— Не твое дело, — рявкнул Витька, а я засмеялась.
— Ясно. Надул тебя Каховский. Шлепнуть ты его шлепнул, а денежки не получил.
Потому теперь и крутишься здесь, как вошь на гребешке.
Витька вдруг засмеялся:
— Не было никаких денег. В этом все дело. Каховский — сукин сын. Ни копейки, понимаешь?
— Значит, задаром душу продал? Не повезло. Угрызения совести, должно быть, мучают. Зачем связного убил? Расплатился бы с Оборотнем, снял камень с шеи, глядишь, и выкрутился.
— Не так все просто, умница моя. Я жив до той поры, пока Каховский в бегах числится. А Илья… Илья знал, и этот Оборотень тоже. Надо было от обоих избавляться.
Вот тут я маху и дал. Надо было самому заняться, а я поручил дружкам… Козлы, мать их! О том, что у Ильи брат есть, я знать не знал, а эти идиоты сутки с ним бились и понять не смогли, что перед ними другой человек. Дерьмо.
— Может, он говорил им, только они верить не хотели.
— Может. Кто такой Оборотень, они так и не узнали, зато с Большаковым напортачили. Заверили меня, что он концы отдал, мол, перестарались малость, а покойничек из могилы сбежал. Ваша работа?
— Наша.
— Где он?
— Далеко. Жив, здоров и тебе привет шлет.
— Пусть шлет. Завтра меня ни одна живая душа не сыщет. Конец истории.
— Славку твои дружки убили?
— Они. Умники. Боялись сказать, что покойничек шустрячком оказался, из могилы сбежал. Вот и намудрили. Хлопнули старика, а потом и Славку вашего. Я знать ничего не знал, пока вы с Сонькой не заявились.
Этих идиотов пришлось убрать, только все уже вышло из-под контроля. Пятки жгло.
А тут Оборотень. Конечно, надо было деньги ему передать, а уж потом разбираться, кто он да что он. Каюсь, пожадничал, за что и поплатился.
В этот момент мы свернули к кладбищу, и Витька затормозил у ограды.
— Ну, вот, — сказал он радостно. — Приехали. — Он вышел из машины, извлек из багажника лопату и предложил мне:
— Давай-ка, Маргарита, поработай маленько.
— Зачем это? — искренне удивилась я. — Место глухое, меня здесь не скоро найдут.
— Давай-давай.
— Что за идиотская фантазия?
— Надо все доводить до конца, — хохотнул Витька, — в могиле должен быть покойник.
— Нашел дуру. — Я отшвырнула лопату. — Надо тебе, ты и рой.
— Не зли меня, — ласково попросил он, — Не то я этой лопатой отрежу тебе пальчики на ножках, сразу зашевелишься.
— Если ты мне пальчики отрежешь, у меня будет болевой шок, а потом я истеку кровью, — заметила я, но лопату взяла: нервы у Витьки шалили, он мог сорваться в любую минуту.
— А зачем копать здесь? — спросила я, чтоб поддержать разговор. — Я, к примеру, у березы хочу. В конце концов, это моя могила.
— Ничего. Здесь тоже неплохо.
Треснула ветка. Я опасливо покосилась на Витьку, но он в свои думы погрузился и ничего не заметил.
— Я до утра провожусь, — сказала я, — помог бы.
— А чего это ты торопишься?
— Не видно ничего, а земля — точно камень.
— Работай, работай.
Ветка опять хрустнула, что вызвало во мне прилив трудолюбия. Витька сел на скамейке возле ограды, хотел закурить, но передумал и сигарету отбросил.
— И что ты делать будешь, когда меня зароешь? — спросила я, продолжая трудиться.
— Исчезну, — усмехнулся он, — растворюсь.
— Ага. Умник. Забыл, что Оборотень сказал? Сегодня — твой срок.
— Оборотень мертв, и ты это знаешь не хуже меня.
Я засмеялась, таким забавным мне это показалось.
— Ты, Витька, дурак, ей-Богу. Воображаешь себя крутым, а наивен, как младенец.
Удава застрелили в спину. Он что, по-твоему, в окно задом наперед лез?
— Ты меня на такое дерьмо не купишь, — попробовал он засмеяться, впрочем, не очень убедительно, и спросил:
— Откуда тогда Удав взялся?
— Очень просто. Кто-то позвонил ему и сказал, что на твоей даче интересные вещи затеваются. Твоим хозяевам неплохо было бы знать, что там происходит. В общем, Удава сгубило любопытство, а Брауна — жадность. Он свято верил в то, что деньги прикарманил ты.
— Браун? Браун погиб? — удивился Витька.
— Конечно. Одни покойники.
— Хорошая новость.
— Вот уж не знаю. Нас все еще трое: ты, я и Оборотень.
— Ерунда, — засмеялся Витька, — в любом случае, завтра меня ни одна живая душа не сыщет.
— А вот это точно, — согласилась я, — оглянись, придурок!
Вспыхнули фары, высветив Витькин силуэт. Он выхватил пистолет, три выстрела грохнули одновременно, и Рахматулин рухнул на холмик свежей земли у моих ног. А с двух сторон появились люди: справа Гоша с Сонькой, которая пробиралась кустами, точно слон, а слева — Глеб. Фары его машины все еще горели, освещая кладбище и нас желтым призрачным светом.
— Как ты? — спросил Глеб, обнимая меня.
— На руках будут мозоли от лопаты.
— Если это все, то печалиться не о чем.
Сонька повисла у меня на шее, смачно расцеловала, сообщив доверительно:
— Я чуть с ума не сошла.
— Ерунда. Никто бы этого даже не заметил.
Гоша очумело пялился на труп Рахматулина, спросил, глотая слюну:
— Он мертвый?
— Мертвый, — кивнул Глеб.
— О, Господи, — Гоша по-лошадиному и затряс головой, — Неужели это я его убил?
— Все-таки ты, Гоша, бандит какой-то недоделанный, — укорила Сонька. Лично и мне его совсем не жалко, хоть и одноклассник… бывший.
— Не ты его убила.
— Считай, его убил я, — усмехнулся Глеб. — Наверное, так оной есть.
— Хорошо бы, — поежился Гоша, — то есть мне было бы спокойнее.
— Ты что ж, никого так ни разу и не шлепнул? — поддразнила Сонька.
— Вот чокнутая.
— Ну, бандит. А еще пистолет таскаешь.
Небось не стрелял ни разу.
— Почему, дважды, — обиделся Гоша.
— В армии, что ли?
— Я в армии поваром был.
Сонька фыркнула:
— То-то у тебя ряха такая аппетитная.
— Выстрелы могли услышать, — Напомнила я, но Сонька отмахнулась:
— На Витькиной даче из пушек палили, и хоть бы один мент…
— Ментов там сейчас достаточно, — сказал Глеб, — а здесь нам делать нечего.
— Кое-что есть, — вздохнула я.
— Что?
— Деньги, — пожала я плечами.
Теперь все смотрели на меня с интересом.
— И что, ты знаешь, где их искать? — всполошилась Сонька.
— У меня есть предположения, — скромно ответила я.
— Ну? — Сонька стала злиться.
— Немного удивляет приверженность Рахматулина к этому кладбищу. Могилу зачем-то дважды разрывали. И сейчас…
— Сейчас в ней тебя хотели похоронить, — Напомнил Гоша.
— Может, и так, только одно другому не мешает.
— Ты хочешь сказать, что деньги для киллера припрятаны здесь, в могиле? — спросил Глеб.
— Почему бы и нет? — сказала я. — Как ты думаешь, мы можем их взять?
Глеб пожал плечами:
— Не вижу причины оставлять их в земле. Они вроде как осиротели.
— Тогда давайте побыстрее станем им приемными родителями, — влезла Сонька. — Где копать?
— Так ведь я уже начала, — я протянула лопату Глебу. Глеб и Гоша, сменяя друг друга, принялись за работу. Казалось, времени прошло много. Яма углублялась, а денег не было. Я уже начала сомневаться в правильности своих предположений, и тут Глеб сказал:
— Что-то есть… вот… сбоку…
Из земли появился металлический ящик, Гоша поддел крышку лопатой, с силой нажал, и крышка открылась. Деньги были в ящике. Лежали аккуратными пачками, но почему-то меня не радовали.
— Давайте мотать отсюда, — шепотом предложила Сонька, и все почувствовали острое желание оказаться как можно дальше от кладбища.
Витьку аккуратно спустили в яму и забросали землей. Могила наконец заполучила труп, и круг замкнулся. Потом мы погрузились в машины и поехали в Куделиху. Все были вымотаны до предела, и отъезд в город отложили на утро.
Мы поднимались на крыльцо, когда упала первая капля дождя.
— Ну вот, — усмехнулась Сонька, — дождь опять все следы смоет. Что ни говори, а нам везет.
Мы поужинали на скорую руку, почти в молчании, потом Глеб внес ящик, вытряхнул на стол его содержимое и кивнул Гоше:
— Дели.
Гоша сгреб пачки денег, рассмотрел их, а потом стал раскладывать на четыре части, точно карты сдавал.
— На троих, — сказал Глеб, отодвинув от себя свою долю. Мы уставились на него вопросительно, а он только плечами пожал:
— Я говорил: свои девать некуда.
Я поразмышляла и тоже свою долю отодвинула подальше от себя. Сонька хмуро напомнила:
— Гретхен, это не бумага, это доллары.
— Не хочу, — ответила я, вид новеньких хрустящих купюр вызывал во мне глухое раздражение.
— Ну и дура, — вздохнула Сонька. — А впрочем, плевать, нам больше достанется.
Она быстро разделила деньги на две части. Гоша сидел, держа руки на коленях, и особой радости не выказывал.
— А ты чего? — Накинулась на него Сонька. — Мне, может, эти деньги и вовсе ни к чему. Папулиных за глаза хватит, а вот беру, и нечего рожу воротить.
Гоша покачал головой и произнес с горечью:
