Капитан Кожин, переправившись на левый берег с группой командиров, стоял и молча всматривался в хмурые лица своих воинов, проходивших мимо него.
Немцы, заметив движение на мосту, усилили огонь.
— Ши-ире ша-аг! Не задерживаться на переправе! — приказал Кожин.
Он то и дело оглядывался назад. Смотрел, не покажется ли Голубь, которому было приказано найти отряд москвичей. Кожин почти был уверен, что Пастухов вместе со своими людьми благополучно переправился на эту сторону. И все же он тревожился за него. Все как-то не клеилось сегодня. Вот потеряли связь с отрядом… По чьему-то несуразному приказу забрали у него танки, даже артиллерию…
Немцы все ближе подходили к переправе. Одна группа автоматчиков даже попыталась сбить с позиций батальон Соколова и с ходу ворваться на мост. Но в это время справа во фланг немецким автоматчикам кинжальным огнем ударили два пулемета. Автоматчики отхлынули назад.
Когда переправа полка уже подходила к концу, с правого берега ушла последняя рота, последний солдат простучал сапогами по настилу моста. Над переправой, описывая в небе светящиеся дуги, взметнулось несколько ракет. Командир полка взглянул в ту сторону и увидел танки. На полном ходу они неслись к переправе.
— Семенов! — крикнул Кожин.
К нему тут же подбежал начальник инженерной службы полка.
— Все готово для взрыва моста?
— Готово!
А танки уже достигли переправы. Три из них с ходу устремились к восточному берегу. Остальные развернули башни и открыли огонь по подразделениям Кожина.
Дальше ждать было нельзя. Если бы отряд Пастухова и появился на том берегу, к этому мосту он уже не смог бы пробиться.
— Ло-жись! — скомандовал Кожин.
Инженер взялся за ручку взрывного аппарата. Кожин не спускал глаз с танков, ползущих по мосту. Когда головной танк достиг середины моста, Кожин скомандовал:
— Давай!
Грохнуло сразу несколько взрывов. Мост как-то странно вздыбился и вместе с огромными столбами воды и танками рухнул вниз.
— А-а-а!.. — вырвался у всех вздох облегчения.
В ту же минуту к Кожину подскакал Голубь. Он с тревогой сообщил:
— Товарищ капитан, отряда ополчения нет на этой стороне!..
— Как нет? — поразился Кожин.
— Не знаю. Танковая рота переправилась, а отряда нет… Комиссар остался у танкистов. Выясняет, как это произошло.
Часть 3
1
Наташа еще спала, когда в окошко несмело заглянуло утреннее солнце. Почувствовав на своем лице теплые, ласковые лучи, она улыбнулась и открыла глаза. Поднявшись с постели и набросив на себя халат, девушка неуверенной поступью прошлась по комнате. С каждым шагом ее сердце все больше наполнялось радостью. «Могу, могу ходить!..» — ликовала она.
Наташа прошла к окну и стала смотреть на небольшую окраинную площадь города. Она так была поражена увиденным, что в первую минуту даже отступила назад. Перед ней была совсем не та площадь, которую она знала, не тот город. Ей казалось, что она находится сейчас не в Подмосковье, а в какой-то чужой стране… На той стороне площади, над зданием районной библиотеки, развевался красно-черный флаг со свастикой в центре, напоминавшей паука. По мостовой проходили колонны вооруженных немецких солдат, проносились приземистые автомашины, броневики. По тротуарам расхаживали чужие офицеры в серо-зеленых шинелях и фуражках с высокими тульями. Наташу поразило то, что гитлеровцы шагали с важным видом победителей, а жители города шли по обочинам мостовой, втянув головы в воротники своих пальто, ссутулившись, уступая тротуары пришельцам.
«Да что же это такое? Почему они так унизительно ведут себя перед этими… — думала девушка и тут же поймала себя на мысли: — А как ты сама будешь вести себя?»
Она не могла сразу ответить на это, но знала, что не так, совсем не так надо жить… И тут Наташа обратила внимание на пожилого, коренастого человека в коротком черном пальто и серой ушанке. Он уверенно шагал по тротуару, так, как ходил, наверное, всю жизнь по этим улицам. Иногда уступал дорогу встречным гитлеровским офицерам, но не склонял голову перед ними, не боялся их…
Показалась небольшая группа пленных красноармейцев, конвоируемых немецкими автоматчиками. Они шли по мостовой как раз мимо ее окна, и она хорошо видела каждого из них.
Пленные были в изорванных, обгорелых шинелях, а некоторые — без шинелей и головных уборов. Большинство из них — с марлевыми повязками. Они двигались медленно. Среди них особенно выделялся черноволосый красноармеец в одной нижней сорочке. Он не был ранен, но его почему-то поддерживали с двух сторон. Этот красноармеец шел и все время смотрел в окно, перед которым стояла Наташа. Она вначале не обратила на это внимания, потом присмотрелась к нему и… вскрикнула:
— Евгений?! Нет, нет!.. Этого не может быть!..
Наташа еще раз всмотрелась в лицо этого человека и окончательно убедилась, что это Евгений Хмелев. За окном, в колонне пленных советских солдат, находился человек, который совсем еще недавно должен был стать ее мужем и который не стал им потому, что она узнала о его связи с другой женщиной. Конечно, Евгений тогда поступил мерзко. Но он воевал с фашистами, подвергал себя опасности… Его каждую минуту могут убить.
Наташа забегала, заметалась по комнате, отыскивая какую-нибудь одежду для Евгения. Но ничего не попадалось под руку. Тогда она сорвала с вешалки свое пальто и устремилась к двери. Но на пороге столкнулась с матерью.
— Ты зачем встала?
— Пусти, мама, пусти! Там Евгений. Его надо догнать. Помочь… Хоть чем-нибудь помочь.
Но мать преградила ей путь:
— Сумасшедшая, тебе же нельзя вставать. Ложись. Успокойся.
Наташа растерянно досмотрела на мать:
— Что ты говоришь, мама? Ведь там наши красноармейцы. Там Женя…
— Не надо говорить об этом человеке! — рассердилась Надежда Васильевна. — Хватит. Я больше не хочу слышать о нем.
— Я тоже, мама… Но он попал в беду. Ему очень плохо. Ты подойди к окну. Сама увидишь.
— Я видела.
— Видела и молчишь? Ты же… Ты же самая справедливая, добрая. Давай придумаем что-нибудь. Ведь надо же ему помочь!
— Надо. И не только ему. Но ведь ты знаешь, что мы сейчас ничего не можем сделать. Только навредим человеку.
Мать обняла дочь за плечи и притянула к себе. Та как-то сразу обмякла, припала к ее груди и залилась слезами.
— Ну, успокойся. Успокойся… — приговаривала Надежда Васильевна, усаживая Наташу на кровать…
С треском распахнулась дверь, и на пороге вырос огромный рыжеволосый детина с массивной челюстью. Он был в черной форме офицера СС. За ним в прихожей топтался солдат с автоматом на груди и двумя чемоданами в руках.
С минуту гитлеровец острым, пронизывающим взглядом смотрел на Наташу, потом на Надежду Васильевну и вдруг рявкнул:
— Вста-ать, русский свинья!
Наташа вздрогнула, прижалась к матери. Надежда Васильевна какое-то время тоже была в замешательстве — с ней никогда никто не разговаривал подобным образом. «Да как он смеет?! — возмущалась она. — В конце концов, не мы с дочкой пришли к нему, а он ворвался в наш дом».
Все это она хотела выпалить в лицо фашисту, но сдержалась, только молча смотрела в его глаза.
Гитлеровец сделал шаг вперед и, положив руку на кобуру парабеллума, висевшего с левой стороны живота, нагло скомандовал:
— Встать! Разве вы не видите, что перед вами офицер германской армии?!
— Вот теперь вижу… — продолжая в упор, с ненавистью смотреть ему в лицо, ответила хозяйка квартиры.
У гитлеровца все больше сужались глаза, а массивная челюсть выдвигалась вперед. Он медленно привычным движением пальцев большой волосатой руки расстегнул кобуру и ухватился за рубчатую рукоятку револьвера.
— Я научу вас, как надо разговаривать с представителем великой нации, — зловеще процедил он сквозь крупные, желтые зубы.
Надежда Васильевна побледнела, но не отвела своего взора от лица фашиста. Все ее нервы собрались в один комок, и она уже не боялась врага, не скрывала своего презрения к нему.
Наташа попыталась встать, но Надежда Васильевна придержала ее за плечо:
— Сиди, дочка, не бойся.
— Мама, он же убьет тебя, — прошептала Наташа.
— Не вста-вай!
В это время в коридорчике послышалась возня. В раскрытую дверь было видно, как солдат, пришедший с этим офицером, преграждал кому-то путь.
Офицер с недовольным видом обернулся к двери.
— В чем там дело, Бломберг?
Но тот не успел ответить. Оттеснив Бломберга в сторону, в дверь ввалился ефрейтор Адольф Бруннер. Собственно, ввалился не Бруннер, а гора вещей, из-под которых высовывался только один его нос. Перешагнув порог и сбросив на пол чемоданы, баулы и рюкзаки, он, прижав руки к бедрам, вытянулся в струнку перед офицером. Этот ефрейтор сейчас совсем не был похож на дисциплинированного, вымуштрованного солдата германской армии — гимнастерка была не заправлена, пилотка сползла на глаза.
