— Удивляюсь я на тебя, Дмитрий Иванович. Так вот глянешь на тебя со стороны — чудак чудаком. Копошишься вечно со своими бумагами и склянками, химикатами, а тут такую стройку затеял, будто не на одного себя, а на целый выводок из десятка семей. Я вон скромненько на пяток комнаток с кухонкой вместе заложил хоромы свои, а ты точно дворец возводишь. Для кого, спрашивается? Вы с Феозвой и Вовкой своим и в трех комнатах, глядишь, разместитесь, тем более что сам ты из поездок не вылазишь, и не думаю, будто бросить это дело собираешься. Вижу, по душе тебе с народом знакомиться, вокруг себя химиков со всей земли собрать. Согласен, одобряю. А вот о том, что ты еще на сто лет вперед заглянуть пытаешься, то мне совсем непонятно. Мало кому это сделать удавалось. Разве что один Леонардо пробовал, и то никто его задумок не понял. И тебя не поймут. Помяни мое слово.
— Разве в этом дело? Поймут меня или не поймут. И ладно. Мне же одной жизни мало, хочется знать, что там потом будет, коль самому не удастся пожить в то время. Понимаешь, любопытен я от природы. Таким уж уродился. Понять, что сегодня вокруг творится, на то большого ума не надо. Уж извини, если обидел тебя этим. Не о тебе речь, а об моих думках. Я не звездочет, не предсказатель какой, но знать хочу наперед, что не зря своим делом занят. Уверенность мне нужна в том, что труд мой востребуют и потом, после моей смерти. Иначе зачем начинать что-то… Или ты иначе думаешь?
Менделеев только сейчас заметил, что к ним подошел чернявый подрядчик и, не желая перебивать разговор двух господ, стоит, молча переминаясь с ноги на ногу. Но Ильин хоть и увидел его, но молчал, ожидая, когда их разговор закончится. А сейчас он решил узнать, что за нужда у подрядчика, и подошел к нему, оставив Менделеева одного. Но и сам Менделеев сразу поднялся и пошел к бричке, желая закончить свои дела. Ильин же, заметив это, бросил подрядчика и поспешил к нему.
— Дмитрий Иванович, я тебе главного и не сказал, а то ушли куда-то в сторону, как обычно. Может, останешься ненадолго, а то у меня на душе неспокойно как-то…
— Так говори, — ответил Менделеев, садясь в бричку, — мне тоже поспешить надо, чтоб засветло успеть, а то солнце скоро зайти обещает или дождь начнется, видишь, все небо тучами обложено.
Ильин начал рассказывать, какие до него доходят слухи от местных мужиков, будто бы Менделеев у себя в доме занимается колдовством и еще одну молодую девку этому делу учит.
— Ты бы поостерегся, а то время сейчас неспокойное, подпалят с четырех сторон, и концов не сыщешь. А то еще чего хуже… В них злобы знаешь сколько сидит против нас, что землю вокруг скупили, а им крохи остались? Словами не передать…
— А-а-а, ты опять о колдовстве моем? И будто одну девку тому делу учу… Глупости все это, от темноты их беспросветной, не верь! Побоятся против власти идти, а власть на нашей стороне, как же иначе. Пусть болтают, чего хотят. Мне что с того? Нынче за это на костер не отправляют и в Сибирь не сошлют. А если и сошлют, то хоть родных повидаю, — закончил он со смехом и хлестнул запряженного в бричку мерина, помахав Ильину шляпой на прощанье. Тот лишь развел руками, сплюнул и прокричал вслед:
— Ну, мое дело — предупредить, а там поступай как знаешь. Гляди, как бы чего худого не вышло… — Но Менделеев вряд ли услышал его слова, а все подхлестывал ленивого мерина, упорно не желавшего переходить на рысь.
Глава восьмая
Проданного леса как раз хватило на оплату сельскохозяйственной техники, которую обещали ему поставить через пару недель. До этого он купил двух дойных коров голландской породы и вороную кобылу Галатею, а в придачу к ней и жеребца для собственных разъездов по кличке Давид. Их предстояло как-то доставить в Боблово, тем более что конюшня для их содержания была практически готова. Он опять обратился к всезнающему подрядчику Лузгину с просьбой найти людей сопроводить купленную скотину в Боблово, и вскоре к нему домой явились двое справных мужичков и заявили, что берутся за столь непростое дело. Менделеев поинтересовался, как они собираются транспортировать коров, одна из которых, по словам хозяина, к тому же стельная.
— Гнать их своим ходом никак нельзя, не выдержат дальней дороги. Можно, конечно, железной дорогой, но дело хлопотное, да и дорогое. А вы как предлагаете? — придирчиво выспрашивал он мужиков.
— Само собой, хлопотное дело — скотину везти за несколько сотен верст. Но мы вот несколько раз подряжались в Херсон и в Киев доставлять и лошадей и коровок. Хозяевам обходится в два раза дешевле, чем по железке их везти, — отвечал один с курчавой, вьющейся колечками бородкой. — Да мы могем, коль требуется и любую птицу, хоть кур, хоть гусей или там индюков дажесь в Сибирь доставить. Было бы на то желание.
— И как вы собираетесь это делать? Они ведь на телеге спокойно стоять не будут, вес у них немалый, за сотню пудов. И кормить их чем-то по дороге требуется. Я уж голову ломал и так и эдак, ничего придумать не мог, вот решил к знающим людям обратиться. Научите меня, неразумного, вашим премудростям, буду весьма благодарен…
— Все верно говорите, ваше благородие, просто так они на телеге стоять не будут, тут особой конструкции сооружение нужно, типа цыганской кибитки, сверху и с боков закрытое на случай, если вдруг дождик пойдет. Мы до всего своим умом нашли, и не сразу, но сделали пару таких повозок. Слон, конечно, в них не поместится, а скотина любая входит, и для корма еще место остается.
— А кочки, рытвины на дороге? Они же и поломать могут вашу кибитку.
— Да никогда. Я все еще не рассказал до конца…
— В секрете держите? Так понимаю? — с улыбкой спросил он смекалистых мужичков, которые все больше начинали ему нравиться. — Я ведь вас не из простого любопытства расспрашиваю. Мне иногда для работы с вокзала всякое хитрое оборудование бывает нужно перевести. Обычный ломовой извозчик без опыта одни осколки может доставить. Так что наперед хочу знать, нельзя ли и потом с вами дело иметь, коль нужда такая возникнет.
— Почему ж нельзя, мы народ покладистый, в любое время зовите, коль других заказов срочных нет, возьмемся с превеликим удовольствием и цену великую не запросим.
— Так расскажите, как коровушек моих сохранить в пути собираетесь?
— Очень просто. Видели когда-нибудь, как коней подковывают? — Менделеев согласно кивнул головой. — Жердину им под поднятую ногу засовывают, и никуда он не денется, кузнеца не лягнет, будет смирно стоять. Есть и такие, что биться начинают, тогда с ними иначе поступают, но не о том речь. У нас же приготовлены петли сыромятные, прочные, мы их под брюхо скотине подводим и крепим к стойкам по углам телеги. Ноги при том свободными оставляем, чтоб переступать могли. Но вот упасть ни в ту, ни в другую сторону у них никак не получится. А кормить и поить их на ночных остановках станем. С собой специальный помост берем, по которому коров с телег сводим. Само собой, косу-литовку с оселком, чтоб им травки подкосить на остановках, ведро под воду, мучицы мешок для прикорма. Соли с полпуда. Вот и вся амуниция наша…
— Ай молодцы, ай умельцы! — громко воскликнул Менделеев, хлопая их по широким плечам. — Вот ведь какой народ у нас в России, до всего сам дойдет и самое простое решение найдет. По рукам, согласен доверить вам дорогих коров. А уж кобылу с жеребцом, думаю, без меня сообразите, как доставить.
— Да вы не сумлевайтесь, ваше благородие, само собой, сообразим, имена только их скажите, клички, то есть. Лошадки любят, когда каждую из них величают так, как они к тому привыкли.
На том и расстались. Через две недели от Лузгина пришла телеграмма, что скот доставлен в имение в лучшем виде и им наняты доярка с конюхом и закуплен у крестьян стог сена. На другой день Менделеев помчался в Боблово, чтоб проверить и самому проследить, как разместили доставившую ему столько хлопот скотину. Все оказалось в лучшем виде, и он впервые после Аремзян выпил целую крынку собственного парного молока. Коровы мирно паслись на ближайшем лугу и никакого беспокойства от перемены места жительства не проявляли. Зато крестьяне из числа строителей жарко обсуждали качества заморской скотины, выказывая недоверие к их внешнему виду:
