Плачу.
Вдыхаю сигаретный дым вперемежку с ядреным виски. Оно паршивое и тёплое, но другого нет. Собака закрыта в спальне, до туда ещё не добралась моя истерика. А я закрыта на балконе. В шуме города неслышно внутреннего голоса. Да и черт с ним. Все равно ничего дельного посоветовать не может.
Сон не помогает. Я не могу нормально уснуть, лишь обессилено отключаюсь на полчаса или час. В перерывах я кричу в подушку, что пропиталась его запахам. Выбрасываю ее на пол, а потом, скуля, подбираю снова, чтобы дышать, дышать и задыхаться.
Утро с привкусом сигарет и перегара. Меня выворачивает над унитазом одной слизью и алкоголем. Долго лежу в ванной, намеренно и опасно задерживая дыхание под водой. Наказание? Физическая боль взамен душевной? Отчасти…
Три мешка с разбитой посудой. Девять часов слез. Тринадцать порезов на руках. Двое людей. Одна обреченная.
Я боюсь солнечного света. С ним все внутренние монстры дохнут, а я хочу, чтобы они жили. Пусть бы своей жизнью они пожирали меня, ведь у меня больше нет смысла.
Я прорицала выть после этого мужчины. Как я была скучна. Моя фантазия не могла шагнуть настолько далеко, чтобы в один момент я призналась своей шизофрении, что не хочу жить. Шиза, потрепав меня по плечу, как верная и боевая подруга, сваливает к другим больным, оставляя мой разум в покое. Но я против. И намерено себя загоняю в ментальную ловушку, чтобы чокнуться от воспоминаний, запахов и касаний.
Глубоко за полночь я догадываюсь почему меня так несёт. Когда ты любишь человека без физиологии, тебе больно от чувств. Я же влюбилась в физическое, в его руки, что держат крепко, в голос, который шепчет пошлости, в движения, точные и слаженные. И поэтому мне физически плохо. Я понимаю, что никто не прикоснется ко мне так же, никто не обнимет, не будет таскать на руках. И от этого ноет тело, скручивается, мышцы рвутся…
Смешивать снотворное и алкоголь идея для психопатов. Но вы же помните про мою закадычную подружайку? Она толкает меня под локоть, заставляя высыпать на ладонь вместо одной таблетки, три, и я запиваю их осточертевшим вискарем. Сон от этого приходит душный, тяжёлый. Мне почему-то кажется, что опиумный. И я проваливаюсь в него, расправив руки, как в недавно забытые объятия. И сплю.
Проснуться удаётся с трудом. Меня штормит и кидает на стены. Из зеркала на меня смотрит чудовище с одутловатым лицом зелёного колера. Снова сгибаюсь над унитазом, почти благоговейно сплевывая кислую слюну. Хочется есть. Ужасно. И гадость фастуфдую какую-нибудь.
На улице ливень, который может быть только в августе. Идёт стеной, так что не видно соседнего дома. В растянутых шортах и заляпанной майке, я выбегаю к парковке. Смотрю на брелок и понимаю, что ключи от машины бывшего мужа. Плюю на это и гружусь во внедорожник.
В супермаркете на меня смотрят, как на блаженную. Я в нем отовариваюсь последние полтора года и за все это время работники никогда не видели меня в затрапезном виде. О! Я поняла, что чувствует Вася, когда впадает в депрессию-полнейшую независимость от чужого мнения. Но сейчас я здесь и бесцельно слоняюсь между продуктовыми рядами, ища чего бы сожрать. В отделе заморозки лежат бургеры. Сейчас они такие притягательные, но будут ли такими как только я вернусь домой? Замороженная картошка фри… Ммм.
Я сглатываю слюни и кидаю в корзину ещё и пельмени. Зачем-то иду в отдел с алкоголем и вытаскиваю коньяк. Вылитый набор холостяка: пельмени и коньяк, пойду воблу ещё возьму. Рассчитывая, девушка на кассе, смотрит на меня с плохо скрываемым сочувствием. На ее месте я бы посочувствовала сейчас моей печени, но никак не моральному здоровью.
В машине тепло и сухо. Было. До моего появления. Дождь льёт такой, что будь на мне нижнее белье, его стоило бы выжать. Дворники без перебоя работают, а я катаюсь по городу. Проезжаю поворот во двор, чтобы выехать на проспект. Зачем? Не знаю… Просто не хочу возвращаться в квартиру, где все пропахло им, где одни напоминания: в ванной он меня трахал, в кухне тоже, на полу в зале. А вот на балконе мы ели арбуз. Ночь была темная, поэтому я, охамев в край, плевала косточки в окно в надежде вырастить арбузную плантацию в палисаднике. Никита ворчит и требует прекратить разбрасывать семена, это все же не конопля, за ними уход потребуется. Я смеюсь и провокационно стараюсь попасть семечкой в уличный горшок с петуниями соседки снизу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слёзы или все ещё коварный дождь стекают по лицу. Да что я за сопля такая? Реву и реву который день. Но потом вспоминаю, что вырезала своими руками любовь из своей жизни и рыдаю в голос.
Дорога выводит на набережную. Я сбавляю скорость, то ли дождь, то ли я развела в салоне такую сырость, что окна запотевают. Наклоняюсь к панели и не могу вспомнить какая кнопка отвечает за обдув лобовухи. Щелкаю все подряд. Включается подогрев сидений и климат-контроль. Выдыхаю. Ещё чуть-чуть и станет ясно. Но испарина не торопится удаляться. Я чертыхаюсь и лезу в бардачок, там наверняка у бывшего валяется какая-нибудь тряпка, чтобы протереть окна. Слишком долго вошкаюсь, чтобы не заметить ремонтные работы. Когда я могу посмотреть на дорогу, мне остаётся только что выкрутить руль направо, чтобы не влететь в ограждение. Машину подбрасывает, меня синхронно с ней. Я теряю управление и бьюсь виском, а следом, вишенкой на торте, меня впечатывает переносицей в руль.
Глава 30
Какая боль, какая боль. Аргентина-Ямайка пять-ноль.
Признайтесь, вы сейчас это пропели? Я вот пропела, когда закончила материться и вытирать из-под носа кровь. Голова гудела, будто бы в ней трезвонили все колокола христианских церквей. Я поморщилась, ощупывая свою противоположность заднице. Вроде все цело. Кроме машины. И, конечно, как будто смеясь, мироздание высушило окна, и я смогла рассмотреть как влетела в поребрик. Вышла под ливень. Струи противно хлестали по оголенным частям тела. М-да… Правая фара разбита, крыло помято и бампер…
Я вытащила телефон, сделала снимок и отправила смской с текстом: «Ты ошибся, я просто так ее разбила». Вернулась в машину, стала гуглить, что делать на случай аварии, просто это у меня первый раз. Там, вроде бы, каких-то комиссаров надо вызвать. А если второй участник дтп ограждение, тоже их вызвать?
Найти в сети ничего не успела. Рубенской стал названивать. Почему-то даже через телефон я видела, что он беситься, сжимает кулаки и вена на лбу вздувается. Надо ему подсказать, чтобы проверил своё давление, это ненормально так реагировать. К чему это я? Ах да! Авария.
Выхода из положения я не видела, полчаса прошли зря. Самым дельным советом было позвонить сто двенадцать, но мне мешал бывший муж, который звонил, слал гневные смс и, вообще, бесил. Настолько, что я рявкнула в трубку:
— Что?
— Идиотка!!! — заорал телефон голосом Михаила, а я оглохла на оба уха. — Ты цела? Где ты?
— Все в порядке, не ори, — взгляд упал на бутылку коньяка, я потянулась за ней, но опомнилась, так и НС недолго получить. Хотя, наверно, оно итак у меня будет, пила я вчера, промилле ещё остались скорее всего.
— Алиса, назови немедленно адрес!
— Чего пристал? — я была сама любезность.
— Я приеду, решу все.
— Тоже мне решала нашёлся, — огрызнулась я, выжимая подол майки на коврик. — Успокойся и смирись, что ошибся.
— Дура чокнутая! Где ты сейчас?
— Черт его знает, где-то на набережной… — я стянула кеды с ног, потому что они безбожно промокли и только холодили ноги.
— Сиди тихо.
А мне хотелось громко, с песнями и плясками, можно было бы ещё и с дракой. Но это на свадьбе принято, а на похоронах только угнетение, пусть и хоронят не человека, а чувства.
Когда бывший муж приехал я не заметила, потому что сидела на песке с бутылкой коньяка. Дождь стекал по полностью промокшей мне, но я взирала на ситуацию с беспристрастностью Эраста Фандорина, что садится за карточный стол.
— Что ты натворила? — Михаил взбудораженный и нервный встал рядом, надменно глядя сверху вниз. Меня это выбесило и я поднялась на ноги. Песок противно прилип везде.
