или иной местности. Придавал этой карте Ильич особое значение… Цитирую Крупскую: «Карта распространения „Правды“ получилась интересной. Только она не была напечатана, должно быть Черномазов выбросил ее в корзину, а Ильичу она очень понравилась». Попадали в редакционную корзину и статьи самого Ильича, по-видимому, из-за происков все того же Черномазова, считает Крупская.
Вряд ли, конечно, ночной выпускающий мог выбрасывать в корзину статьи вождя. Верно одно: отношения их с самого начала не сложились, и в письмах в «Правду» Ленин не раз выражал неприязнь к товарищу Лютекову, учуял его вражескую сущность. А вот с Малиновским вышел полный конфуз. До самого 1917 года Ленин не верил, что тот — провокатор, хотя на это ему указывали многие, меньшевики даже газетную кампанию развернули против предателя.
Описывая в старости первую встречу с Малиновским, Надежда Константиновна не преминула сообщить пролетарским читателям, что Малиновский ей, как Брендинский и Черномазов, не понравился: «Глаза показались какими-то неприятными, не понравилась его деланая развязанность, но это впечатление стерлось при первом же деловом разговоре. Малиновский производил впечатление очень развитого, влиятельного рабочего».
При встречах с Лениным он много рассказывал о поездках среди своих избирателей по Московской губернии и попутно о себе. Как пошел добровольцем на Русско-японскую войну, а случилось это после выступления на уличной демонстрации, где его арестовали. Жандармский полковник предложил, якобы в искупление вины, пойти добровольцем на фронт, угрожая в противном случае сгноить в тюрьме. По-видимому, тогда этот полковник, мол, и завербовал оратора, — ошибочно полагала Крупская.
Все вышло не так. В юности будущий агент охранки четыре раза представал перед судом, причем трижды — за кражи со взломом. Служил в армии, в Измайловском гвардейском полку. Там и начал стучать, причем добровольно. В Москву переехал в 1910 году, где получал сто рублей в месяц от полиции. Несколько раз Романа арестовывали. В революционных кругах его звали Эрнест, среди агентов проходил по кличке Портной.
Охранка, зная об уголовном прошлом «Эрнеста»-«Портного» чуть было не пресекла его возвышение, когда Роман в 1912 году начал избирательную кампанию. Но шеф департамента полиции С.П. Белецкий взял ответственность на себя, считая Малиновского «гордостью охранного отделения». Оно платило агенту-депутату, члену ЦК партии большевиков 700 рублей в месяц, в то время как оклад губернатора равен был 500 рублям!
«В Париже Малиновский сделал очень удачный, по словам Ильича, доклад о работе думской фракции, а Ильич делал большой открытый доклад по национальному вопросу…» И это цитата из Крупской.
Чем не соратник вождя? Знаток такой сложной проблемы. Еще цитата: «Помню споры по этому вопросу в нашей кухне, помню страстность, с какой обсуждался этот вопрос».
«На этот раз Малиновский нервничал вовсю. По ночам напивался пьяным, рыдал, говорил, что к нему относятся с недоверием. Я помню, как возмущались его поведением московские выборщики Балашов и Новожилов. Почувствовали они какую-то фальшь, комедию во всех этих объяснениях Малиновского». Но сама она и ее супруг особого внимания пьяным откровениям не придавали.
Неизвестно, как бы сложилась дальше судьба гениального провокатора, если бы на место Белецкого в департаменте полиции не заступил генерал В.Ф. Джунковский.
Помните процитированные автором книги «Записки жандарма» слова жандармского полковника Зубатова, призывавшего подчиненных относиться к провокаторам как к любимым женщинам? Так относился Гартинг к Житомирскому, Белецкий к Малиновскому…
Но были и другие жандармы, которые не вняли словам полковника, а именно генерал Джунковский. Став главой тайной полиции, он решил «прекратить этот срам». Этот «гнилой аристократ» не мог допустить, чтобы высший законодательный орган империи осквернял его секретный агент! Он доложил о нем председателю Думы, «реакционеру» Родзянке. После объяснения с Родзянкой, обещавшим хранить тайну, Малиновский подал прошение об отставке, сославшись на переутомление. После чего товарищ Роман поехал… за границу, к вождю. Его поступком, внезапной отставкой, занялась партийная комиссия в составе Ленина, Зиновьева и Ганецкого. И ничего предосудительного не обнаружила. В глазах Ильича Роман продолжал оставаться видным партийцем.
Когда началась вскоре мировая война, Малиновский пошел на фронт, оказался в плену, где развернул среди военнопленных из России большевистскую агитацию. Ленин в 1916 году вел с ним переписку, так как считал его деятельность в плену важной. Значит, не утратил доверие к Малиновскому. Хотя знал хорошо, что Малиновский на самом деле и не Малиновский, а живет по чужому паспорту, попавшему ему в руки после того, как он «случайно» убил некоего Малиновского на пароходе во время драки!
Только после Февральской революции большевики убедились в измене бывшего члена ЦК. Что интересно, тогда Ленин потребовал в печати привлечь к суду не Малиновского, а Родзянко и Джунковского, которые скрыли от общественности роль Эрнеста. Со своей стороны, как мы видим, Ленин никакой вины не видел, ведь именно сам он пригрел на своей груди эту змею. Суд над Малиновским состоялся в 1918 году, когда тот вернулся в Россию из плена. Судил его пролетарский трибунал. Я думаю, — говорил обвинитель Крыленко, — он выйдет отсюда только с одним приговором. Этот приговор — расстрел.
Его привели в исполнение. (Генерал Джунковский пережил Малиновского, не эмигрировал, прозябал служителем маяка в Крыму, жил в Москве, встречался с Дзержинским, поделился опытом, рассказал, как была организована охрана царя, учительствовал, в 1938 году его расстреляли.)
Возникает вопрос — почему среди революционеров, как большевиков, так и эсеров, оказалось так много предателей? Этот вопрос волновал жандармского генерала Спиридовича, когда он описал мемуары, опубликованные издательством «Пролетарий» в 1926 году в СССР.
«Не жандармерия делала Азефа и Малиновского, имя же им легион, вводя как своих агентов в революционную среду; нет, жандармерия выбирала лишь из революционной среды. Их создавала сама революционная среда. Прежде всего они были членами своих революционных организаций, а уже затем шли шпионить про своих друзей и близких органам политической полиции».
В другом месте книги генерал Спиридович, бывший начальник киевского охранного отделения, касаясь этой проблемы, делает еще один, не утративший значения до сего дня важный вывод, проанализировав практику провокации:
«Из-за чего же шли в сотрудники деятели различных революционных организаций? Чаще всего, конечно, из-за денег. Получить несколько десятков рублей в месяц за сообщение два раза в неделю каких-либо сведений о своей организации — дело нетрудное… Если совесть позволяет. А у многих ли партийных деятелей она была в порядке, если тактика партии позволяла им и убийства, и грабеж, и предательство, и всякие другие менее сильные, но неэтические приемы».
Между прочим, в среде российских офицеров охранка не имела агентов! Не та была среда. Не та мораль.
Да, сам Ленин не бросал бомбы, не спускал под
