- Пап, а мы увидим айсберги?
Душенов притворился спящим. Мать сказала:
- Папа уснул, сынок. Читай потише.
«…Управлять кораблем стало настолько трудно, что, у штурвала поставили Гарри, лучшего рулевого. Ледяные горы, казалось, немедленно смыкались за бригом. Они начинали прорываться через этот лабиринт льдов…»
Душенов слушал рассеянно, думая совсем о другом: идея создания на Севере большого флота представлялась мудрой и заманчивой. Но ведь там до последнего времени командовал флотилией Захар, его товарищ. Они вместе учились в академии, дружили семьями. Теперь получалось не совсем удобно: Захар должен уступить место ему, Душенову. Давно поговаривали, будто у Захара дела неважные. Но Душенов не очень-то этому верил. И только когда пришло известие, что Душенову придется принимать флотилию, он понял: не все, что болтали о Захаре, вранье. И первый раз серьезно задумался. «Ах, Захар, Захар!…»
Юрка как будто повысил голос:
«…Вдруг раздался страшный грохот. Водяной смерч хлынул на палубу брига, приподнятого громадной волной. У всех вырвался крик ужаса; между тем Гарри, стоя у руля, держал бриг в нужном направлении, хотя «Форвард» швыряло из стороны в сторону…»
Душенов улыбнулся. Так они часто, жена Леля и Юрка, читают вслух по очереди. Как они похожи друг на друга! Два человека как один, будто частица самого Душенова, неотделимая, родная частица.
Мысли опять переключились на Захара. Как-то они завтра встретятся? Поймет ли его Захар? Не обидится ли?
Он засыпал, и чудились ему огромные ледяные горы, сжимавшие судно капитана Гаттераса. Через пробоины хлынул поток воды. И в этом потоке отчаянно барахтался Захар. Душенов порывался прийти ему на помощь, но не мог сдвинуться с места, будто прирос к палубе.
- Папа! Скоро Мурманск! - услышал он Юркин голос и, открыв глаза, увидел сына в новой вельветовой курточке с острыми складками на рукавах. Леля, смочив ладони, потерла рукава, но складки не распрямлялись.
Душенов сейчас видел жену такой, какой она ему нравилась: свежей, румяной, в голубом халате, с туго заплетенной золотистой косой, небрежно свисавшей через плечо, подобно ожерелью. Она наклонилась к нему, коснулась губами щеки. От нее пахло незнакомыми духами.
- С добрым утром!
- С добрым! - откликнулся он и, лежа сделав несколько резких движений руками, поднялся.
За окном вагона мелькал скупой северный пейзаж. Бесконечные гряды рыжих сопок, тощие низкорослые березки, хилый кустарник. Невольно вспомнилась густая субтропическая зелень Черноморского побережья. Правда, небо здесь было похоже на севастопольское - такое же синее, только более холодного тона, как будто в синеву добавили молока.
- Юра, взгляни-ка, это старинный поморский поселок Кола.
- Где, где?… - мальчик вырвался из рук матери, прильнул к окну.
Мимо плыли почерневшие бревенчатые избы и множество сетей, растянутых на деревянных кольях. Поезд приближался к Мурманску. Встречали нового командующего скромно. На дощатом перроне стояли всего трое моряков. Среди них выделялся невысокий квадратный человек. Юрка крикнул:
- Папка! Смотри, дядя Захар!
Душенов узнал старого друга. И опять защемило сердце…
Поезд остановился. В распахнутую дверь вагона влетел запах паровозного дыма. Юрка ладонью помахал у своего носа и засмеялся. Душенов вышел на перрон, мучительно подыскивая слова, которые должны быть сейчас сказаны. Но Захар опередил его:
- Здравствуй, Константин Иванович!
Душенов ощутил большую мясистую руку, почувствовал тяжелое нездоровое дыхание друга, и ему снова стало неловко. Он крепко обнял Захара и дольше, чем следовало, задержал руки на его плечах.
Юрка еле дождался своей очереди, бесцеремонно повис на шее у дяди Захара.
- Вырос-то как! - восхитился Захар и, улыбнувшись Леле, поцеловал ей руку.
Юрка вертел головой, цепко схватывая взглядом вокзальный пейзаж: невысокое одноэтажное здание, уходящее в синеву, сплетения рельс, водонапорную башню, маневровый паровозик под белым облаком дыма, семафор, похожий на огромный штатив фотоаппарата…
- Как штатив! - воскликнул Юрка. Душенов не понял сына, зато Леля рассмеялась:
- Действительно!
- Располнел, Захар, - сказал Душенов шагавшему рядом товарищу. - Не узнать…
- Люди от неприятностей худеют, а у меня наоборот, - нарочито бодрым тоном отозвался Захар, но Душенов все понял и сказал в раздумье:
- Да, неприятности, неприятности… От них никуда не денешься: всюду нашего брата находят. Чем больше начальник, тем больше неприятностей. Таков, брат, неписаный закон, и ничего не поделаешь.
У папиросного ларька, из окна которого выглядывало девичье курносое лицо, стояла машина. Захар распахнул дверцу перед гостями:
- Прошу!
На потертом сиденье разместились с трудом. Юрка уселся на коленях отца, шепнул в ухо:
- «Антилопа-Гну», сейчас развалится…
И смутился, встретясь со смеющимся взглядом дяди Захара.
Машина неожиданно легко, плавно взяла разбег и понеслась, мягко притормаживая на перекрестках.
Захар повез семью Душеновых к себе. Константин Иванович хотел было отказаться, удобней было бы в гостинице, но не решился. Чувство какой-то тяжелой вины перед товарищем не оставляло его.
Леля коротко взглянула на мужа, и стало ясно, что она тоже считает: упоминать о гостинице не следует.
В двухэтажном деревянном доме, где жил командующий, их приняли радушно. Жена Захара, Александра Павловна, или Шурочка, так издавна называли ее Душеновы, - маленькая, худая, с мальчишеской прической, рядом с Лелей казалась рано состарившейся девочкой. Она стояла растерянная, смущенная, будто впервые видела этих людей. Потом взяла Лелю под руку, повела на кухню и угостила свежим, специально для гостей приготовленным, пирогом. Леля похвалила пирог. Шурочка покраснела от удовольствия: кулинария всегда была ее слабым местом. В кухню заглянули Юрка и Сережа - одногодок Юрке.
- Мам, дай мне пирожка, и мы пойдем, - торопливо сказал Сережа. Схватив по увесистому куску, оба исчезли.
Леля стояла посреди кухни. Шурочка перекладывала с места на место стопку тарелок. Обе женщины чувствовали себя неловко.
- Ты где-нибудь работаешь? - спросила Леля. Шурочка взглянула на нее и горько усмехнулась:
- Считается, что не работаю. Кручусь на кухне с утра до ночи.
- И это все? Шурочка вздохнула:
- На работу хозяин меня не пускает. Что будешь делать?
- Можно ведь заниматься общественными делами! Ты знаешь какой у нас на Черноморском флоте женсовет? Всем дело находится: одни шефствуют над кораблями, другие занимаются самодеятельностью, третьи помогают воспитателям в детсадах и школах. А так жить, ты меня извини, не интересно. Скучно! Я бы не смогла, понимаешь? Засохла бы от тоски.
В бесцветных Шурочкиных глазах и впрямь была тоска.
- На Севере ничего такого нет… Сплетни да пересуды. Вошел Захар.
- Довольно вам куковать, соловья баснями не кормят. - Он взял женщин под руки и повел в столовую.
Посреди комнаты стоял стол, щедро заставленный закусками: рыбой, салатом, икрой. К водке, приготовленной хозяином, Душенов добавил бутылку крымского рислинга, подаренного ему товарищами перед отъездом из Севастополя.
Пили, вспоминали и снова пили. Разговор начинался слегка грустным: «А помнишь?…» Обоим было что вспоминать…
Только к вечеру, когда женщины удалились в другую комнату, захмелевший Захар уронил голову на руки:
- Эх, Костя, Костя! Не думал, что так получится… Душенов страдальчески смотрел на поседевшую голову друга и молчал.
Захар поднял голову. Глаза у него были пьяные, взгляд расплывался, губы обиженно кривились:
- Проморгал я. Понимаешь? Не проверял, не требовал. А люди, сам знаешь, только волю дай!… - Он так постучал кулаком по столу, что мелко задребезжали бокалы. - Ведь я считал, Костя, что у меня тут сплошь друзья. В глаза заглядывали, каждое слово ловили… А приехала инспекция, начали капать со всех сторон. Кто виноват? Ясно кто! Командующий! Кого под удар? Командующего! Все остальные сухими из воды вышли. Мне одному ответ держать приходится.
Душенов сказал:
- Иначе быть не может. Кому много дано, с того и спрашивается.
- Оно так. Только почему именно я оказался козлом отпущения? Ты мне скажи: почему?
Захар совсем раскис. Казалось, что он вот-вот заплачет. Душенову было неприятно смотреть на захмелевшее багровое лицо друга с отвислыми влажными губами.
- Пойдем-ка спать…
- Пойдем, пойдем, дружище, - проговорил Захар, но с места не двинулся.
Душенов обнял его и повел в соседнюю комнату. На широкой тахте, покрытой ковром, свернувшись в клубочек, спал Юрка. На полу лежала раскрытая книга. Душенов поднял книгу, положил на стол. Шурочка хлопотала у кровати с высокими спинками, с большими металлическими шарами, похожими на светильники.
