это нужно сделать, поняла София, если она хочет оказаться в раю, где
«множество девушек разгуливают по Лондону, когда и где им заблагорассудится», в том
«Элизиуме[270]
на Земле», который есть (или был) в Квинс-колледже, на Харли-стрит, где дочери образованных мужчин наслаждаются не девичьим счастьем, а
«королевским — работой и независимостью»{112}. Таким образом, первое побуждение Софии было уничтожить
«леди»{113}, но после убийства все равно оставалась женщина. Мы можем более ясно увидеть ее, скрывающую и оправдывающую недуг инфантильной фиксации, в двух других случаях. Это была женщина, человеческое существо, чей пол наградил ее сакральным долгом посвятить себя отцу: именно ее и должны были убить Шарлотта Бронте и Элизабет Барретт. И если уничтожить леди трудно, то справиться с женщиной было еще труднее. Поначалу Шарлотте казалось это практически невозможным. Она отказала своему возлюбленному,
«… заботясь таким образом о своем отце, и, не думая о себе, она отбросила всяческие мысли о том, как ей следовало бы ответить, идя на поводу его желаний». Шарлотта любила Артура Николса, но отказала ему;
«… в том, что касалось слов и действий, она проявила пассивность, в то время как испытывала острую боль от грубых выражений, которые употреблял ее отец в отношении мистера Николса». Она ждала и страдала, пока
«время — этот великий завоеватель», как выразилась миссис Гаскелл[271], — не одержало победу над сильнейшими предрассудками и решимостью людей. В итоге отец дал согласие. Однако великий завоеватель нашел себе достойного соперника в лице мистера Барретта; Элизабет все ждала, страдала и, в конце концов, сбежала сама.
Крайняя сила эмоций, порождаемых инфантильной фиксацией, наглядно демонстрируется этими тремя замечательными случаями. То была сила, способная подавить не только Шарлотту Бронте, но и Артура Никола, не только Элизабет Гаскелл, но и Роберта Браунинга[272]. Таким образом, это была сила, способная бороться с величайшей из человеческих страстей — любовью мужчин и женщин; она могла заставить самых блестящих и смелых викторианских сыновей и дочерей трепетать перед ней, вводить в заблуждение и обманывать отцов, а затем бежать от них. Но чему обязана эта удивительная сила? Как показывают наши примеры, отчасти тому, что инфантильную фиксацию одобряло общество. Природа, закон и собственность были готовы оправдывать и маскировать ее. Мистеру Барретту, мистеру Джекс-Блейку и преподобному Патрику Бронте было легко скрывать от самих себя истинную природу своих эмоций. Если они хотели, чтобы дочь оставалась дома, общество с ними соглашалось. Если дочь протестовала, то природа приходила им на помощь. Считалось противоестественным бросать своего отца, и твою женственность ставили под сомнение. Если дочь продолжала упорствовать, то в дело вступал закон, согласно которому, бросив отца, она оставалась без средств к существованию. Легальные должности были для нее закрыты. И, наконец, если она зарабатывала деньги той единственной профессией, что была доступна, древнейшей из всех, она лишалась женственности и считалась бесполой. Нет и тени сомнения в силе инфантильной фиксации, даже если ей заражена мать. Но если болен отец, она втройне опасна: его защищают природа, закон и собственность. Таким образом, преподобный Патрик Бронте вполне мог на протяжении нескольких месяцев причинять своей дочери Шарлотте «острую боль» и тем самым красть время ее и без того недолгого супружеского счастья, не навлекая на себя никакого порицания со стороны общества, в котором он служил священником Англиканской церкви. Хотя, если бы он замучил до смерти собаку, или украл часы, это же общество лишило бы его сана и вышвырнуло вон. Общество, по-видимому, тоже было отцом, страдающим инфантильной фиксацией.
Поскольку в XIX веке общество защищало и даже оправдывало больных инфантильной фиксацией, неудивительно, что эта, пускай и безымянная, болезнь была повальной. Какую биографию ни открой, почти в любой мы находим знакомые симптомы: отец выступает против брака дочери и ее заработков на жизнь. Желание выйти замуж или получать зарплату вызывают сильное чувство, которому он дает одни и те же оправдания: леди обесценивает свою репутацию, а дочь оскорбляет женственность. Но время от времени, весьма редко, мы обнаруживаем отца, совершенно устойчивого к этой болезни. Такие случаи чрезвычайно интересны. Вот дело мистера Ли Смита[273]{114}, современника господина Джекс-Блейка, и оба они принадлежали к одному социальному классу. У него тоже имелась собственность в Сассексе[274], были лошади и экипажи, а также дети. Но на этом сходства заканчиваются. Мистер Ли Смит был предан семье; он возражал против школ и держал детей дома. Было бы интересно обсудить с ним его педагогические методы, как он нанимал учителей для своих детей и как брал их с собой в долгие ежегодные путешествия в большом экипаже, похожем на омнибус, по всей Англии. Но, подобно многим экспериментаторам, мистер Ли Смит остается неизвестным, и мы вынуждены довольствоваться тем, что он «имел необычные взгляды, считая, что дочери должны быть наравне с сыновьями». Он был настолько невосприимчив к инфантильной фиксации, что «не придерживался обычной схемы оплаты счетов своей дочери и случайных подарков, но, когда Барбара достигла совершеннолетия в 1848 году, назначил ей годовое пособие в размере 300фунтов». Результаты иммунитета к инфантильной фиксации изумительны. «Считая свои деньги средствами для добрых дел», Барбара[275] в первую очередь пустила их на образовательные цели. Она основала школу, принимавшую детей не только разного пола, но также социального уровня и вероисповедания: католиков, евреев и «учеников из семей с прогрессивными взглядами». «Это было совершенно необычное учреждение», можно сказать, школа для аутсайдеров. Но и это еще не все, что она пыталась сделать со своими тремястами фунтами в год. Одно доброе дело вело к другому. С ее помощью подруга организовала вечерние уроки «рисования с обнаженной натуры» для дам. В 1858 году женщинам был доступен лишь один такой класс. И тогда же была подана петиция в Королевскую академию художеств, чьи школы, хоть и, как это часто бывает, только номинально открыты для женщин в 1861 году{115}. Затем Барбара занялась законами, касающимися женщин, так что в 1871 году замужним дамам действительно стало разрешено владеть собственностью; и, наконец, она помогла мисс Дэвис основать Гертон-колледж. Размышляя о том, чего смог добиться один невосприимчивый к инфантильной фиксации отец, позволившей дочери иметь 300 фунтов в год, мы не должны удивляться тому, что большинство других отцов решительно отказывались давать более 40 фунтов поверх крыши над головой и еды.
Инфантильная фиксация отцов тех лет являлась, очевидно, мощной силой и к тому же опасной из-за
