приготовленный чай, вспоминая и рассказывая всякие необыкновенные случаи, смешные байки, страшноватые, полумистические истории и всегда что-нибудь свежеуслышанное в пути. Мужчины не могли забыть о войне и часто примеряли к ней сегодняшние свои заботы и тревоги.
— На войне, к примеру, я все понимал с первого слова. Долг — и нечего тут больше рассусоливать! А теперь долг, выходит, не для всех одинаковый. Когда у нас в части подбирали кандидатов на эту поездку, целый список составили, а ехать пришлось мне одному. У кого жена больная, у кого дети, у кого теща.
— А вот у нас было два кандидата — я и еще один. Второй начал усиленно проситься: «Пошлите меня!» Кадровики испугались — почему он так рвется туда?.. Ну и послали меня.
— Мы — солдаты, братцы, не надо забывать и об этом, — вдруг напоминал кто-нибудь.
— Солдат службе рад! — тут же весело подхватывал следующий.
— Вот именно!
— Мы — солдаты, правильно. А наши жены?
— Они — наши боевые подруги. Верно, Катюша?
— Ага…
Женщины, когда о них кто-нибудь вспоминал, обычно и сами вставляли словцо, другое, третье, но к концу ночных коллективных бесед они становились малоразговорчивыми. Сидели, приткнувшись к своим мужьям, а то и положив на плечо повелителя свою покорную в этот час головушку, размягченные, немного разнеженные в теплой полудреме, когда уже совсем не думается и не хочется думать о справедливости или несправедливости, о завтрашних сложностях и трудностях, — хорошо, хоть сегодняшние кончились! Лучше всего — верить и надеяться. Да и вот она, моя главная надежда и опора — мой муж! Пока мы вместе — нам все нипочем!
Женщинам было, конечно, труднее, чем их мужьям, — тут и спорить не о чем. Но они крепились, помаленьку привыкали, обживались. И вот уже, глядишь, собрались в кружочек, завели свое любимое:
— Какой удачный костюмчик! Это вы сами шили?
— Да, знаете, сваляла кое-как перед дорогой.
— Ну что вы, очень миленько получилось! Настоящий дорожный комплект.
— Я так и решила: до места доеду, а там возьму и выброшу.
— Ой, не торопитесь! Там, говорят, ничего такого не найдешь. Денег много, а купить нечего.
Не будет пропущена мимо ушей и тема о деньгах.
— Там, говорят, большие тысячи скапливают.
— Скапливают, да не такие, как мы.
— А может, и нам удастся? Так уж хочется: пойти в магазин — и покупать, покупать, не считая рубликов.
— Да где такие магазины-то, женщины?
— Будут когда-нибудь. Может, когда вернемся, и они появятся.
— А у меня в дорогу совсем нечего надеть было, и пошли мы с мужем на толчок. Ходили, ходили — все без толку. Потом видим в киоске один-единственный — вот этот, что на мне, — голубой лыжный костюмчик. Муж говорит — хватай, а я побаиваюсь: все-таки к брюкам у нас не привыкли. Тут другая женщина подходит: «Вы берете?..» В общем, короче говоря, не стала я больше раздумывать, взяла — и купила.
— И правильно сделали! Для дороги лучше и не придумаешь.
— Теперь и я поняла, что удобно.
— Удобно, да не каждой хорошо.
— Ей-то как раз хорошо, даже под цвет глаз подошло. Высоким да тоненьким все идет.
А дальше — вдруг — полушепотом:
— Глядите, глядите, ваш благоверный уже поглядывает, скучает.
Другая совсем шепотом:
— Любит, видать, а? Когда вы сидите с ним в дверях, свесивши ноги, — прямо как дети влюбленные.
— А это у нас свадебное путешествие.
— Да что вы говорите? Поженились и поехали?
— Ага.
— Смелая девка!
— А что ей в лыжном-то голубом? Села да поехала, знай ногами побалтывай.
2
Смелая…
Когда ее хвалили за решительность и неробкость, в груди у нее разливалось что-то теплое и яркое, как севастопольское солнце, в голове возникал кружащий ветерок и вспоминались то горы, то море, то «гигантские шаги» — любимая забава ее детства.
Пыльная, вытоптанная ребячьими ногами площадка с крепко вкопанным посередине столбом, с которого свисали вниз четыре веревки, почти никогда не пустовала. Всегда там околачивались двое-трое мальчишек. Собственно, так было: собирались двое — ждали третьего, приходил третий — поджидали четвертого. И часто этим четвертым оказывалась Лена.
— Эй, ты будешь кататься? — еще издали, завидев ее, кричал кто-нибудь из мальчишек.
Лена некоторое время раздумывала — можно ли откликаться на это непочтительное «эй»? Но покататься ей всегда хотелось, а ждать от мальчишек вежливости было бесполезно, поэтому она соглашалась:
— Ладно, буду.
Потом кричала: «Чур, я первая!» — и бежала к столбу захватывать лучшую веревку, у которой на конце была петля-сиденье. Она любила удобства, эта голенастая девчонка, и любила, чтобы ей доставалось все самолучшее. Даже имя свое она не раз меняла, выбирая что покрасивее. В метрике она значилась Аленой, и ей долго нравилось, как ее называли то Аленкой, то Аленушкой, то Ленко́м. Потом она услышала из разговора взрослых, что Алена происходит от Елены, а Елена означает светлая, солнечная, веселая, — и стала Леной, Леночкой. А в девчоночьем дневнике, который она начнет вести с седьмого класса, будет фигурировать девочка Гелла, немного загадочная и возвышенная…
После некоторых препирательств с мальчишками и необходимых приготовлений на площадке начиналась лихая забава. Разобрав веревки, все четверо делали одновременный дружный разбег вокруг столба. Все сильнее и резче отталкивались они ногами от земли, не жалея пяток. Все выше после таких толчков подпрыгивали. И вот уже не просто высокие прыжки, а почти настоящий полет начинался. Лицо обдувал упругий теплый ветер, в котором слышались милые запахи моря, во всем теле возникала неземная легкость, хотелось не то закричать, не то взвизгнуть, чтобы аж в ушах зазвенело, не то запеть про что-нибудь звонкое, а то даже оторваться и полететь над крышами домов, над белой Графской пристанью, над синей-синей бухтой, между морем и солнцем, и
