Листвянко поглядел сквозь нее.
– Никого не узнает, – Пятахин помахал перед носом Дубины ладонью. – Выжил, но стал буратиной.
Пятахин вздохнул.
– Мозг умер, все, – сказал он. – Теперь, Снежанка, дружбан у тебя совсем окончательный. Как сказал классик, раньше был и так и сяк – нынче вовсе стал дурак. Ничего, я смогу его заменить.
– Вадик! – воззвала Снежана. – Вадик, очнись!
– Можно массаж сердца… – вспомнил Лаурыч.
– Надо его в землю зарыть, – неожиданно посоветовала Жохова. – Если в человека бьет молния, его всегда закапывают.
– В него разве молния била? – спросил Жмуркин.
– Ну, я не знаю, что тогда…
– При отравлении поможет клизма, – вставил веское медицинское слово Гаджиев. – Клизма или промывание желудка. Или хотя бы рвоту вызвать.
Все снова поглядели на Листвянко. Не знаю, лично мне рвоту у него вызывать не хотелось.
– Может, сам сбацаешь? – Пятахин кивнул на Листвянко. – Папа разве не учил?
– Не, я не умею, – помотал головой Гаджиев. – Я справочник по первой помощи не дочитал даже…
– Его по щекам нахлопать, – сказал Лаурыч. – Я слышал, это помогает…
– Попробуй, – кивнул Пятахин.
Лаурыч наклонился над Листвянко, размахнулся… и тут же свалился, срубленный незаметным ударом чемпиона.
Листвянко поднялся с травы, отряхнулся.
– Это шутка была, – сказал он. – А вы, бараны, купились.
Листвянко расхохотался, Лаурыч отполз в сторонку, поднялся и с улыбкой потрогал челюсть.
– А я сразу понял, что шутка, – заявил Пятахин. – Даже этой кашей нельзя так быстро отравиться. Вот если бы ее сварила Жохова…
– Повеселились, и хватит, давайте есть, – сказал Жмуркин. – Есть охота.
Александра поглядела на меня с вечным своим вопросом.
– Старинные русские рецепты, – объяснил я. – По заветам Арины Родионовны.
– Кто такая Арина Родионовна?
– Это… Короче… Она… Давай есть лучше.
Стали есть.
Можжевеловая каша оказалась совсем недурна на вкус. Подумаешь, сиреневая, так даже интереснее, такая каша-винтаж, я поел не без удовольствия, остальные, кажется, тоже.
После обеда все почувствовали себя окончательно фиолетово, во всяком случае я. Жмуркин объявил сиесту. Я отвалился на травку и снова задремал, и мне приснились какие-то дальние моря и ласковые воды, и пели птички, и пел колокольчик…
Колокольчик на самом деле звонил – это, кажется, Жохова бродила по краям полянки, предупредительно позвякивая в антимедвежью брякалку, подаренную Капанидзе. Душевненько, душевненько. Сиреневая каша, колокольчик, чтобы пугать медведей, балалайки нет, но Гаджиев поет горлом. И я уснул уже по-настоящему, как повелось.
Проснулся, само собой, от криков. Услышал их еще глубоко во сне, кто-то вопил в жгучем ночном кошмаре, преследуемый тиграми и мечтающий жить, кто-то спасался, и мне почему-то тоже надо было спасаться, и я стал спасаться. И кто-то вцепился мне в руку, повис на ней, я обернулся и увидел Александру. Уже не во сне.
– Там Устинья, – сказала Александра. – Ее покусали.
– Тигры?
– Мухи… Веспен… Ж-ж-ж…
– Осы, – догадался я.
– Осы! Искусали!
– Насмерть?
– Нет…
Я увидел Жохову. И Пятахина рядом с ней. Снежана с Листвянко спешили с конца поляны. Жохова выла.
– Жохова! – сказал Пятахин. – Ты стала нравиться мне еще больше. Покусы вам к лицу, сударыня!
– Болван! – воскликнула Жохова. – Меня всю изжалили!
– Я не смеюсь, я серьезно. Кстати, ты в курсе, что осы могут быть ядовиты? У тебя ноги случайно не отнимаются, а?
Жохова прислушалась к себе, посмотрела на ноги.
– Надо срочно высосать яд, – сказал Пятахин. – Куда, говоришь, тебя покусали? Давай, в ушко поцелую…
Жохова издала мучительный звук.
Я потер глаза.
– Устенька, что это с твоим лицом? – заботливо поинтересовалась Снежана. – Никак брови выщипала?
Жохова не ответила, отвернулась и стала что-то шептать и кусать губы.
– У меня крем есть от укусов, – вдруг сказала Снежана уже сочувственно. – Надо намазать, чтобы сошел отек.
Жохова страдальчески простонала.
– Может шок случиться, – сказал Гаджиев. – Анафилактический.
Остальные тоже сходились. Посмотреть на Жохову в анафилактическом шоке.
– Да не надо никакого крема, – отмахнулся Пятахин. – Она это специально.
– В каком смысле? – не понял Листвянко.
– Плоть умерщвляла, – пояснил Пятахин. – Хотела претерпеть за убеждения. Чтобы возвыситься.
Жохова заплакала.
– Идиот, – Снежана поглядела в сторону Пятахина. – Просто сферический. Пошел вон!
– Да я…
Снежана выразительно глянула на Листвянко. Тот кивнул, взял Пятахина за шиворот и пинком отправил его в сторону.
– Глаза целы?! – с испугом спросил Жмуркин. – Устя! Глаза…
Жохова кивнула.
– А ну-ка отойдите все! – скомандовала Снежана.
Она усадила Жохову на пень, достала из рюкзачка косметичку.
– Сейчас… – Снежана приняла выбирать из сумочки тюбики. – Сейчас найдем…
– Да ты просто Айболит, – сказал Пятахин с безопасного расстояния. – А у меня вот бородавка на…
– Пятак! – рыкнула Снежана.
Листвянко уже привычно хрустнул кулаками.
– Шучу-шучу.
Пятахин ухмыльнулся и направился в сторону.
– Ты куда? – насторожился Жмуркин.
– Так, хочу посмотреть, – Пятахин кивнул в лес. – Если там пчелы есть, то можно меда набрать… Я знаю, как с пчелами обращаться, я их за бороду прихвачу…
Пятахин погрозил пчелам пальцем.
– Мед? – тупо спросил Жмуркин.
– Ага, – подтвердил Пятак. – Это народное средство – если помазать укусы медом тех же самых пчел, то все мгновенно заживет. Кажется, Устинье не очень… Мучается, деваха, а добить жалко, какой-никакой, а человек…
– Ладно, – разрешил Жмуркин. – Только далеко не уходи, скоро домой. Устали сегодня…
– Три шага, – ухмыльнулся Пятахин.
Он пятился в сторону опушки явно с нехорошим видом, я направился за ним и перехватил на самой границе леса.
– Ну? – спросил я по возможности строго.
– Что ну? – Пятахин попытался вырваться. – Хочу помочь Жоховой по-братски…
– А по-настоящему?
Пятахин огляделся.
– Хочу быдлеску забацать, – сообщил Пятахин шепотом. – Такую, реальную. У меня в телефоне еще заряд остался, чего пропадать-то?
Пятахин ухмыльнулся.
– Пусть меня тоже, как Жохову, изжалят, – подмигнул он. – А потом я к ней подойду, а ты меня снимешь. Прикинь, а? Два мутанта в одном кадре? Сеть ляжет, а?
– Интересно, – согласился я. – Это действительно интересно, Пятахин. Только давай поскорей, а то скоро опять пойдем.
– Да я быстро. Я проследил, куда они летают.
И окрыленный бортник Пятахин юркнул в лес.
Я вернулся на поляну.
Снежана оказывала первую помощь Жоховой, которая пострадала все-таки изрядно – глаз совсем не видно, а все лицо в волдырях – точно на него вдруг взяли и пересадили корзинку теннисных шариков. И снова я отметил, что такое лицо Жоховой приобрело гораздо большую эстетическую ценность, нежели ее же лицо в обычном состоянии. Оно снова стало выразительней, трагичней и, пожалуй, могло вполне поучаствовать в конкурсе «Лики Нечерноземья», причем с немалыми шансами на успех. В свое время я делал репортаж про будни нашей знаменитой лосефермы, так вот там у доярок были примерно такие же лица, доить лосей – непростой труд, периодически лосихи лягаются, без умысла, но если попадает в лицо…
Упускать такие лица – преступление перед мировой культурой, в моей камере тоже еще теплился малый заряд, и я сделал несколько снимков. Сникшая Жохова особо не протестовала и не закрывалась, а у меня давно зрел замысел статьи про попавших в сектантские сети…
А Пятахина я снимать не собирался. Пусть его за так покусают. В конце концов быдлеска – это все-таки искусство, а не средство для развлечения плебеев.
– Хорошо бы что-то холодное приложить, – посоветовала Снежана.
Но ничего холодного ни у кого не было, так что Иустинья продолжала медленно распухать и, как мне казалось, уже почти ничего не видела. Все ей сочувствовали. Александра гладила по голове и что-то приговаривала по-немецки, Гаджиев громко вздыхал, а Листвянко утешал тем, что пчелиный яд – сильный антиоксидант, мышцы лица сначала, конечно, распухнут, но потом, наоборот, придут в небывалый тонус.
Жмуркин хмурился.
А вверху, над поляной и полуденным жаром, пела беспечная птичка, то ли жаворонок, то ли удод, то ли иволга, приятное такое пенье.
И вдруг оно было прервано криками, дикими и отчаянными.
Начинаю привыкать. То есть уже почти совсем привык. К вот этим вдруг крикам. И чуть не рассмеялся.
Потому что кричал Пятахин отчаянно.
– Как пчелки-то жалят, – с удовольствием отметил Листвянко. – Стараются.
– Это действительно очень полезно, – заметил Гаджиев.
Жохова скрипнула зубами.
– Я имел в виду, что полезно, если не в лицо кусают, а если в лицо, то, наоборот, вредно, – поправился Гаджиев. – В прошлом году в Номже одну женщину искусали в лицо осы, так она чуть не ослепла.
