манящая Кипида?
Арсино прошёлся вдоль сонных лошадей, толкнул под бок парочку возниц.
Никто не видел прекрасной девушки в зелёном, выскочившей из театра. Кондотьер тяжело вздохнул и уселся на мраморную базу колонны, привалившись спиной к её тёплой ребристой поверхности.
— Э-эй, воин? — тощая изъязвлённая рука коснулась плеча Арсино. — Хочешь, я покажу тебе звёзды?
Кондотьер потёр глаза ладонями, наверное, он задремал и сам не заметил, как это случилось. Проклятая бессонница. В последнее время с ним такое иногда бывало. Когда долго не спишь, сон может застигнуть врасплох в любом самом неожиданном месте.
— Чего тебе, старуха? — спросил он раздражённо.
— Звёзды, — напомнила женщина, — любовь. Стоит не дорого. Сущий пустяк.
Арсино прищурился, силясь разглядеть лицо подошедшей, иссечённое лунными тенями увитых глицинией решёток. Тёмные глаза незнакомки сверкали на бледной коже, покрытой болезненным румянцем, светившимся даже в темноте. Тусклые золотистые локоны свисали безжизненной паклей.
— Каллипига?
— Кто ты? — удивилась шлюха и испуганно отпрянула к стене. — Я тебя не знаю!
— Ну как же, это я — Арсино.
— Не знаю, не знаю! — заскулила женщина.
— Бедняжка, что с тобою стало? — кондотьер с брезгливой жалостью дотронулся до ломкой пряди её волос. — Ты больна?
— Я никому не нужна, — захныкала Каллипига, — все сторонятся меня. Они только берут и ничего не дают взамен. Берут и берут, берут и берут…
— Нет, Каллипига, ты что-то путаешь. Давай я обниму тебя просто так? Помнишь, как нам было хорошо раньше?
— Нет, нет, сеньор. Мы не знакомы, уходите, — шлюха обняла себя за тощие обнажённые плечи и робко попятилась от мужчины во мрак.
— Постой, может ты знаешь, где искать Гейю?
— Гейю? — Каллипига настороженно остановилась. — Гейю? Я её помню, она приходит ко мне… иногда. Она жалеет Каллипигу.
— Как мне её найти? — Арсино схватил шлюху за тощее запястье.
— А-а-а, не делайте мне больно, сеньор, — по напудренному лицу женщины потекли крупные мутные слёзы.
— Да не трону я тебя, дура. Постой, — мужчина дёрнул упирающуюся Каллипигу к себе. Внезапно женщина оскалилась и с нечеловеческой силой вырвала у него свою руку.
— Смотри сердцем, слепец! — грозно прикрикнула она.
— Что за глупую чушь ты несёшь? — Арсино грубо толкнул шлюху в тощую грудь.
— Тогда поработай языком, — громкий визгливый смех Каллипиги раскатился во мраке театральных арок. — Женщинами можно не только обладать, убийца. С некоторыми не грех бывает перекинуться словцом-другим.
Глава 24. Сжечь ведьму!
Натруженные копыта мышастого ослика топали по пыльной мостовой знойного Конта. Животное тащило скрипучий возок, накрытый плотной рогожей, под которой, побрякивая на камнях, лежали кирки и заступы. Отец Бернар, вздыхая и сетуя, вёл осла под уздцы, петляя между встречными телегами и всадниками. Рядом с ним плёлся разморённый духотой Джулиано. Лукка в мирском платье с притороченной к поясу рапирой ехал чуть впереди верхом на покладистой серой кобылке в яблоках.
Несмотря на удушающую жару, на улицах сегодня было полно народа. Шумная людская река стекалась куда-то к центру, вбирая всё новых и новых контийцев в свой бурлящий поток.
— Куда они все тащатся? — спросил Джулиано, подходя к стремени Лукки.
— Сегодня на Пья́ццо Наво́на будут жечь ведьм и чародеев. Чернь ни за что не упустит такого представления, — викарий улыбнулся одними губами.
— Прямо-таки настоящих ведьм? — удивился Джулиано. — Тех, что танцуют под луной соблазнительно нагими, пьют кровь младенцев и поклоняются Дьяболле?
— Ну ты загнул, Ультимо, — Лукка расхохотался, — ни разу я не видел соблазнительной ведьмы. В основном это неверные жены отравительницы или жалкие старухи-знахарки, вся вина которых в том, что они помогли распутным сеньоритам избавляться от бремени. Преступницы осуждены перед богом и людьми и будут сурово наказаны.
— Их прикуют к столбам цепями, чтобы не улетели? — продолжал допытываться юноша.
Лукка насмешливо посмотрел на брата:
— Ведьмы не летают — это противно законам природы.
— Хм, а это точно ведьмы?
Старший де Грассо придержал коня, пропуская громоздкую чёрную карету, и задумчиво изрёк:
— Псам господним виднее, где скрывается враг рода человеческого. Я преклоняюсь перед их мудростью и проницательностью, — сказал Лукка со странным выражением на лице.
— Но если бы ведьмы по-настоящему умели колдовать, разве они дались бы так запросто в руки инквизиторов?
— Лучше помолчи, Ультимо, такие вопросы тебя самого доведут до костра.
Человеческое море густело с каждым шагом. Вскоре телега отца Бернара намертво увязла в образовавшемся людском скопище.
— Дальше мне не пройти, ваше преосвященство, — закричал монах, стараясь перекрыть гомон толпы.
Лошадь викария тоже встала, не находя дороги.
— Давайте в объезд, — предложил Лукка, с трудом разворачивая кобылу.
— Можно я гляну, что там за ведьмы? — спросил Джулиано, уже протискиваясь через копошащуюся человеческую массу. — Я быстро.
Вначале Лукка нахмурился, но потом махнул рукой:
— Хорошо, встретимся у стены Самоубийц.
Джулиано с трудом продирался через плотную толпу, густевшую к центру Пьяццо Навона. Люди давили и напирали со всех сторон, теснимые любопытством и стражниками в золотисто-красных куртках, взявшими в кольцо помост со святым капитулом, высокие поленницы дров и клетки с осуждёнными. Раздражённые жарой и давкой солдаты ругались, то и дело пуская в ход пятки протазанов, чтобы охладить пыл самых любопытных зевак. Псы господни в запылённых чёрно-белых рясах цепко караулили своих обречённых жертв, прогуливаясь по двое внутри расчищенной от народа площадки и шепча молитвы. Измождённая женщина в окровавленном изодранном платье рыдала на эшафоте, стоя на коленях и размазывая по одутловатому лицу густые сопли. Рядом с осуждённой застыл маленький священник, сжимавший в руках старый молитвенник и потемневшее от времени серебряное распятье.
Папский нунций, сверкающий на солнце золотом расшитой крестами столы[88] и белизной туники, раскрыл длинный пергамент и, развернувшись к народу, стал зачитывать обвинительный приговор.
— Сеньора Велия Греда, дочь писаря Лучиано Греда, уличённая в смерти невинных младенцев, порочащих связях, ереси и колдовстве, признаёшь ли ты свою вину?
Голова приговорённой затряслась, как в припадке, из её перекошенного рта вылетело невнятное мычание.
— Святой капитул заслушал свидетелей, опросил потерпевших и вынес справедливый вердикт, — нунций торжественно встряхнул тяжёлым свитком, — ведьма признаётся виновной по всем пунктам предъявленного ей обвинения и будет сожжена живая на костре такого-то дня, сего года в тринадцать часов пополудни.
Женщина издала жуткий вопль и без сил рухнула на смолистые доски помоста. Маленький священник, склонился над обречённой и пощипал её за бескровные щеки, приводя в чувство.
— Сеньора Велия Греда, желаешь ли ты исповедоваться перед смертью? — продолжил нунций.
Ведьма несколько раз беззвучно тряхнула грязными слипшимися волосами. Маленький священник приблизил к ней своё лицо и зашептал негромкую молитву:
— Confíteor deo omnipotе́nti, beа́tæ Maríæ semper Vírgini, beа́to Michaе́li
