состояла литовская армия, и он привел ее почти в полном составе в лагерь генерала Левенгаупта, и другие литовские генералы последовали примеру своего командующего. Московитам удалось помешать только генералу Синицкому [Stinichi][721]: тот, будучи застигнут врасплох на пути к Вишневецкому, принял решение отступить в Быхов [Bichovia][722], хорошо укрепленный город. Однако московиты, прибыв на место, взяли эту крепость в столь плотную осаду и подвергли его такой жестокой бомбардировке на протяжении трех дней и трех ночей, что обратили в пепел большую часть городских домов, и осажденные вынуждены были сдаться. Там было найдено такое количество пушек и мортир, что царь приказал доставить сотню орудий из их числа в Россию[723]. В плен к царским войскам попало три тысячи этих злополучных солдат вместе с самим генералом Синицким: тот пытался оправдаться, утверждая, что «он не собирался дезертировать, а только исполнял приказы Вишневецкого, своего генерала, не зная о контактах последнего с неприятелем». Царь не стал слушать эти оправдания и отправил его, как мятежника, в Россию в качестве пленника[724]. Затем царь приказал выпустить манифест против Вишневецкого, в котором «он, обличая измену этого генерала, призывал поляков вернуться на его сторону и защищать свою Родину». Вишневецкий ответил на этот манифест, выпустив несколько своих, в которых «сетовал на несчастное положение своей Родины, с которой как враги, так и друзья обходились как с добычей, и заявлял, что принял решение оставить царя только потому, что понимал: его стране не избежать бедствий, пока она будет оставаться под покровителем столь могущественного государя». Следует честно признать, что царские генералы перешли все границы в исполнении приказов своего государя, безжалостно разоряя все, что попадалось им на пути. Хорошо сказал тот философ-моралист, что государь не может быть уверен в расположении подданных, если он не гарантирует безопасность их имущества: Non potest ibi rex esse tutus, ubi nihil a rege tutum est[725][726]. Эти неосмотрительные действия русских генералов, опустошавших и разорявших земли несчастных поляков, вызвали недовольство у всей нации и сильнейшим образом повредили целям царя в Польском сейме, заседание которого открылось в Люблине 22 мая[727] — уже после того, которое состоялось во Львове в марте. Люблинский сейм как раз заседал, когда произошел случай с городом Быховом, захваченным московитами. Сейм пожаловался на это князю Долгорукову[728], посланнику царя в этом благородном собрании, и потребовал возврата Речи Посполитой этого города. Царь написал своему посланнику, чтобы он согласился с требованиями Сейма, и заверил депутатов в том, что «он не собирается захватывать никаких польских земель». Уладив это разногласие, царь решил самолично приехал в Люблин, чтобы своим присутствием побудить Сейм принять решение в интересах общей пользы. Он прибыл туда 20 июня[729] в сопровождении послов Пруссии и Дании. В этом городе произошла встреча, на которой явно обнаружились умеренность, верность слову и великодушие царя Петра. В Люблин для встречи с царем приехал граф Берченьи [Berezini][730], посланный князем Ракоци [Ragozchi][731], который от имени всех недовольных дворян Венгрии предложил царевичу Алексею корону этого королевства. Царь, хотя он и желал бы присоединить к своим владениям какое-нибудь государство, владение которым сделало бы его одним из князей Священной Римской империи и дало бы ему право заседать в рейхстаге, не принял этого предложения, потому что оно рассорило бы его с императором римлян[732], с которым его связывала многолетняя дружба. По этой же причине он отказал Ракоци и в денежной помощи, о которой просил его посол[733].
Как только царь приехал в Люблин, он, несмотря на торжественный прием, который ему оказали собравшиеся на Сейм депутаты, сразу же понял, что не стоит полагаться на внешние демонстрации чувств. Чтобы понять подлинные их намерения, он сделал депутатам Сейма несколько предложений, которые в общем и целом можно свести к двум пунктам: «1. Поляки объявляют межкоролевье и избирают нового короля. 2. Они составляют текст клятвенного обязательства хранить верность Его Царскому Величеству». Депутаты Сейма, надеясь помешать царю осуществить его намерения, ответили, что «они по-прежнему не были уверены в том, что король Август в самом деле отрекся от престола» и потому им необходимо время, чтобы отправить гонцов в Саксонию и убедиться в серьезности намерений оного государя. В действительности Август приказал арестовать своих двоих уполномоченных, которые заключали и подписывали Альтранштедтский договор, отводя подозрения, будто он одобрял эти переговоры. Поляки добавили, что, ожидая ответа от гонцов, Его Царское Величество мог бы принять меры, чтобы изгнать шведов из Верхней Польши: в этом случае, если бы состоялись новые выборы, они смогли бы их провести без каких-либо препятствий. Царь, разгадав намерения депутатов, ответил им кратко и ясно: «Попытка разгадать замыслы Августа — лишь грубый предлог, потому что, к несчастью, всей Европе известно о его отречении», поэтому, ни в чем не ограничивая прав депутатов по избранию нового короля, он хотел предложить им на выбор четырех кандидатов, знатнейших людей королевства. Это были генерал Синявский [Siniauschi][734]; мазовецкий воевода Хоментовский [Semetruschi][735], подканцлер Шембек [Szembech][736] и маршал Конфедерации граф Денгоф [Denof][737]. Царь добавил, что, кого бы из этих четверых ни выбрали королем, он будет помогать ему с тем же усердием, с каким король Карл помогал Станиславу.
Примас Шембек [Szembech][738] на Сейме поддержал предложение царя о необходимости объявить престол вакантным и объявить межкоролевье. Некоторые обвиняли его в том, что он склонялся в пользу партии царя из желания сосредоточить в своих руках ту власть, которой обыкновенно пользуются в Польше церковные иерархи в период межкоролевья. Однако он умел так хорошо управлять настроениями своих поляков, что в конечном итоге было принято решение объявить престол вакантным и собрать Сейм в Новогрудке [Novogrodech], чтобы объединить Литву и Польшу под покровительством царя. По всей видимости, желания царя должны были исполниться. Но не все депутаты Сейма разделяли рвение и намерения своего Примаса. В конце концов царь обнаружил, что эти господа тянули время с одной только целью: они надеялись, что король Карл вскоре вернется в Польшу, намереваясь в этом случае перейти на сторону короля Станислава. Петру не оставалось другого способа спасти свою репутацию, кроме как открыто выступить против Карла, своего неприятеля, на территории Польши. Он рассудил, что, если придется сражаться против своего заклятого врага, представлялось разумным делать это в чужой стране, такой как Польша, нежели
