я знал, что они не убеждают и меня самого. Она заставила меня взглянуть правде в лицо: виновата не моя работа, а я. – А ты? – спросил я наконец. – Во что ты веришь?
Она вздохнула и выпустила мою руку.
– Меняешь тему разговора?
Я кивнул.
– Хорошо, – согласилась она. Затем взяла ложку и стала внимательно разглядывать ее. – Я знаю, что некоторые партизаны прошли подготовку в России и Китае. – Она опустила ложку в свой café con leche, помешала, затем медленно облизнула ложку. – А что им еще остается? Нужно владеть современным оружием и знать, как сражаться с солдатами, прошедшими ваши военные школы. Иногда они продают кокаин, чтобы заработать деньги на вооружение. А на что еще им покупать оружие? Положение у них незавидное. Ваш Всемирный банк не защищает их. По сути, он и обрек их на подобное существование. – Она сделала глоток кофе. – Я считаю, что они борются за правое дело. Электричество поможет лишь немногим, самым богатым колумбийцам, а тысячи погибнут, когда после строительства вашей плотины будет отравлена рыба и вода.
У меня мурашки побежали по спине, когда я слушал, с каким сочувствием она говорит о людях, противостоящих нам, – то есть мне. Я невольно вздрогнул.
– Откуда ты столько знаешь о партизанах? – Не успел я задать вопрос, как меня охватила тревога, дурное предчувствие. Я вовсе не хочу слышать ответ.
– Я училась в школе с некоторыми из них, – сказала Паула. Она помедлила, затем отодвинула свою чашку. – Мой брат вступил в их ряды.
Вот оно. Я окончательно пал духом. Я-то думал, что хорошо знаю ее, но такое… Я вдруг представил себя мужем, который, вернувшись домой, застает свою жену в постели с другим мужчиной.
– Почему ты мне раньше не сказала?
– Не было подходящего момента. Да и зачем? Разве такими вещами хвастаются? – Она задумалась. – Я не видела его два года. Он должен быть крайне осторожен.
– Откуда ты знаешь, что он жив?
– Не знаю, но недавно правительство объявило его в розыск. Значит, надежда есть.
Меня охватила беспричинная ревность.
– Как он стал партизаном?
К счастью, она не отрывала глаз от кофейной кружки.
– Во время демонстрации перед офисом одной нефтяной компании – Occidental, кажется. Он протестовал против бурения на земле коренных народов, в лесах племени, которому грозит вымирание, он и еще несколько десятков его друзей. На них напали солдаты, избили и бросили в тюрьму, хотя ничего незаконного они не делали, просто стояли перед зданием, размахивали плакатами и пели. – Она бросила взгляд на ближайшее окно. – Его продержали в тюрьме почти шесть месяцев. Он так и не рассказал нам, что там произошло, но вышел он оттуда совсем другим человеком.
Это был первый из многих откровенный разговор с Паулой, и теперь я понимаю, что наши беседы определили дальнейший ход событий. Моя душа разрывалась на части, но я все еще находился во власти своего кошелька и других слабостей, которые выявило АНБ, когда составило мою характеристику десять лет назад, в 1968 году. Заставив меня увидеть это и разобраться с более глубокими чувствами, скрывавшимися за моим восхищением пиратами и другими мятежниками, Паула помогла мне встать на путь спасения.
Помимо размышлений о моих личных дилеммах пребывание в Колумбии также помогло мне понять разницу между идеалами старой Американской Республики и новой глобальной империи.
Идеальная сторона республики предлагала надежду всему миру. Она основывалась на нравственных и философских принципах, а не материалистических. Она исповедовала равенство и справедливость для всех. Однако была и темная сторона, более века отказывавшая людям, не владевшим землей, а также женщинам и меньшинствам в праве голоса, и до сих пор она пропитана расистской жестокостью, предвзятой политикой и полицейским произволом. Старая республика принимала в свои объятия угнетенных, а их детей заставляла работать в рабских условиях на своих фабриках – и создавала точно такие же условия труда на зарубежных дешевых производствах. Она могла вдохновлять и на мир и на военное вмешательство, побуждать к активным действиям, как во время Второй мировой войны. Частичка надежды все же оставалась даже в крупных корпорациях, банках и правительственных бюрократических структурах, угрожавших идеалам республики; они вполне могли бы провести кардинальные изменения и воплотить в себе лучшие стороны республики. По крайней мере, в теории подобные учреждения обладали коммуникационными сетями и транспортными системами, необходимыми, чтобы покончить с болезнями, голодом и даже войной – если бы удалось убедить их пойти этим путем.
Глобальная империя, напротив, опровергает идеалы республики. Это эгоистичная, алчная и материалистичная система, основанная на меркантильных интересах. Подобно империям прошлого, у нее одна цель – накопить ресурсы, схватить все, что попадется на глаза, и набить свою ненасытную утробу. Она делает все возможное, чтобы приумножить власть и богатства своих правителей.
Конечно, разглядев эту разницу, я также лучше понял смысл своей роли. Клодин предупреждала меня. С самого начала она подчеркнула, что от меня потребуется, если я соглашусь на работу в MAIN. Однако, только поработав в таких странах, как Индонезия, Панама, Иран и Колумбия, я осознал более глубокие последствия. И для этого понадобились терпение, любовь и личная история такого человека, как Паула.
Я был верен идеалам Американской Республики, но то, что мы творили посредством этой новой, блестяще завуалированной формы империализма, стало финансовым эквивалентом того, чего мы пытались добиться военным путем во Вьетнаме. Когда Юго-Восточная Азия показала нам, что у армии есть серьезные ограничения, экономисты тут же составили более эффективный план, а агентства помощи зарубежным странам и частные подрядчики, служащие им (или, лучше сказать, обслуживаемые ими), научились безупречно воплощать этот план в жизнь. Я часто вспоминал тот день в Бостоне, когда Клодин сказала мне, что вся стратегия ЭУ опирается на четыре принципа – страх, долги, тревога по поводу дефицита и «разделяй и властвуй».
В странах по всему миру я видел, как люди, работавшие на корпорации Соединенных Штатов, – хотя они и не были официально ЭУ – участвовали в гораздо более разрушительных проектах, чем представляется сторонникам теории заговора. Они делали все, что считали нужным или что им было велено, чтобы сохранить систему, которую пропагандировали мы, ЭУ. Как многие инженеры MAIN, эти работники не осознавали последствий своих действий, убежденные в том, что заводы и фабрики с нечеловеческими условиями труда, где производились обувь и автомобильные запчасти для их компаний, помогают людям выбраться из нищеты, а не обрекают их на рабство, как в средневековых поместьях и на южных плантациях[59]. Причем современных крепостных, или рабов, убеждали, что им крупно повезло по
