— Теперь ясно, — сказал де Бриссон, хотя ничего не понял.
— Мы разрушили ворот, а починить его, сидя наверху, нельзя. Кто спустится, попадет под стрелу. Я разместил внизу арбалетчиков.
— Посмотрим.
— Закончив дело, я велел отправить Синапу предложение о переговорах.
Глаза барона сверкнули.
— Я имею на то полномочия, барон, — упредил его гнев брат Реми. — И нужно спешить, люди измучены.
— Если вы считаете себя задетым, я принесу извинения.
— Что же вы написали?
— Что великий капитул, в случае полной капитуляции замка Алейк, прекращения сопротивления всяческого — и делом, и умыслом — против людей и интересов Храма, готов воздержаться от разрушения этого замка и прочих замков этой страны, получив, однако же, право на ежегодную дань в двадцать тысяч мараведисов.
Барон ударил перчаткой по наколеннику и хмыкнул.
— Две глупости сразу. Ежели мы можем взять их за горло, как вы утверждаете, отчего оставлять не разрушенным это гнездилище убийц. Другая глупость — дань. Отчего вы решили, что в замке могут быть деньги? Синан, я думаю, не нищий, но всему есть предел. Кучу отрезанных голов они, может быть, и могли бы принести, но не кучу золота.
Брат Реми пожал плечами.
— Они опускают ворота! — крикнул кто-то.
Де Труа мог бы насладиться зрелищем бессильной ярости барона, но не стал. Он не нуждался в подобных развлечениях. Он взобрался в седло с помощью оруженосца Гизо и обратился к барону:
— Опущенные ворота — признание слабости и приглашение для личной встречи. Вы присоединитесь ко мне, барон?
— У меня иное представление об этих процедурах. Отчего бы этому старцу не прибыть к моему шатру? Насколько я слышал, он вовсе не стар.
— Барон, ассасины считают большим унижением впустить кого-либо к себе.
Барон усмехнулся.
— Значит, мне уже доводилось их унижать. Как-то я побывал в этом логове.
— Сегодняшний визит будет отличаться от того, — добавил брат Реми не очень понятную фразу и развернул коня.
— Не собираетесь ли вы туда один? — весело спросил барон.
— У меня, повторяю, есть полномочия на переговоры, но как посланцу капитула мне полагается свита в двенадцать человек. Надеюсь, вы позаботитесь, чтобы честь Храма была обеспечена.
С этими словами шевалье дал коню шпоры, и тот порысил по тропинке, кружным путем выводящей к висячему мосту замка.
Барону пришлось поспешно отрядить дюжину рыцарей для сопровождения посланца графа де Ридфора. Когда лошади брата Реми и его оруженосца уже гулко цокали по кедровым брусьям подвесного моста, богато разодетые рыцари еще спускались по лесистому склону, оставляя клочья белых плащей на иглах злого ливанского можжевельника.
Де Труа дал себя догнать под сводами надвратной башни. Де Бриссон отрядил для помощи брату Реми барона де Каванье, который обыкновенно представительствовал от имени военачальников армии. Он был рожден для роли посла. В отношения де Бриссона и брата Реми он был посвящен, держался нейтрально и слышал разговор о послании Синану. Ничего объяснять ему не пришлось.
Приняли посольство скромно. Свет падал в комнату сквозь отверстие в потолке. Гостям предложили табуреты без спинок, но с подлокотниками. Сеид-Ага, человек без мизинцев, и двое молчаливых ассасинов в длинных белых халатах поклонами поприветствовали прибывших и, извинившись, сказали, что придется подождать. Имам Синан будет скоро. «Он уже в пути».
— Он что, с небес спускается? — пробурчал один из рыцарей — Леопольд фон Грау.
Имам появился из левой сводчатой двери.
«Постарел», — была первая мысль брата Реми. Второй его мыслью было, что он сам изменился больше. Ну что ж, у времени нет друзей, говорят персы.
Де Труа поместился во втором ряду посольства и не снимал капюшона. Пока раздавались приветствия, он раздумывал, как дать Синану понять, что он — Исмаил.
Имаму подали свиток с текстом послания.
— Весьма огорчительно, что мы, исмаилиты и тамплиеры, создавшие схожие духовные объединения, вынуждены решать дела подобным образом. Возможно, тут чей-то умысел злой. Во имя дальнейшей дружбы мы признаем свою часть вины. Мы найдем и накажем злоумышленников и понимаем, что это будет не вся наша плата за восстановление дружбы.
Синан не спеша оглядывал бородачей в железных одеждах. Не все они были посвящены в таинства отношений, и слова мусульманина о едином Боге, родстве орденов и прочем казались дичью. И хотя человек с опущенным веком сносно владел лингва-франка, они решили, что он говорит неправильные слова.
В конце туманной речи Старец Горы заметил, что двадцать тысяч мараведисов ежегодно — сумма совсем несуразная, и, обязавшись ее платить, он введет в заблуждение высокое посольство. Речь его была плавной, связной, но вел он себя, будто душа его обитает в невидимых и недоступных пространствах. Земные дела лишь досадно мешают высшим и чистым занятиям, даже когда идет речь о золоте.
Сеид-Ага и другие ассасины с привычно сосредоточенными физиономиями внимали речам источника святости. Как ни странно, род одури стал нападать на франков и немцев, сидевших против него. Длинное плавное говорение Старца Горы как бы гипнотизировало послов. И, возможно, что-то витало в воздухе, подтверждая слух, что ассасины — специалисты по применению дурманов.
В один из моментов брат Реми осторожно отбросил свой капюшон и, отклонившись, выглянул из-за плеча де Каванье. Имам, оплетавший словами послов, не мог не заметить явление чудища. И, когда брат Реми чуть-чуть улыбнулся, между ними возникла связь — узнавание. Второе веко Синана тоже слегка опустилось, отчего лицо его сделалось угрожающим.
Старец Горы узнал фидаина.
Глава II. Карта Палестины
Тамплиерский замок Агумон примерно в трех лье к северу от Иерусалима, в цветущей долине между Массирой и Вефилем, с виду был прост и малозначителен. Тем не менее там находилась летняя резиденция ордена. На то были свои причины.
Брат Реми прибыл в Агумон перед рассветом. После двух часов сна и омовения в купальне он появился в просторной келье брата Гийома и рассказал о событиях в горах Антиливана. Эта война показалась ему странной. Она напомнила шахматную партию.
— В известном смысле вы правы, — сказал монах. — Как только мы показали Синану, что знаем его слабое место, он предпочел прекратить сопротивление, не слишком опасаясь за свое будущее.
— Прошу прощения, брат Гийом, я еще не умею всегда понимать вас с полуслова. Почему Синан мог не опасаться за свою жизнь?
— Он догадывается, что в данный момент нам это невыгодно. Это нарушило бы равновесие сил в Святой земле и вокруг. Тут — сложность. Суть ее в том, что мы разрушаем порядок в стране с той скоростью, какая выгодна только нам.
Это разъяснение не добавило ясности, но де Труа не стал переспрашивать.
— Вы похвалили меня за то, что я все устроил, как следует, в замке Алейк. Но, — де Труа замялся, — но… боюсь, Синан догадался, с кем имеет дело, и теперь не считает меня мертвецом.
Брат Гийом ответил не сразу:
— Я уверен, что вы все сделали сами. Иначе Старец бы не опознал вас. Молодость… С годами поймете, что потрясти воображение своего страшного врага не всегда полезно. Да, годами вы — почти юноша.
— Но не может ли этот случай каким-нибудь образом послужить к пользе ордена? Например, согласие Синана платить дань я связываю с этим.
— Возможно, — вяло сказал брат Гийом. — Но что для нас двадцать тысяч? Ведь завтра, может быть, этим деньгам придется ехать обратно к исмаилитам или отправиться за море.
Шевалье опять не все понял, но спрашивать не решился.
— Кроме того, насколько я знаю этого человека, он попытается убить вас, — добавил монах.
— Мне казалось по-другому. Ведь даже до поражения от де Бриссона он не пускал в ход свои «золотые кинжалы».
— В отношениях между нами пресловутые «золотые кинжалы» — оружие запрещенное. Синан знает, что, если он переступит грань, будет война на уничтожение, не нужная ни ему, ни нам.
За сетчатым окном кельи захлопали крылья, и служка внес почтового голубя. Брат Гийом «распаковал» послание, сняв его с птичьей лапки, и передал голубя служке. Тонкая шелковая ленточка была испещрена какими-то знаками. Скомкав ленту, отец Гийом убрал ее в карман и снова обратился к де Труа.
— Должен для полной ясности сообщить вам, что поручение под замком Алейк было также проверкой. Не обижайтесь. Вы уже на пороге высшего круга ордена, и мы обязаны уяснить, что для вас интересы Храма. Подчините ли вы им свои амбиции… Мы вам дали почувствовать свою полную власть над вашим заклятым врагом. Но вместе с тем запретили бравировать ею. Это — настоящее испытание. Я считаю, оно не выдержано полностью.
