Ну и лицемерная же я дрянь. Как же безразлично. Да в меня бес вселился при одной только мысли, да я все свои развратные комплекты приперла, да, черт возьми, я показалась мужчине всей женской мечты в том проституточном купальнике.
— Алис, — хриплый голос выдёргивает меня из мыслей, — ты что сейчас ревнуешь?
Да как он посмел так плохо обо мне подумать? Я просто…
— Что? Нет, ты что?
— Алиииса… — мурлычет мужчина, одним плавным движением оказываясь рядом и разводя мои ноги, чтобы притянуть к себе.
И я… Дьявол! Он так меня на что угодно уговорит.
Глава 28
Снег. Он рыхлый. Пушистый. А ещё ледяной.
Он сонно летит по мостовым, обволакивает в липкую пену фонарные столбы. Он прикрывает всю грязь, что прячется на улицах города, как умело сшитое модисткой венчальное платье, скрывает изъяны немолодой невесты. Он холодит пальцы, которые становятся мокрыми, только не всегда от него, все больше от слез, которые льёт девочка гимназистка из-за плохих оценок. Он дарит забвение для всего сущего, что на время пурги и затяжных снегопадов укроется под тонкой коркой наста.
Белый снег.
Он так коварен, что способен заявиться в лето. Поселиться глубоко в сердце, вымораживая его изнутри. Он запугает горячее солнце и оно скромно провалится за горизонт раньше положенного, чтобы на несколько часов дать буре разгуляться.
Мне никогда не снился снег. До того ноября, когда я осталась одна. И вот сейчас он снова приснился.
Заморозил все чувства, укрыл провода нервов мягкой бахромой, затопил душу непроглядной тоской, как самая длинная ночь в году, когда ещё не понятно наступит рассвет или нет.
И я лежу в этом жарком августе и задыхаюсь от мороза. И ночь, горячая, томная, яркая блекнет перед щемящей белизной снежного полога. И лежать становится невыносимо. Слышать дыхание Никиты, ощущать тонкую простынь на нас двоих, греться о его тело.
Я не выдерживаю и встаю с постели. На часах нет ещё и половины пятого, но рассветные сумерки раскрашивают в молочные оттенки персика небо. Я прижимаюсь носом к холодному стеклу и смотрю.
Почему кошмары, как неожиданно приехавшая теща, не могут предупредить о своём явлении? Почему, вообще, снятся кошмары? И почему мои всегда про снег?
Я щелкаю кнопкой чайника. Присаживаюсь на столешницу и бдю. Наверно, навеки вечные я возненавидела зиму и Новый год. Они у меня будут ассоциироваться с разводом, крахом жизни, переломанной судьбой. Стоит обратиться к Фрейду, чтобы досконально проработать этот момент, но потом я вспоминаю, что старик был больше по эросу и решаю, что плевать на снег, это все же не Эдипов комплекс.
Никита подбирается неслышно. Он большой, брутальный, но ходит, как кот на мягкие лапах. И я каждый раз вздрагиваю от горячих прикосновений.
— Ещё рано… — он обнимает со спины, уютно трется носом мне в шею и мне становится теплее. Не снаружи.
— Кошмар…
— Какой? — ему не обязательно об этом спрашивать. Наверно, он и права не имел на этот вопрос, потому что он обязывает больше, чем просто постель, но я отвечаю.
— Снег… Ненавижу зиму, — почему-то всхлипываю, как будто на улице буран, сопли на шарфах и лютый мороз. И мне надо через все это пробраться.
— Хочешь не будет этой зимы? — он перебирает пальцами мои волосы и дышит в ключицу. — Давай улетим на зиму в Сочи или к туркам? Ммм?
Я проворачиваюсь в его руках, чтобы обнять за шею и потереться носом о щетину, вдохнуть шоколадный аромат с нотами перца и покачать головой.
— Работа… — только и хватает сил выдать самую банальную отмазку.
— Я поработаю удалённо, а ты… — Никита прикусывает мне нижнюю губу, словно в раздумье. — Хочешь стать моим личным ассистентом?
А улыбаюсь этой бредовой идее, как бы притягательна она не была. Ник умеет переключить и отвлечь. И само его предложение настолько нереальное, что я даже подумать о нем не могу. Не будет никого лета зимой, это всего лишь предлог, избежать грустной любовницы, не более.
— Чай будешь? — я отстраняюсь, чтобы дотянуться до чашек, но мужчина шагает вслед за мной, придерживая за талию и шепчет:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тебя буду…
***
А август со вкусом сочных арбузов. Никита приносит их из узбекского ларька, что стоит не далеко от моего дома и каждый раз мы спорим, по пятну надо было выбирать или сухому хвостику. Потом это нам обоим наскучивает и он идёт в кухню, чтобы в очередной раз удивиться моей коллекции ножей.
Да. Я фетишист на кухонные ножи. Меня бесят эти мелкие заточки, которыми ни мяса не нарезать, ни язык недоброжелателю. Помню, была у меня знакомая, в гости к которой я шла, как на виселицу, потому что как бы не был готов ужин, кто-то из народа все равно что-то доделывал на кухне. И вот стою я в обнимку с багетом, а она мне протягивает не нож, а зубочистку, которая максимум будет давить хлеб, но не резать. Я матерюсь и неровными пластами чекрыжу хлебобулочное, внутри возмущаясь, дескать ещё бы кортик мне дала для идиотизма картины. Так и повелось, что свою коллекцию колющих я собирала не один год и упёрла при разводе в первых рядах. И самое смешное, что никто кроме Ника, не разделял моего пристрастия к хорошим кухонным приборам. Он настолько впечатлён, что предлагает женится на мне, только чтобы заполучить эту оружейную, я ехидно уточняю, что в моем приданом только наволочки.
Так и живем. Перетягиваем на себя одеяло, нам каждому нравиться встречаться лишь на своей территории, хотя я полюбила квартиру Ника всем сердцем за высокие потолки, свободное пространство и незастеклённый балкон, который смотрит на центр города с клумбами и фонтанами, но из принципа тяну его к себе. Он психует, потому что у меня маленькая кровать, неудобная ванна, где сложно купаться вдвоём и напрочь отсутсвует парковка. Выбешенный тем, что пришлось оставить машину в соседнем дворе, он просит встречаться только у него, а ещё лучше перевезти Ириску, тогда у меня не останется выбора, но это опять все усложняет и мы ругаемся на несколько дней, чтобы в сонное утро со вкусом земляночного чая встретиться у меня в постеле.
И эти несколько дней без него для меня превращаются в медленную агонию. Я протаптываю на ламинате тропинку от спальни к кухне, потому что не могу сидеть на месте. Спать я тоже не могу: постель помнит его запах. Я психую. Задерживаюсь на работе, чтобы не дышать ароматом дома, что пропитался насквозь одним невероятным мужчиной. А потом заявляется он, с ящиком свежей ежевики и признанием, что скучал и просто падает с ног. Пусть падает. Он засыпает раньше полуночи, а я, как коршун вьюсь над ним, по-прежнему не находя себе места. Успокаиваюсь лишь подкатившись ему под бок, оказавшись прижатой к груди. До утра со вкусом земляничного чая, что завариват Никита в стеклянном чайнике. И я сижу на кухне, наблюдаю за его шаманскими обрядами с ягодами и заваркой и понимаю, что проигрываем мы оба, такие гордые и неприступные с одним лишь только сексом. Безбожно. Можно сказать «в сухую».
Он слишком близко. Даже не на расстоянии вытянутой руки. Ладони возможно. Я теряю бдительность и вот в дождливый августовский вечер Никита бурчит из ванной, где наблевала собака, что именно поэтому не любит животных.
— Почему? Они блюют и гадят? — я вычёсываю из шерсти собаки остатки корма, а мужчина выбрасывает в мусор влажные салфетки, которыми он оттирал следы безответной любви шпица и арбуза.
— У меня родители врачи, — он перехватывает Ириску за шкирку, чтобы мне было удобнее ее чесать и держит на вытянутой руке, потому что футболок не признаёт и по привычке рассекает у меня в квартире в одних домашних шортах. — И как любые озабоченные санитарией, они запрещали всяких животных. У меня даже рыбок не было!
В голосе сквозит такая неприкрытая обида, что я невольно улыбаюсь, глядя как взрослый, сильный мужчина, забитый татуировками, с должностью главы регионального филиала по программному обеспечению, стоит тут такой недовольный.
— А на даче у родительских друзей, — продолжает Никита, спуская собаку с рук, — я нашёл ежа. Принёс его, и то ли отец был уже хорошо поддат, то ли мама не доглядела… Мне его разрешили оставить. А эта неблагодарная скотина, которую я мясом кормил весь вечер, ночью начал гадить. На утро батя поскользнулся на дерьме и заставил меня все это мыть. Тогда-то я и понял, что недостаточно люблю животное, раз так не понравилось убирать ним.
