Юра поднял бинокль к глазам и сообщил:
- Вижу Зеленый Мыс! Папа, а это что за огонь там на пригорке?
- Наблюдательный пост СНИСа, - ответил Душенов. - Вышка и прожектор. Мы там были с тобой недели две назад. Забыл?
- А-а-а… макароны по-флотски, - засмеялся Юра и опустил бинокль.
- Точно, были там макароны по-флотски. - Бегло взглянув на Говоркова, Душенов спрятал улыбку.
- Здорово вкусные макароны, папа…
От разговора о макаронах у Говоркова засосало под ложечкой. И не потому, что на него пахнуло вкусным запахом флотского камбуза. Он вспомнил, как месяц назад вместе с Душеновым тоже ел макароны по-флотски.
…Тогда был шторм и сильная качка. Корабль клало на борт так, что не хватало сил удержаться на ногах. Волна накрывала полубак и оттуда с ревом неслась по палубе чуть не до самого ходового мостика. Говорков так же, как и сейчас, стоял на мостике рядом с Душс-ковым. Часа через три командующий посмотрел на свои ручные часы, ярко светившиеся в темноте, и сказал:
- Не плохо бы похарчиться.
«Закусывать в такой обстановке?» - подумал Говорков и решил, что командующий рисуется. Хочет показать, будто шторм ему нипочем…
Он вызвал вестового и приказал принести еду прямо сюда, на мостик. Им подали второе, и Говорков исподтишка наблюдал, как плотно и крепко держался командующий на ногах и спокойно уничтожал макароны по-флотски. Нет, кажется, Душенов не рисовался. Его действительно качка не берет.
И вдруг - толчок, удар, скрежет… Тарелки вылетели из рук Душенова и Говоркова и белыми дисками завертелись под ногами. Корабль ложился на левый борт. Беда!
Они метнулись с Душеновым и одновременно оказались на палубе.
«Неужели напоролись на камни?!» - с ужасом подумал Говорков. На трапе образовалась давка, на палубе - суета. Душенов гаркнул так, что у Говоркова, стоящего рядом, заложило уши:
- По местам стоять! Слушать команду!
Миноносец, будто выполняя приказ, начал выравниваться, набирать ход и вот уже как ни в чем не бывало шел прежним курсом.
Душенов и Говорков облазили весь корабль, но так и не смогли определить причину толчка.
Таинственное происшествие. Говорков терялся в догадках. В прошлые годы в штормовую погоду плавать не приходилось, и теперь он с досадой думал о том, какой черт принес Душенова в эту дьявольскую ночь именно на его корабль?! Теперь можно ожидать чего угодно…
Кто- то пошутил:
- Может, ведьмы озоруют? Командующий мрачно усмехнулся. Подошли к якорной стоянке. Было приказание:
- Снять штормовое крепление!
Матросы из боцманской команды бросились к лебедке, оглянулись, посмотрели сначала на Душенова, потом на Говоркова и замерли в растерянности. Вид у них был преглупый.
Перед Душеновым и Говорковым предстал усатый боцман.
- Разрешите доложить. Штормовое крепление вместе с якорем сорвало за борт.
Говоркова так и подмывало пустить крепкое словцо, и если бы не командующий… Но Душенов, к удивлению, даже не повысил голоса.
- Эх вы, моряки! Чтобы потерять якорь?… Сказал и повернулся к трапу.
Потом, на разборе похода, Говорков оправдывался:
- Якорь был втянут в клюз… По всем правилам… Душенов с досадой перебил:
- Брюки вы тоже на ягодицы натягиваете по всем правилам, однако, не подпоясавшись ремнем, на улицу не выходите.
Вернувшись на корабль, Говорков устроил боцманской команде «жаркую баню». И хотя на миноносце несколько дней проверялись все крепления, корабль мыли и драили, как бляшку на поясе, а команда ходила по струнке, Говорков долго не мог успокоиться…
С тех пор прошло много месяцев, а воспоминание о том, как стоял он перед командующим бесштанным мальчишкой, не забывалось. А сам Душенов, казалось, забыл. Ни разу не напомнил. К Говоркову относился ровно, благожелательно и этим еще больше вводил командира эсминца в заблуждение. Теперь выяснилось: не забыл. И стало ясно: этот долго помнит…
Душенов поднял меховой воротник, сунул рукавицы за борт кожанки и потер замерзшие руки. Говорков управлял кораблем и вместе с тем следил за каждым движением Душенова, думая о том, что это счастье служить под началом такого спокойного и требовательно-справедливого командующего и общаться с ним не в кабинете, а в самой гуще жизни - в море, на корабле, где выявляются истинные качества моряка…
- Ну-ка, Юрий, дай бинокль, - сказал Душенов сыну.
Сквозь линзы он увидел неровный скалистый рельеф пустынного и безлюдного берега. Давно ли флотилия ютилась у мурманских причалов, под крылом рыбаков и торгового флота, а вот - оторвались же, вышли в Полярное, навстречу морю. А ему, Душенову, уже тесно. Чувствует, что одного Полярного мало для растущего флота. Нужна открытая глубоководная гавань. Ваенга! Лучше не найдешь. А Полярное останется за подводными лодками.
Он шел в Ваенгу, чтобы увидеть ее не карандашным наброском на карте, а живой землей со своим пульсом и дыханием.
Больше всего Душенов любил такие поездки. Не парады, хотя он их тоже признавал, не учения, хотя без них не обходилось, а вот эти поездки в новые, неосвоенные места, первую встречу с природой, которую предстоит заставить служить Родине. И корабли он любил особенно за то, что они помогали покорять стихию.
Нелегкая доля командующего: почти круглые сутки в неукротимом потоке дел и забот. Они начинались почти с рассвета и не кончались даже во сне. Ночью, вернувшись домой, сидя с Лелей за ужином, расспрашивал о Юрке. Потом вдруг о чем-то вспоминал, отодвигал тарелку в сторону, брался за телефонную трубку и кому-то звонил, что-то узнавал, давал какие-то поручения… Но в нем жил и романтик. Он просыпался в Душенове чаще всего тогда, когда он сталкивался с природой.
И сейчас, глядя в бинокль на таинственную Ваенгу, он мечтал о том, как встанет на лыжи и обойдет весь этот район. И, как всегда, будет чувствовать себя первооткрывателем. Он сунул бинокль Юрке в руки и нахлобучил ему на лоб шапку, засмеялся.
Катер доставил их к берегу и долго маневрировал в поисках места, куда можно причалить. Никакого пирса, понятно, здесь не могло быть, и даже хрупкие мостки при очередном отливе снесло бы в воду. Пристали к гранитным валунам.
Прыжок - и Душенов, чуть покачнувшись, встал на камень. Протянул Юрке руку, и сын прыгнул следом.
Юрка, с покачивающимся на животе биноклем, оглядывался по сторонам.
- Папа, здесь ничего же нет, - разочарованно протянул он, - избушки на курьих ножках…
- Дикое место. Но здесь мы построим город.
- Так это еще когда будет?
- Закроешь глаза, потом откроешь и увидишь дома, школы, спортивный стадион…
Юра недоверчиво глянул на отца:
- Таких чудес, папка, не бывает… Душенов тронул сына за плечо:
- Ты прав, не бывает. Лет шесть - восемь уйдет. А что такое восемь лет в истории народов, насчитывающих тысячелетия? Один миг! Понимаешь? Идем!
Они осматривали Ваенгу. Это был даже не поселок: несколько скученных у берега избушек. В ближайшем домике - огонь. Зашли, стряхнули шапки в сенях и, стуча сапогами, прошли в комнату. Навстречу им вырвалось приятное тепло. Посреди комнаты топилась буржуйка, и дым гудел в комнатной трубе.
Из- за стола поднялись двое в свитерах и оленьих пимах, и сразу в комнате стало тесно. Один, с впалыми щеками, поросшими колючками, сосал мундштук и, не вынимая его изо рта, представился:
- Архитектор Борисоглебский.
Второй, с глубокой ямкой на подбородке, вытянулся, козырнул и застенчиво улыбнулся.
Душенов обоим подал руки, немного обогрелся возле печурки и предложил:
- Не хотите пройтись?
Архитектор пожевал мундштук:
- Можно. Не боитесь завязнуть? Душенов усмехнулся:
- На лыжах-то?
- Вы не шутите? - оживился архитектор. - Тогда пошли!
- Сергей Степанович, - обратился Душенов к Говоркову, - вы останетесь здесь. И ты, Юра…
Говорков обрадовался: на лыжах он ходил плохо, и плестись в хвосте не хотелось. Юра надулся. Как папа не хочет понять, что ему надо все увидеть своими глазами!
- Папа, - горько сказал он. - Папа!… Ты…
И не договорил. Суровый взгляд отца остановил его: не уступит. Юра знал этот взгляд. Папины глаза сразу вдруг становились холодными, чужими. Мама это объясняла так: «Папа хозяин своему слову. Прежде чем произнести это слово, он обдумает его».
Юра сидел опустив голову. Говорков сочувственно спросил:
- Худо, брат? Ничего, переживем! Выше нос! Хочешь с ними? Рано еще. У тебя все впереди. Находишься и на кораблях, и на лыжах… Тебе отец не рассказывал, какой случай был прошлой зимой вот в этих самых местах?
- Не-ет…
- Пошел на лыжах краснофлотец хворост собирать на растопку. Ходил-бродил несколько часов, ни одного сучка не мог найти. Ушел далеко, а тут снегопад начался. Ну, он и заблудился, обессилел, вырыл окопчик в снегу и заснул.
