Обстоятельства смерти Азиатика в 47 году, как их описывал Тацит, выглядят очень странно. Завидуя, что он приобрел сады, Мессалина захотела их для себя. Одновременно ревнуя к его любовнице Поппее Сабине, ее сопернице по вниманию знаменитого актера Мнестра, Мессалина подключила к работе своего юриста Публия Суилия. Азиатик был арестован на отдыхе в Байе и представлен на личное дознание в спальню Клавдия. Там Мессалина и Суилий обвинили его в адюльтере с Поппеей Сабиной, в попытке подкупить армию и в том, что он «слишком мягок», иными словами, в сексуальной слабости — глубоко оскорбительный для римлянина намек на мужественность оппонента.
Энергичная защита Азиатика, похоже, вызвала на какой-то момент слезы уязвленной Мессалины, но, овладев собой, она поставила задачу другому своему агенту, Вителлию, объяснить Клавдию, что смерть является единственным возможным наказанием для Азиатика. В то время осужденному патрицию обычно позволялось сохранить свое достоинство, совершив самоубийство. Азиатик принял этот вариант, сокрушаясь, что его смерть наступает в результате fraus muliebris (женской хитрости). Поппею Сабину таким же образом заставили покончить жизнь самоубийством.[422]
Уничтожение Азиатика оказалось дорогой ошибкой Мессалины. Но возникло сопротивление тактике запугивания, используемой ее подручным Публием Суилием, который скопил огромное богатство на волне судебных преследований против могущественных обвиняемых. То, что бывшему консулу Азиатику не дали предстать перед справедливым судом Сената, по-настоящему обеспокоило сенаторов. Состоявшаяся примерно в то же время казнь могущественного вольноотпущенника Полибия, одного из секретарей Клавдия, которого тоже называли любовником Мессалины, как говорят, еще более ослабила ее положение, заставив отвернуться от нее других дворцовых чиновников, таких как Нарцисс, который был ее главной опорой. В конце концов именно союз вольноотпущенников подписал Мессалине смертный приговор.
Осенним днем 48 года, когда Клавдий находился на государственной встрече в Остии, в шестнадцати милях от города, по Риму распространился странный слух, что Мессалина открыто развелась с императором и устроила брачную церемонию с кандидатом в консулы Гаем Силием — в свадебном костюме, со свидетелями и свадебным банкетом в районе современной Пьяцца дель Пополо. Императрица воспылала любовью, «которая граничила с сумасшествием», к Силию, самому красивому мужчине в Риме. Эта страсть была столь велика, что выдавила у нее из головы все возможные схемы отмщения Агриппине. Силий, которого Мессалина заставила развестись с женой, Юлией Силаной, смирился с приятной жизнью мужчины на содержании, так как его любовница осыпала его подарками и почестями и даже перевезла в его дом из имперского дворца некоторых своих рабов, вольноотпущенников и мебель. Клавдий, как всякий доверчивый рогоносец, пока что оставался в полном неведении о проделках своей жены.
В то время как свадьба пила и плясала, вольноотпущенники, которые раньше помогали Мессалине выполнять грязную работу, предали ее. Утратив иллюзии после осуждения ею Полибия и боясь за собственное положение в ее новом союзе, обещающем государственный переворот, они направили предупреждение Клавдию — который, как говорили, мог только с волнением повторить: «А я все еще император?» Узнав о своем разоблачении, Мессалина в панике покинула своего нового «мужа» и под градом веселых издевок ее слуг бросилась прочь из Рима на повозке для вывоза садового мусора, пытаясь перехватить Клавдия на его пути в город. Встретив эскорт мужа, она начала кричать, прося у него прощения, напоминая ему, что она мать его детей. Ее вольноотпущенники и обвинители попытались заглушить ее голос, подав императору список ее деяний. Молча выслушав жену, Клавдий в конце концов отправил Мессалину домой — в сады, которые она украла у Азиатика, обещав выслушать ее утром.
Но для Мессалины настал час расплаты. Палачи пришли ночью, посланные бывшим ее соучастником Нарциссом. Когда группа палачей приблизилась к ней, Мессалина попыталась перерезать себе горло. Но она не смогла заставить себя сделать это и была зарезана в роскошных садах, для приобретения которых сама пошла на убийство.[423] Тацит заключает свой рассказ об этом деле так:
«Клавдий еще находился за столом, когда пришла новость о том, что Мессалина умерла — без уточнения, от собственной руки или от чужой. Клавдий не переспросил. Он попросил подлить ему еще вина и продолжил трапезу, как обычно».[424]
Даже Тацит, самый громкий обличитель Юлиев-Клавдиев, должен был признать, что этот мелодраматический эпизод звучит слишком фантастически, чтобы быть правдой, — хотя настаивал, что только передает то, что сообщали другие.[425] Многие задавали одинаковые вопросы: почему Мессалина пошла на такой безрассудный план, выйдя замуж за другого человека? Была ли она просто любительницей приключений, как подавал это Тацит? Существовал ли в действительности план государственного переворота, в котором Силий усыновил бы юного Британика? Была ли это реакция на недавнее прибытие Агриппины и ее сына Нерона? Все эти вопросы ставились — и они осмысленны, но ни на один из них по-прежнему нет удовлетворительного ответа. Единственное твердое заключение, которое мы можем наверняка сделать из ее падения, — все произошло внезапно и насильственно.[426]
Подобно другой женщине, с которой ее часто сравнивают, французской королеве Марией-Антуанеттой, о которой было сказано: «Пусть отвратительная память о ней умрет навечно»[427], Мессалина также подверглась damnation memoriae. Она стала второй женщиной после Ливиллы, о которой Сенат принял такое решение — стереть ее имя и ее образ в общественных и частных местах. Вместо надписей на камне до сих пор видны зияющие пробелы. На мраморной пластине, найденной в Риме в XVI веке, бывшей когда-то основой для позолоченного посвящения семье Клавдия и подаренной римским префектом Египта, место, где стояло имя Мессалины как матери детей императора, уничтожено. Шрамы от похожих хирургических вмешательств искажают надписи в Вероне в Италии, Лептис Магна в Северной Африке и Арно в Турции. Послушные подданные в Малой Азии даже срезали имя Мессалины с поверхности своих монет.[428]
Приказы Сената выполнялись до буквы. Не сохранилось ни одного узнаваемого скульптурного портрета Мессалины — тут она повторила судьбу Юлии, хотя три изуродованных портрета из коллекций в Дрездене, Париже и Ватикане, изображающие одну и ту же женщину с детским лицом, недавно были с высокой вероятностью идентифицированы как изображения Мессалины. Первая статуя демонстрирует высокородную женщину с высокой прической и лавровым венком, уложенным на локоны, завитые по моде в виде мягких волн и тугих колец, характерных для богатых женщин 30-х и 40-х годов. На лице — длинная трещина, бегущая вниз от черепа через переносицу, и сколы на левом углу рта с полными губами, следы оставлены тяжелым ударом по черепу. Таких характерных повреждений от ударов нет на второй статуе в рост человека, которая изображает такую же круглолицую женщину под покрывалом, держащую на левом бедре маленького мальчика — предположительно сына, Британика, который тянется пухлой ручкой к складкам драпировки у ее шеи. Но торс был найден разбитым на большие куски, которые реставраторы собрали вместе. Тщательно уложенная прическа третьего бюста тоже носит следы удара — она расколота, будто зубилом. Ни одно из этих повреждений само по себе ничего не значит — но вместе они, как и сходство самих разрушений, выглядят умышленными, будто кто-то выполнял единую задачу.[429]
Мы имеем лишь несколько туманных воспроизведений ее профиля с провинциальных монет и упоминание о ее черных волосах, которые приходилось прятать под светлым париком, в сатирической поэме Ювенала о ее ночных подвигах. Роман Грейвза «Я, Клавдий» описывает Мессалину как «необыкновенно красивую девушку, тоненькую и с быстрыми движениями, с черными как гагат глазами и копной черных вьющихся волос».[430]
В отличие от ее предшественниц из клана Юлиев-Клавдиев, Ливии, Антонии и старшей Агриппины, никакие родственники не пришли на помощь Мессалине после ее смерти, никто не попытался восстановить ее доброе имя, сделать новые статуи или обеспечить ей достойные похороны. Наоборот, некролог ей был написан исключительно сторонниками более поздних династий, зарабатывавшими свои нашивки критикой режима Клавдия и его наследника, Нерона, создавая нужный фон для сравнения с правителями их дней.
Не все древние рассказы о падении Мессалины дышат неприязнью к ней. Не более чем через двадцать лет после ее смерти несчастному браку между Нероном и дочерью Мессалины, Клавдией Октавией, была посвящена трагедия под заголовком «Октавия», автор которой остался неизвестен. В одной сцене главная героиня обвиняет Венеру, богиню любви, за безумный поступок матери, вышедшей замуж за Силия и за доведение Клавдия до бешенства, что привело к убийству его «несчастной» жены: «Своей смертью она погрузила меня в нескончаемую печаль».[431] Другая пьеса того времени, «Apocolocyntosis» («Превращение в тыкву») — это сатирический скетч, который мог циркулировать при дворе преемника Клавдия. Она содержит сцену паясничающего Клавдия, прибывающего с богами на утверждение своего обожествления. Пьеса приберегает свой сарказм не для Мессалины, а для императора, который не помнит, убил или не убил он свою молодую жену.[432] Этот образ Мессалины, скорее несчастной жертвы, нежели злодейки, просочился и в некоторые современные представления о ней — например, в пьесу 1876 года «Мессалина» итальянского драматурга Пьетро Косы, который изобразил ее вульгарной соблазнительницей, но все-таки действовавшей ради своего сына и трагически преданной человеком, которого она столько времени обманывала, что в результате полюбила.[433]
