Дорога, ведущая через овраг, быстро спускается
к деревне Сен-Жанс-Каппель. Животные идут
друг за другом. Дорога настолько узка, что Ми
шель и его сестра могут, протянув руку, сорвать
приглянувшуюся им ветку орешника.
Они проехали у ж е три четверти спуска, когда
до них донесся шум неистового галопа мчащейся
во весь опор лошади и разлетающихся вдребезги
колес. Женщина в двуколке потеряла управление
лошадью, которая то ли от укуса слепня, то ли от
слишком резкого удара хлыстом понесла.
Мишель Шарль прижимается к самому краю
дороги. Испуганный осел шарахается на склон ов
рага и сбрасывает своих юных наездников. Габри
ель скатывается прямо под колеса двуколки,
которая раздробляет ей плечо. Мишель отделыва
ется вывихнутой ногой и длинной неглубокой ра
ной на икре, нанесенной камнем. Сбившая детей
лошадь останавливается, задыхаясь, в изнеможе
нии. Женщина, спустившись с повозки, кричит, а
точнее, вопит от горя и страха. Мишель Шарль,
всегда владеющий собой в критические моменты,
спешивается. Он осторожно кладет Габриель на
мешки с мукой и решает довезти ее до ближай
шей фермы. Там у фермера он одалживает повоз
ку, запряженную двумя лошадьми, и продолжает
путь в Байёль, где есть хирург и врач. Можно
234
представить себе, что это была за дорога, проде
ланная шагом, чтобы не слишком растрясти уми
рающую. У нее не только разбито плечо, но у
основания шеи зияет огромная рана, словно де
вочку пытались обезглавить. Она дрожит и стра
дает, как в смятении и бреду кошмарного сна, не
понимая, где она и куда ее везут. Отец, сидя ря
дом с ней на соломе, проводит самую ужасную
четверть часа в своей жизни.
Как только случилось несчастье, он тут же по
сылает мальчика с тревожным известием в замок,
д а ж е не заметив, что Мишель тоже ранен. И сам
ребенок об этом не подозревает. Потом он всегда
удивлялся, что смог бегом, одним духом преодо
леть подъем с вывихнутой ногой. Задыхаясь, он
пробегает аллею рододендронов и попадает на
террасу, где мать занимается вышиванием.
— Мама, Габриель...
Увидев малыша, она тут же вскакивает, С пер
вых слов ей все становится понятно:
— Несчастное дитя! Почему это должно было
случиться именно с ней?
Маленький мальчик, пошатываясь, цепляется
за спинку стула. Он теряет сознание.
Рен и обе ее дочери проявили чудеса спокой¬
ствия и заботливости. Для маленькой Габриель ус
троили в гостиной импровизированную кровать;
тут же примчались врач и хирург. Они ничем не
смогли ей помочь. Оставалось только пожелать
девчушке как можно более быстрой смерти. К не
счастью, она протянула еще несколько часов.
235
Ноэми тут же велела закладывать, прихватив
на всякий случай бинты, корпию, укрепляющие
средства — все, что нашлось в аптечке на Мон-
Нуар. Когда она приехала в Байёль, дочь у ж е аго
низировала. Отчаяние матери вылилось в
негодующие упреки:
— В чем я провинилась перед Господом Бо
гом?
Там, где бытует убогое понимание христианст
ва, подобный вопрос понятен, но эгоизм Ноэми,
все сводящей к себе, проявляется здесь в полной
мере. Врач наконец-то находит себе применение,
выписав успокоительное.
Отец и мать остались в Байёле до похорон. Ми
шель узнал о смерти сестры от хирурга, приехав
шего лечить его вывих. Он не выходит из своей
комнаты на втором этаже странно пустого замка,
где прислуга разговаривает теперь вполголоса.
Старая горничная, к которой всегда обращаются в
случае траура, дежурит у его изголовья. В утро
похорон он остается один, так как все уехали на
кладбище. По возвращении мать не поднимется к
нему. Вид сына, оставшегося в живых, обостряет
ее боль. Напротив, отец вскоре устраивается ря
дом с его кроватью, делает с ним летние задания,
старается занять его, начав изучать с ним грече
ский, и тем самым т о ж е обретает некоторый по
кой. Этот нежный отец, кстати, отнюдь не
снисходителен. Ребенок навсегда запомнит, как
он отказался от одного из блюд, принесенных на
верх на подносе (речь шла, кажется, о телячьей
236
зобной железе), и его на два дня подряд оставили
без еды, до тех пор, пока голод не заставил его
съесть до последнего кусочка кушанье, которое
было ему отвратительно.
Кажется, несчастье на какое-то время сблизи
ло супругов. Быть может, по совету врача, кото
рого беспокоит глубокая апатия Ноэми, между
ними вновь возникают интимные отношения. Че
рез пятнадцать месяцев после несчастного случая
г-жа де Креанкур в возрасте тридцати девяти лет,
после двенадцатилетнего перерыва, разрешается
третьим ребенком, к счастью, девочкой. «Эта
крошка будет утешением вашей старости», — во
склицает торжественно замечательный доктор
Казнав, показывая отцу новорожденную. На сей
раз предсказание сбудется. Сразу же Мишелю
Шарлю кажется, что в Мари он обрел Габриель:
еще немного и, подобно матери в трауре из поэмы
Гюго, он подумал бы, что погибшая дочка пере
воплотилась в дочку родившуюся. Но он выставил
бы себя на посмешище, если бы заговорил о по
добных вещах. Что касается Ноэми, то такого ро
да причуды не задевают ее воображение.
Мари умрет в тридцать три года, насильствен
ной смертью, как и сестра. К этому времени Ми
шель Шарль давно был под землей, а Ноэми
дожила до того возраста, когда большинство лю
дей у ж е не оплакивают умерших. Но этот траги
ческий конец производит впечатление, как
произвела впечатление трагическая смерть Габри
ель. В Лилле, да и в других местах немало нашлось
стариков, нашептывавших всякому встречному и
237
поперечному, что состояние Дюфренов, основан
ное на неправедно нажитом добре, принесло не
счастье их потомкам. Как бы ни были люди
расположены верить в таинственный механизм
воздаяния по заслугам, но согласиться с подо
бным наказанием можно с трудом. Мишель, одна
ко, почти что верил в это всю свою жизнь.
Были и утешения. Конечно, Мишеля Шарля на
градили орденом Почетного легиона не из-за
смерти Габриель, но, кажется, именно она побу
дила к тому, чтобы ему пожаловали наконец лен
точку, на которую, по его мнению, он имел право
у ж е много лет. «Подобное несчастье, как бы ве
лико оно ни было, не может являться основанием
для благосклонности по отношению к тому или
иному чиновнику, но когда оказанные им услуги
несомненны, позволительно смягчить с помощью
заслуженной награды горе отца, подвергшегося
столь страшному удару судьбы и лишившегося са
мой дорогой своей привязанности». У Империи
порой бывало доброе сердце. С другой стороны,
муж и жена при содействии бабки и деда Дюфре-
нов решают выделить из своих владений на Мон-
Нуар кусок земли и построить для коммуны
женскую школу. Табличка из черного мрамора с
именем Габриель висела там до 1914 года. Сго
ревшая школа была вновь отстроена; но я не
знаю, потратились ли на новую табличку. Кажет
ся, открытие этой школы принесло Мишелю Шар
лю «академические пальмы» *, их можно увидеть
на его портретах между крестом за храбрость и
бельгийским орденом Леопольда (не случайно же
238
у деда есть владения по ту сторону границы). От
самой умершей, которой, казалось, все сулило
счастливое будущее, осталась только ее детская
фотография и большая записная книжка с велене
выми страницами в черном матерчатом переплете.
Став подростком, она аккуратно и старательно за
писывала туда то с наклоном вправо, то закругляя
буквы, историю мира от Адама, которую диктовал
ей отец. Рассказ начинался от Сотворения мира в
4 9 6 3 году до нашей эры и заканчивался битвой
при Мариньяне в 1 5 1 5 году. Если бы Габриель не
погибла, она бы, конечно, продолжила перечень
монархов и сражений до Наполеона III, а то и до
Третьей республики. Почти век спустя, очарован
ная пожелтевшей веленью, я переписала на остав
шиеся чистые страницы несколько любимых
стихотворений.
* * *
Начиная с истории с маленькой гувернанткой,
которую отослали, я располагаю богатым устным
источником: не раз повторенными рассказами от
ца во время долгих прогулок по сельским местно
стям Прованса или Лигурии, а позже на скамейке
в гостиничном саду или в швейцарской клинике.
Не то чтобы он любил свои воспоминания, они
были ему по большей части безразличны. Но ка
кое-нибудь происшествие, книга, лицо, увиденное
