Мизенбах устало опустил бинокль.
К генералу подбежал невысокий ефрейтор и молча, как статуя, вытянулся перед ним. В одной руке у него был большой термос, в другой — раскладной стул.
— А, Адольф… Что тебе?
— Ваш кофе, мой генерал, — уставившись на Мизенбаха, ответил ефрейтор.
Мизенбах отвернул обшлаг рукава, посмотрел на часы.
— Ну хорошо, налей стаканчик.
Только теперь Адольф позволил себе сдвинуться с места. Он поставил стул возле тополя. Потом, быстро отвернув стаканчик с головки термоса, налил в него горячего черного кофе и подал генералу. Тот взял в рот несколько капель, почмокал губами, словно дегустировал долголетнее вино. Адольф затаив дыхание ждал, понравится или не понравится шефу сваренный им кофе. Но тревога ефрейтора была напрасной. Мизенбах медленно, мелкими глотками стал пить этот черный напиток.
Адольф облегченно вздохнул. Значит, кофе понравился генералу. Слава богу!
Адольф Бруннер еще совсем недавно был ординарцем адъютанта генерала — обер-лейтенанта Вебера. Но неделю назад русские убили Петера Асмана, которого Мизенбах любил за его предупредительность и умение варить крепкий кофе. И вот теперь Бруннеру приходилось обслуживать не только обер-лейтенанта, но и его шефа — генерала фон Мизенбаха. А эта задача была не из легких.
Когда ординарец, забрав стакан и термос, ушел, Мизенбах снова посмотрел в сторону города, где сейчас дралась дивизия его сына. Она спешила к переправам, чтобы на плечах отступающих частей Красной Армии ворваться на тот берег и разгромить отходившие части русских.
Эта операция была так важна, что Мизенбах-старший сам приехал сюда, чтобы вовремя повлиять на ход боя, в случае если произойдет какая-нибудь заминка.
— Вебер! — крикнул генерал с высотки. К нему подбежал обер-лейтенант.
— Судя по всему, там еще идут уличные бои, — продолжая вслушиваться в звуки боя, сказал командир группы.
— Полковник фон Мизенбах передает, что уже почти весь город очищен от русских. В их руках находятся только набережная и переправы.
— Поезжайте к полковнику, Вебер!.. — приказал генерал. — Скажите ему, что мне нужны переправы, понимаете?
— Да, мой генерал.
— Скажите Максу, что я надеюсь на него, — уже мягче произнес командир группы. — Да, вот еще что. Передайте: мой штаб будет находиться на западной окраине города.
Вебер с удивлением посмотрел на своего шефа:
— Но ведь это… это очень опасно, мой генерал. Русская артиллерия…
— На войне всегда опасно. Я не могу сидеть за два десятка километров от передовых частей, как это делают некоторые командиры, — сказал генерал. — Я должен быть среди своих солдат и сам лично влиять на ход боевых действий.
— Но-о… — снова хотел возразить Вебер.
Генерал перебил его:
— С богом, друг мой.
Обер-лейтенант бросился к броневику, стоявшему у подножия высотки, сел в него и помчался к городу.
К генералу подошел радист с листочком бумаги в руках.
— Радиограмма от фельдмаршала, мой генерал.
Мизенбах взял листок из рук солдата и прочитал. В радиограмме говорилось:
«Генералу фон Мизенбаху. От Вас уже два часа нет донесений о продвижении вверенных Вам войск. Жду подробного доклада.
Фельдмаршал фон Клюге».
— Записывайте…
Радист выхватил из кармана блокнот и карандаш. Приготовился писать.
— «Командующему четвертой полевой армией фельдмаршалу фон Клюге. Нахожусь на главном направлении, в пяти километрах от Березовска. С минуты на минуту город будет взят, и вверенные мне войска, преследуя врага, устремятся дальше.
Генерал фон Мизенбах».
Все. Передавайте.
Радист дописал последнее слово и побежал к радиостанции.
23
Шмелев лежал за штабелем бревен недалеко от небольшого, приземистого домика. Просунув ствол винтовки в щель между бревнами, он пулю за пулей выпускал в наседающих гитлеровцев. Ему хорошо были видны фашисты, цепью идущие по фруктовому саду.
Когда атака была отбита, Митрич облегченно вздохнул и вытер пот с морщинистого лба.
— Никак, вспотел, дед? — крикнул Николай Сычев. Он лежал невдалеке от Митрича.
— Вспотеешь, пожалуй… Нет, ты посмотри, какой нахальный германец пошел. В моем собственном саду разгуливает, как у себя дома, — возмущался старик.
— Это ваш сад? Правда?
— Конечно, правда…
— А дом и бревна, за которыми мы лежим, тоже ваши?
— Мои. Собрались было новый дом ставить, а тут эти пожаловали, — сквозь зубы процедил Митрич. — Если бы попался мне сейчас этот Гитлер, я бы его в мелкие клочья растерзал, сукиного сына! Вот какая злость меня взяла на этого черта криворотого, заразу плешивую.
— Что вы на него напали?
— А на кого же я должен нападать теперь? Если бы не этот косолапый дьявол, и войны бы не было, и сад бы мой был цел, и люди бы не мытарились по свету, не клали своя животы зазря.
— Это, конечно, верно, но… почему же он вдруг стал косоротым, плешивым, да еще и косолапым? Он совсем и не такой.
— Ничего, будет такой. Если я до него, психованного черта, доберусь, я его еще не так изуродую… — сказал Митрич.
В это время фашисты снова пошли в атаку, и Митрич начал вымещать свое зло на них. Он быстро перезаряжал винтовку и стрелял в атакующих врагов.
Из-за домика выскочил Степан Данилович Пастухов и, низко пригибаясь, побежал к штабелю бревен. Добежав до места, он упал между Митричем и Сычевым.
— Не торопись, стреляй с расчетом, — взглянув на Митрича, сказал Пастухов и, подняв винтовку, крепко прижал приклад к плечу, не спеша прицелился, нажал на крючок. Степан Данилович воевал так же, как работал на заводе, — не спеша, умело.
— Ты вот что скажи, командир… — начал Митрич. — Что мы дальше делать будем?
— Во-е-вать. Ясно тебе?! — вспылил Степан Данилович.
Он знал, что волновало Митрича. Ополченцы оказались отрезанными от основных сил полка. Только узенький коридор, ведущий к каменному мосту, и оставался пока я руках ополченцев. Но каждому было ясно, что долго они не смогут удерживать этот коридор. С минуты на минуту гитлеровцы могли с двух сторон прорваться к переправе, перехватить последний путь отхода и окончательно отрезать их от левого берега.
— Оно, конечно, ясно… — после некоторого раздумья ответил Митрич. — Только как воевать будем?
Пастухов презрительно глянул на него.
— А еще отделенным был у меня в гражданскую. Людьми командовал, а никакого в тебе понятия. Ну чего ты паникуешь?
— Я паникую? Да у нас же скоро патроны кончатся, понимаешь?
— А ты понимаешь, что у меня нет приказа на отход?! — в сердцах крикнул командир отряда.
— Пошли к командиру полка связных. Пускай доложат все как есть.
— Он и сам не хуже нас знает обстановку. Нужно будет, пришлет человека.
— А может, он посылал к нам, а посыльный не дошел. Тогда как? — снова возразил Шмелев. — Как ни крути, а человека посылать надо.
— Пошлите меня, товарищ командир. Я тем берегом мигом домчусь, — сказал Сычев и, приподнявшись, ждал ответа.
— Нет. Подождем еще немного… Ложись, ты что высунулся, как гусак?
— Ничего… — сказал Сычев и тут же почувствовал, что его чем-то хлестнуло по макушке. Припав к земле, он стал ощупывать голову, потом посмотрел на пальцы. Они были в крови. Кровь тоненькой струйкой текла и по виску, и по правой щеке.
— Зацепило все-таки, — с сожалением сказал Пастухов и, обернувшись к домику, крикнул: — Катюша-а-а!
Из домика выскочила худенькая девушка в военной форме и метнулась на крик. Она с разбегу плюхнулась возле Степана Даниловича, быстро подползла к Николаю. Увидев на его лице кровь, Катюша с дрожью в голосе спросила:
— Как же это ты, а?..
— Ты мне вопросы задавать будешь или перевязывать?! — рассердился Николай.
— У-у-у, злюка…
Катюша достала из санитарной сумки пузырек со спиртом, йод, вату, бинт и стала обрабатывать рану. Когда она промывала рану спиртом, Сычев поморщился от боли.
— Ты что, рехнулась? Кто же целый пузырек спирта выливает в рану?
— Не учи. Сама знаю, что делать.
— Смотри, командир, похоже, кто-то бежит к нам, — глядя в сторону реки, сказал Шмелев.
Катюша тоже посмотрела в ту сторону, куда указал Митрич.
— Так это же наш Султан-Гирей! — обрадовалась девушка.
Гирей со вчерашнего дня находился при штабе полка и выполнял роль связного.
— Правда он! — воскликнул Сычев, увидев своего друга.
— Товарищ командир отряда!.. Товарищ командир! — еще издали крикнул боец.
— Гирей, я здесь! — отозвался Пастухов.
Парень подбежал к нему и, тяжело дыша, заговорил.
— Фу ты черт, насилу добежал до вас. Пока бежишь по тому берегу — дух из тебя вон. А тут еще эта проклятая нога, — сказал Гирей.
