Рассказы о последних годах Клавдия описывают его как страдающего от болезней и недовольного женой. Он стал больше выпивать и, как сообщали, однажды даже заявил, что это его судьба — жениться на жестоких женщинах, затем наказывать их. Это угрожающее замечание, усиленное другими брошенными вскользь намеками, например, сожалением о том, что он усыновил Нерона, или высказыванием, что теперь Клавдий хотел бы иметь своим наследником Британика, по-видимому, подтолкнуло Агриппину к действию. Хотя большинство позднейших авторов было совершенно уверено, что 60-летний император встретил свою смерть от рук жены, каждый по-своему описывал, как именно она это сделала. Часть римских авторов считали, что Агриппина подкупила слугу, пробовавшего пищу Клавдия, Халота, подсыпать яд в обед своего хозяина на официальном банкете. Другие говорили, что Агриппина лично отравила любимое блюдо Клавдия из грибов на семейном обеде, повторив легендарную уловку Ливии с зелеными фигами Августа. Существовала версия, что Агриппина наняла известную профессиональную отравительницу Локусту, а когда Клавдий не умер от добавленного в грибы яда сразу же, как она надеялась, запаниковала, отбросила осторожность и вызвала семейного врача Ксенофона, чтобы тот уколол горло Клавдия ядом.
Какую версию ни выбрать, итоговый результат был один: 13 октября 54 года было объявлено о смерти Клавдия. Так же, как Ливия поступила после смерти Августа, новость о смерти императора скрывалась, пока не собрался Сенат, и не были завершены приготовления для подтверждения наследования. Как только Агриппина удостоверилась, что все идет гладко, двери императорского дворца были распахнуты и в них появился 16-летний Нерон в сопровождении преторианского префекта Бурра, чтобы войска покорно приветствовали его как императора.[454]
В 1979 году археологические раскопки на восточной стороне провинциального римского города Афродисиаса в Малой Азии увенчались замечательным открытием. В I веке небольшой, но процветающий Афродисиас с населением около пятидесяти тысяч человек пользовался особыми отношениями с римской императорской семьей — в основном благодаря давнему заявлению семьи Юлиев-Клавдиев о том, что они являются потомками покровительницы города, богини Афродиты. Вскоре после восшествия на трон Тиберия жители Афродисиаса начали строительство храма и несколько десятилетий возводили этот религиозный комплекс, состоявший из 330-футовой аллеи, обрамленной по краям трехэтажными портиками с рельефными панелями, вырезанными из цельных блоков белого среднезернистого мрамора. Они посвятили монумент культу императоров Юлиев-Клавдиев.
Когда развалины этого комплекса, известного как Себастион (от греческого слова Sebastos, синонима слова «Август»), были обнаружены, от них осталась примерно половина оригинальных скульптурных рельефных панелей, но на некоторых сохранились образы главных членов семейства Юлиев-Клавдиев. Одна почти идеально сохранившаяся плита размером 5 на 4,5 фута была найдена лицом вниз в северном портике, где она первоначально стояла. На ней открылся скульптурный рельеф, изображающий Агриппину, стоящую справа от своего сына Нерона, на чью голову она почти небрежно кладет лавровый венок. На Агриппине одежды богини Деметры, на изгибе левой руки она удерживает рог изобилия, наполненный гранатами, яблоками и виноградом. На Нероне — военное одеяние, он смотрит вдаль. Фигура Агриппины развернута внутрь, к нему — по-видимому, она вглядывается в профиль сына, укладывая венок на его тщательно уложенные кудри.
Это первое известное изображение одного члена римской имперской семьи, коронующего другого, не говоря уже о коронации сына матерью. Одежда Нерона говорит о нем, как о военном победителе, поэтому назначение Агриппины на роль хозяйки церемонии, награждающей его за воображаемые триумфы, удивляет и резко контрастирует с ее изображением в виде почтительной, держащей мужа за руку супруги рядом с Клавдием. Даже Ливии не отводили столь могущественную роль при изображении ее сына.[455]
Со дня, когда 16-летний Нерон вышел из имперского дворца, чтобы войска приветствовали его в качестве императора, Агриппине было позволено стоять в политической жизни Рима ближе к мужчинам, чем могла любая другая женщина до нее. Золотые и серебряные монеты, отчеканенные в 54 году, чтобы отметить восшествие Нерона, изображали профили императора и его матери направленными друг на друга, нос к носу Ниже были написаны слова «Agripp[ina] Aug[uata] divi Claud[ii] Neronis Caes[aris] mater» — «Агриппина Августа, мать божественного Клавдия Нерона Цезаря». Заметьте, что имя Агриппины стояло первым. Ни одной римской матери прежде не была оказана такая честь — в императорской генеалогии противопоставляться отцу. Тиберий, конечно, сам накладывал вето на подобные упоминания его родства с Ливией — но поза смотрящих друг на друга изображений тоже не дает понятия о старшинстве.[456]
Все эти изображения должны были продемонстрировать всем, кому Нерон был обязан своей коронацией. Весь первый год его правления Агриппина продвигалась и политически, и в личном плане, как совершенно равная сыну, его вездесущий компаньон в официально санкционированных изобразительных символах его власти. Она также постоянно присутствовала рядом с ним в расхожих анекдотах о его принципате, которые долго еще ходили в римском обществе после его падения. Говорили, что мать Нерона возлежит рядом с ним, когда они путешествуют в его носилках, пишет письма иностранным сановникам от его имени и вообще управляет делами империи за него.[457] Когда, по обычаю, личная охрана нового главнокомандующего спросила его, какой должен быть новый пароль с целью обеспечения безопасности дворца, Нерон выбрал слова optima mater, «лучшая из матерей».[458]
Сенат в свое время также оказал Агриппине необычайные почести, решив, что она имеет право на сопровождение двумя служащими, или ликторами, — на одного больше, чем у Ливии, которой был позволен только один ликтор в ее эскорте. Также Сенат издал декрет, что она становится официальной хранительницей культа божественного Клавдия — по ироническому контрасту с настойчивостью историков, утверждавших, что Агриппина приложила руку к его убийству.[459] Позже Агриппине доверили заложить на Целийском холме фундамент для храма, посвященного ее обожествленному мужу. По окончании работ он должен был стать одним из самых крупных храмовых комплексов в Риме, хотя имелись трудности с завершением: Нерон частично разрушил здание, но оно позднее было спасено будущим императором Веспасианом.[460]
Жречество в честь обожествленного мужа все еще оставалось единственной официальной должностью, которую женщинам императорской семьи позволялось занимать, и точно не ясно, какого рода общественные обязанности тут требовались. Но очевидная способность Агриппины входить в логово льва (то есть римской имперской власти) в ранние дни правления ее сына была беспрецедентна — демонстрируя, насколько Нерон на самом деле был обязан ей своим троном. Частично это было неизбежным следствием молодости Нерона и необходимости иметь рядом советников. Его первая речь в Сенате была попыткой умиротворить его членов-патрициев, предложив им заверения, что с этого момента разделение имперского дома и государства будет уважаться и Палатин не будет вмешиваться в юрисдикцию Сената, как случалось при предыдущих принцепсах. Однако это обещание было до определенной степени подорвано тем фактом, что заседания Сената теперь часто созывались в императорском дворце, чтобы Агриппина могла подслушивать обсуждения из занавешенного места позади зала. Некоторые удивляются, неужели она обладала способностью сдерживать свои чувства, зная сенаторские дела. Она даже пыталась вклиниться в сенаторские дискуссии, как свидетельствует ее неудачная попытка изменить прежнее требование Клавдия, чтобы у начинающих квесторов требовали финансирования гладиаторских представлений из их собственного кармана.[461]
Тот факт, что Агриппине не было дозволено появляться и говорить на этих встречах, является важным напоминанием, что запрет женщинам играть официальную роль в делах государства продолжал действовать неукоснительно. Иногда случались напряженные моменты, когда следовало предпринять некоторое количество поспешных дипломатических маневров, чтобы сгладить впечатление от нарушения этого принципа. Один такой инцидент имел место в конце 54 года, когда делегация римских союзников из Армении прибыла на аудиенцию с Нероном поговорить о кризисе в их стране. Когда Нерон начал выслушивать их представление, Агриппина приблизилась к мужчинам. Но вместо того, чтобы занять место на своей отдельной платформе, как она сделала, принимая мольбы Каратака в качестве супруги Клавдия, она поднялась на помост сына с явным намерением сесть рядом с ним. Это заставило постоянно присутствовавшего Сенеку быстро решать, как можно разрядить потенциально неловкую ситуацию. Он шепнул своему молодому помощнику, чтобы тот вышел вперед и приветствовал мать императора, сгладив тем самым ситуацию, которая могла бы обернуться грандиозным скандалом.[462]
