еще упоминали этот…э- э… агрегат 14/18…
— Ну и что? — вдруг подал голос Геращенко.
— А то! — торжествующе ткнул пальцем в его сторону Туровский. — Это не простое совпадение, вот в чем вся штука!.. Молчите!..
Петух молчал.
— Агрегат выведен из строя, и мы должны идти на дно. И ваша эта долбаная разведка — тоже должна происходить на дне океана… — Туров говорил быстро, скороговоркой, стараясь не потерять нить размышлений. — Только вам на руку подобная авария!.. Вам и только вам. Петух!.. Вы признаетесь?
Молчание.
— Ах вы молчите! Тогда получите еще! Самое главное!.. — Туровский возвысил голос, стал похож на мальчишку, который обвиняет лучшего друга в предательстве. — В планах нашего круиза нет подобного погружения!.. Я помню, как со стороны вашей фирмы были пожелания сделать это, но мы отстояли первоначальный план!.. Ведь так?.. Только вы могли устроить подобное!..
Геращенко в растерянности посмотрел на своего шефа.
— Вы не докажете, — очень медленно произнес Петух.
— А мне и не нужно ничего доказывать! — обрадовано вскричал Туровский. Последние слова зиц-председателя явно подтверждали его догадку. — Доказывать придется вам. Вам, Петух!..
— Я этого не делал.
— Это не вы. Это — он! — ткнул пальцем в секретаря Туровский. — Что, угадал?
— Ложь!
— Нет!
— А я говорю, что это ложь! — закричал Петух.
— Это вы будете доказывать прессе! — отпарировал Туровский. — Вы же прекрасно знаете, сколько на «Заре» замечательных журналистов?!.. Сколько разных акул пера и еще Бог знает чего! А остальные?!.. — он по-настоящему развеселился. — Артисты, политики, знаменитости, певцы, бизнесмены! Вы представляете, что они расскажут, когда мы вернемся?!.. А знаменитый Прищипенко?!.. Ха-ха! — расхохотался Туровский, представив себе известного депутата с его гениальной присказкой «Однозначно!» — Петух, я, пожалуй, позову одного Прищипенко. На вас его одного хватит!..
Казалось, что Петух сейчас ударит бывшего распорядительного директора. Но он сдержался. Ничего не ответил. Промолчал. И это молчание было лучшим подтверждением слов Туровского.
— Нечем крыть! — поставил точку Туровский.
— Ну и что? — вдруг неожиданно спокойно сказал Петух.
— То есть как? — изумился Туровский. — Ведь вы подвергали опасности жизни пассажиров. Это преступление?
— Никакого преступления нет. Все живы, все целы… Лодка опустится на дно. Агрегат починят, и вибрация прекратится, — Петух говорил четко и ясно, словно докладывал обстановку на военном совете. — Никаких проблем…
— Испугались?
— Кажется, я вас понимаю, Туровский, — медленно сказал Петух.
— Что вы имеете ввиду?
— Не что, а — сколько?..
— Не понял, — выдержав едва уловимую паузу, произнес Туровский.
Но Петух эту паузу услышал и среагировал мгновенно:
— Говорите прямо — сколько вы хотите?
— За что?
— О, Господи!.. За молчание, конечно.
— Я?.. Ничего не хочу…
— Отвечайте! — теперь «наступал» Петух, а Туровский всем своим видом показывал, что он «обороняется».
— Вы ошибаетесь…
— Не стесняйтесь! Сколько?
— Послушайте… — неуверенным голосом начал Туровский, но Петух решил больше не тянуть и «ударил»:
— Двадцать пять тысяч долларов!
Наступила пауза. Даже невозмутимый Геращенко вздрогнул, а у Туровского выступил на лбу мелкий пот. Петух выжидательно смотрел ему прямо в глаза, не отводя своего напряженного взгляда. Он ждал. Он знал, чего он ждет…
— Я повторяю — двадцать пять тысяч. Это хорошие деньги, Туровский… Ты меня слышишь?..
Туровский кивнул. А что ему еще оставалось делать?..
Всего этого он Лапшину рассказывать не стал. Зачем кому-то лишнему знать подробности. Ну, продался, продался!.. Вернее, еще не продался. Но где-то уже совсем рядом. Зато деньги! Живые деньги. Только протяни руку, и вот они — зеленые, хрустящие, с металлической проволочкой под свежей краской.
Эх, деньги, деньги, денежки!..
Сколько о вас спето, сколько сказано. А вам все мало, мало, мало… Как же тут быть? Кто подскажет? Никто!.. Промолчал — согрешил. Это верно, это, конечно, плохо. Но зато рассказал Лапшину. Покаялся. Правда, не до конца и не во всем. Но — рассказал. А это уже хорошо. Значит, квиты?
Или нет?..
4
Что-то беспокоило Петра Петровича, когда он медленно вышагивал по бесконечным коридорам железного брюха «Зари». А что, собственно говоря, произошло? Ничего особенного. Почти ничего…
Поспешили, конечно же, с этим агрегатом, с этим долбаным «номер 14/18». Но кто же знал, что придет радиограмма?! Ладно, проехали. Будем считать, что это дело сделано. Лодка все равно ляжет на грунт, и опыты с разведкой и пробами грунта будут проведены, как полагается. Главное — дело.
Значит, нормально?
Да нет, не очень….
Что же такое? А черт его знает, но ведь сосет под ложечкой, явно сосет, и настроение паршивое, как перед поркой. Что-то не так в Датском королевстве…
Может быть всему виной все эти трупы, сердечные приступы и дикие предупреждения? Нет, чепуха. Детские розыгрыши интеллигентов, начитавшихся детективных книжонок. Серьезный человек так поступать не будет. Зачем ему так поступать?..
Петух вдруг обернулся, словно хотел увидеть кого-то невидимого, того, кто может подслушать его мысли. Но позади лишь возвышался худой Геращенко, неотступной тенью следовавший за своим хозяином. Странное дело, но Петуху вдруг стало страшно. Неужели от того, что он неожиданно почувствовал острую тоску одиночества, словно мысленно представил себе крошечную черную подводную лодку, падающую в темную бездну, куда-то туда — в холодную бездну ада?
Петух вздрогнул и остановился.
Геращенко бесшумно приблизился, обошел справа, заглянул, как собака, в глаза шефа. Он как бы спрашивал, что делать дальше, куда идти. Ну что ему мог сказать Петух? Сказать, что испугался? Нельзя, никак нельзя!..
— Пойдем-ка, голубчик, к людям! — неожиданно произнес Петух. — Что-то меня в общество потянуло… Как ты считаешь?
Но Геращенко никак не «считал». Как древнемонгольский ха[3] он жил в координатах трех глаголов: «исполнять», «охранять» и «молчать»…
Ноги принесли Петуха в «Нирвану»…
Некоторое время он раздумывал, куда бы свернуть — к рулетке, где толпилось множество народа, или к низенькой стойке бара, где бесчисленная батарея самых разнообразных бутылок призывно блестели боками. Наконец тяга к алкогольному расслаблению победила, и Петр Петрович решительно направился в сторону бара. Заказал что-то, машинально ткнув в бесконечный список коктейлей, также машинально выпил, когда перед ним, словно по волшебству возник высокий темный бокал, на край которого был наколот ломтик лимона.
— Это что? — спросил Петух.
Чуть наклонившись вперед, бармен быстро и невнятно произнес какое-то слово, видимо, английское.
— Не понял, — раздраженно сказал Петух.
— «Отвертка», — перевел бармен. — Так называется этот коктейль.
— Отвертка! — фыркнул Петр Петрович. — А шурупа у вас нет?
Название коктейля почему-то усилило беспокойство Петуха, он завертел головой, словно старался понять, откуда на него «давит» это неприятное, темное чувство. Заметив, что шеф нервничает, Геращенко придвинулся ближе — перед ним тоже был бокал с коктейлем, но секретарь его только
