того чтобы принять такое, одного глотка кофе мало. Я выпил еще и вздохнул.
– Что ж… для начала будем выходить из леса, а потом уже понимать, что и почему, ладно? – спросил я, понимая, что эта реальность явно намерена свести меня с ума своими безумными ходами и яркими эмоциями.
Мои товарищи по несчастью посмотрели на меня. Эргат все еще растерянно и немного напуганно. Алика совершенно пораженно. Она к груди прижимала странную банку, закрытую деревянной пробкой, перевязанной сверху серой бумагой и растрепанной бечевкой. Кажется, моя бабушка так закрывала варенье, а на бумаге писала название. Тут тоже что-то было написано, только на надпись я посмотреть побоялся, было почему-то неловко, словно мог заглянуть в ее тайны. Она же точно так же опасалась смотреть на лес, видимо тоже считала его моим секретом.
– Это и есть призрачный лес? – тихо спросила она. – Разве в нем можно перемещаться?
– Нет, – честно сказал я и пояснил на случай, если она не совсем еще освоилась с полученными знаниями. – Призрачный лес – граница между живым и мертвым. Он не пропускает ни то, ни другое на противоположную сторону, но когда-то давно его использовали шаманы, чтобы повидаться с предками. Для меня лес давно стал настоящим убежищем и защитником, но теперь…
Я немного растерялся, вдруг осознав, что куда-то надо положить и термос и кружку, а уменьшать их и прятать в бесконечный карман мне совсем не хотелось. Только подумал об этом и сразу устыдился. Тут судьба мира решается. Алика переживает что-то на грани безумия, а я думаю о кофе.
«Спокойно», – вдруг услышал я голос у себя в голове.
Это Врайт спешил привести меня в чувства. Спасибо ему за это. Мне ведь этот кофе нужен, чтобы самому не сойти с ума. Сунул термос в другой широкий карман и сделал шаг. Он больно ударил меня по ноге, но я был этому рад. Мне сейчас нужно такое доказательство собственной жизни, чтобы сказать лесу: «Я живой, помоги мне найти дорогу домой».
Только этот термос и может мне напомнить, где на самом деле мой дом и куда идти, чтобы найти дорогу.
«Может быть, я попробую вас вывести?» – предложил Врайт, явно рассчитывая на свою власть и карту перед глазами.
«Нет», – ответил я и сделал новый глоток кофе.
Не знаю, откуда во мне вдруг взялось полное спокойствие. Я точно знал, что делать и как. Даже понимал, что делать после, когда мы выйдем, а сейчас мне нужно просто быть этой чистой силой, которая верит, что она – Глюквендер и никакой иной реальности нет и быть не может, по крайней мере, для моего сердца.
– Просто идите за мной, – сказал я, поднимая белую бусину. – Если поймете, что можете меня потерять, хватайтесь за меня.
– А мы точно не выйдем в мир мертвых? – испуганно спросил Эргат. – Вы же весь светитесь как призрак.
– Если лес – призрак, то и говорить с ним может лишь призрак, но суть мою это не изменит. Я живой и пойдем мы в мир живых, – уверенно ответил я и сам удивился, что не усомнился в этом, знал ведь, что происходящее скорее дурной сон, чем реальность, впрочем, такая правда не делала его менее реалистичной. – Лучше расскажи пока, как ты узнал про это и зачем взял? – спросил я, поднимая белую бусину и зачем-то с силой сжимая ее в ладони, словно еще одно напоминание о жизни. – Только учтите, что я утрачу скоро способность говорить как человек, смогу лишь слушать вас, но Эргат, я хочу, чтобы ты знал. Я не злюсь, но мне нужно понять, поэтому рассказывай.
– Да, конечно! – охотно отозвался мальчик.
Алика взяла его за руку, видимо боялась, что он может потеряться, а я незаметно обвязал черную ленту за ее ногу. Выронил ее из рукава и отправил змеей привязать ее к себе, чтобы не потерялась она сама.
Затем был еще один шаг, и говорить и думать я уже не мог. Только шел, слышал, видел и чувствовал.
– Мне снился сон, – говорил Эргат взволнованным голосом.
Он сам был не уверен в своих словах. Я знал его достаточно хорошо, чтобы видеть мерцающие деревья и травы, шагать почти на ощупь в темноте и буквально чувствовать, как он сжимает губы, морщит нос, но заставляет себя держать лицо. Никогда прежде не думал, что дети могут быть такими сильными.
– Там маленькая девочка собирала бусы, – продолжал он. – Перед ней на дощатом полу стояло два больших таза. В одном лежали белые бусины, в другом – черные. Ей велели собирать их на веревку по двадцать пять бусин. Она была маленькая, и считать до двадцати пяти во время работы, не сбиваясь, ей было трудно. Она постоянно отвлекалась и пересчитывала их. Двадцать пять черных. Потом узел. Двадцать пять белых, и снова узел. Затем все сначала. Это было правда трудно и скучно, вот она и стала мешать белые с черными, без всякого смысла. Напутала их, связала и сразу была выброшена за дверь. Ей за сборку этих бус обещали хлеб, а в итоге дали только вот эти странные черно-белые бусы и сказали, что ее способ получить хлеб – купить его на деньги, которые ей дадут за эти бракованные бусы. Она ушла, а потом… Она их перебирала или считала. Я не знаю. И бусин тех оказалось двадцать шесть. Поровну черных и белых. Она видимо сбилась при счете, а потом смеялась, пока веревка не порвалась, и не сказал кто-то, что равенства между черным и белым не бывает. Очень странный сон, понимаю, но когда я проснулся и увидел, как трескаются стены, понял, что мне нужны эти бусы. Кажется, я спал, когда встал и пошел за ними. Простите.
– Все хорошо, – ответила за меня Алика. – Ты, возможно, жизнь нам спас.
– Бусинками? – удивился Эргат. – А они что, волшебные?
– Для того, кто их создал – несомненно, – ответила Алика, а я понял по ее голосу, что она обо всем догадалась.
Девочка и бусы, что ж никогда бы не подумал, что у злой ведьмы может быть такое прошлое, но думать мне об этом не следовало, по крайней мере, пока вокруг лишь тьма, но впереди
