Г-н де… имел вескую причину чувствовать себя довольным, но даже самые приятные мысли не могли заглушить в нем растущего недовольства упрямством жены. Она допустила неосторожность, приняв у себя нескольких визитеров, и в свете поползли слухи, что она вовсе не больна, а просто тоскует. Посланник заглядывал то в клуб, то к другим женщинам, и делал это именно в те часы, которые, как все знали, весь последний год имел обыкновение проводить у г-жи де….. Г-н де… опасался, как бы молва не связала воедино непостоянство посланника и затворничество его жены; он настойчиво требовал, чтобы та возобновила светскую жизнь, и сердился, встречая ее твердый отказ. Полагая, что ее отговорки — не более чем трогательное женское упрямство, и прекрасно помня, сколь благоразумно поступил он сам, простив чужому человеку вмешательство в его личную жизнь, вполне способное закончиться дуэлью, он гневался и на посланника, перемена в поведении которого, поначалу почти незаметная, а теперь очевидная каждому, наносила ущерб и выглядела оскорбительной для репутации его семьи. Он понимал — хотя и не соглашался с этим, — что г-жа де… отказывается появляться в свете, считая себя потерпевшей поражение и опасаясь мелочной мести завистниц. Все это слегка омрачало ему удовольствие от радостного события, происшедшего в их семействе. Три дня назад старший брат сообщил, что его сын принял решение оставить деловой мир и переселиться в деревню. Обрадованный этим неожиданным шагом, брат г-на де… два часа просидел возле ног г-жи де…, устроившейся в шезлонге, и в ответ на ее искусно разыгранное удивление докладывал ей все интересующие ее подробности.
— Ах, скрытница! — восклицала г-жа де…. — И ведь она ни словом не обмолвилась мне об этом!
Так г-н и г-жа де… узнали, что их племянники отбыли нынче утром, увезя с собой новорожденного и огромное количество домашнего скарба.
— Я отдал им все, что они пожелали, — рассказывал брат г-на де…, — и сделал это с тем большим удовольствием, что все последнее время прожил в страхе. К тому же, признаюсь, меня мучила совесть — ведь я подозревал собственного сына, и мое раскаяние также подвигло меня к щедрости.
— Я прекрасно вас понимаю, — откликнулась г-жа де….
— Они и слушать не хотят о жизни в городе, — продолжал брат г-на де…. — А невестка шепнула мне на ухо: «В деревне нашему счастью ничто не будет угрожать».
— Твоя невестка — чрезвычайно умная женщина, — заявил г-н де….. — Вполне естественно, что поначалу мы отнеслись к ней с недоверием — трудно одобрить то, чего не знаешь. Но теперь, когда мы узнали ее лучше, я вижу, что она серьезна и предусмотрительна, и уверен, что она оказывает на твоего сына самое благотворное влияние. Если б не она, он никогда не согласился бы на этот шаг, благодаря которому ты можешь быть спокоен за их будущее.
Таким образом, в лице г-на де… ювелир нашел счастливого брата и раздраженного светского человека. Тем не менее, его встретили с радушием, проводили в библиотеку и усадили поближе к огню. Сам г-н де… уселся напротив.
— Что я могу сделать для вас, дорогой друг? — обратился он к ювелиру.
— Я пришел просить у вас совета, — отвечал ювелир. — Я оказался в щекотливой ситуации и под угрозой нанести вам жестокое оскорбление вынужден нарушить данное мною слово, против чего решительно протестует моя совесть.
Г-ну де… это показалось забавным:
— Вы меня пугаете! Но говорите же, я готов вас выслушать.
Тогда ювелир достал из кармана и раскрыл футляр, в котором покоились серьги. Он посмотрел на г-на де… и сказал:
— Вот, любезнейший сударь, вот она — причина моих бессонных ночей. Эти серьги я купил у госпожи вашей племянницы — в деловых кругах грядущее банкротство господина вашего племянника ни для кого не было секретом. Я не задал госпоже вашей племяннице ни одного вопроса, который мог бы смутить ее, но понял, что она решилась продать это украшение с целью спасти своего мужа, и действительно он теперь спасен. Мне же представилась возможность продать эти восхитительные сердечки одному из ваших дальних родственников, о чьей помолвке нынче вечером должно быть официально объявлено, и потому…
— Я слышал об этом, — прервал его г-н де…, — отец жениха приходится мне троюродным братом, и мы очень дружны.
— Я подумал, что вам может не понравиться, если я избавлюсь от этих бриллиантов, не поставив вас в известность, — продолжал ювелир. — Я не знал, что вы подарили их госпоже зашей племяннице, но меня ужаснула мысль, что кто-нибудь из тех, кто увидит эти серьги у меня, может предположить, что вы испытываете трудности определенного рода, которые и заставляют вас с ними расстаться.
— Ваши рассуждения безупречны, — ответил г-н де…, — и я вам весьма признателен. Благодаря вам я смогу доставить удовольствие своей жене, которая чувствует себя нездоровой и печальной не в последнюю очередь из-за того, что уже больше года не имеет возможности радоваться этому украшению.
Г-н де… купил серьги. Ювелир извинился, что продает их ему в четвертый раз, и они пожали друг другу руки с видом людей, сознающих, что они втянуты в одну авантюру, а потому расстаются ненадолго.
Проводив ювелира, г-н де… снова уселся возле огня и долго сидел так, откинув голову на спинку кресла, прикрыв глаза и барабаня пальцами по крышке футляра, покоящегося у него на коленях.
Прежде чем ехать в клуб, он зашел к жене и замер перед ней, спрятав за спину одну руку.
— Если бы я доставил вам большую радость, — произнес он, — согласились бы вы в ответ доставить радость и мне?
— Разумеется, — ответила она, — если, конечно, на свете осталась большая радость, способная меня обрадовать.
Тогда он медленно вытащил из-за спины и вложил в протянутые к нему дрожащие руки г-жи де… бриллиантовые сердечки.
— Это мне? Неужели это мне? — закричала она, даже не поблагодарив его.
Г-н де… взял с нее слово хранить тайну и рассказал историю, услышанную от ювелира.
— Мой племянник вел себя как безумец, так же безумна и его жена. Они обманули моего брата, но я сейчас же еду к нему и открою ему правду. Во-первых, я считаю своим долгом предостеречь его против будущих безумств сына, которые вполне вероятны, а во-вторых, вы не сможете носить эти драгоценности, если он не будет знать о том, что сделала его невестка.
— Я так не думаю, — остановила его г-жа де….. — Ваши племянники действительно совершили немало безрассудств, но в конце концов они повели себя вполне благоразумно. Вы ведь знаете своего брата и знаете, что принципиальность господствует в его душе над добротой. Стоит ли снова заставлять его сомневаться в сыне, который наконец заслужил его доверие? Что сделано, то сделано. Поверьте мне, не нужно никому ни о чем говорить. Наши племянники пережили немало горьких минут. Зачем же снова навлекать на них несчастья, от которых они только что избавились?
— Вы правы, — проговорил г-н де…. — У вас доброе сердце, а доброта порой бывает сильнее принципов. Но что я скажу брату об этих серьгах?
— О! Скажите, что заказали дубликат! — ответила она. Но тут же опомнилась и, прижав руки к сердцу, сказала: — А впрочем, нет, не надо лжи. Просто давайте забудем о них на время. Да и кто меня в них увидит? Вы ведь знаете, что я больше не выезжаю.
— Дубликат… — повторил он. — Да, именно это я ему и скажу, потому что вы будете, слышите, будете выезжать! Это и есть та радость, которую я прошу вас доставить мне в обмен на мою.
— Я больше не выезжаю, — отчетливо произнесла г-жа де….
— В таком случае верните мне серьги, — приказал г-н де….
— Нет, — ответила она. — Никогда! Пусть они останутся у меня как память.
— Если вы так ими дорожите, — продолжал он, — подумайте о будущем. Вы должны защитить себя и меня. Неужели вы не способны хотя бы на скромную благодарность? Обещайте, что завтра поедете со мной.
— Хорошо, — сказала она. — Обещаю.
— Будьте же благоразумны, — продолжал он, — и взвесьте все хорошенько. Задумайтесь, в какое положение вы ставите меня и своего друга, который хотел лишь одного — оказать вам услугу. Стоит вам появиться в свете в этих бриллиантах, его совесть успокоится, как успокоится и моя. Вы разрешите недоразумение, от которого страдают три человека, но ответственность за которое лежит целиком на вас.
Г-жа де… знала правду. Она знала, почему посланник отдалился от нее, но не могла ни открыться мужу, ни отказаться от украшения. Оно значило для нее слишком много, служа наградой и напоминанием о поцелуях, лучше и правдивее которых у нее в жизни не было ничего. Она согласно кивнула головой, чем г-н де… совершенно удовлетворился. Он уже не стремился переубедить жену, его заботило одно — продемонстрировать посланнику г-жу де… в бриллиантах, подарить которые ей не имел права никто, кроме мужа.
