в чем ни бывало продолжает Арт, а я едва не раскрываю от удивления рот, когда понимаю, что он творит. Раз уговоры не подействовали, Артур решил пустить в ход тяжелую артиллерию.
— Нет, — пытаюсь вымолвить я. — Мы не совсем… — но тетка Арта уже исчезает в дверном проёме на кухню.
Я стреляю взглядом в сторону Ника, но его эта ситуация, кажется, забавляет.
— Арт, — шепотом кричу я, — что ты устроил?
Кавано пожимает плечами.
— Все лучше, чем быть одинокой и незамужней, — подмигивает он. — Моя тетя строгая католичка.
И тут я понимаю, что лучше бы не отнекивалась от Ника.
— О, Боже! — Я закрываю лицо руками. — Она наверняка ходит в церковь каждое воскресенье. А я заявилась без приглашения в чужой дом.
Артур уже не сдерживает смеха. Фигурки девы Марии глядят на меня со стен с упреком.
— Да еще и в компании двух взрослых парней. Представляешь, что она подумает?
Лишь секунду на его лице мелькает тень раскаяния, но ее тут же смывает широкой улыбкой. Еще никогда я не испытывала такого желания кого-нибудь прибить.
— Да я готова со стыда…
— Не лобызайтесь перед распятием, а на остальное я готова закрыть глаза, — хрипит Зия, бесшумно приблизившись так, что от неожиданности я подпрыгиваю.
Ник хмыкает. Прислонившись к дверной раме со скрещенными на груди руками, он молча наблюдает, и происходящее его ни грамма не заботит.
— И стыдно тебе прежде всего должно быть за прическу твоего парня.
Выражение лица Ника резко меняется.
— Что он у тебя как пастушья собака?
Я не сдерживаю улыбки. Моя неловкость от пребывания в этом доме странным образом испаряется. Оказывается, в эту игру можно играть вдвоем.
— А он не хочет, — жалуюсь я.
— Что значит «не хочет»? — возмущенно спрашивает хозяйка. Эта женщина начинает нравиться мне все больше и больше.
Шаркая по полу, она подходит к Нику, велит жестом наклониться и, прищуриваясь, отодвигает за плечи на расстояние вытянутой руки, чтобы рассмотреть.
— Не было в моей жизни еще такого мужика, который бы отказался делать то, что я сказала. Идем, заодно расскажешь, как жил, — и кивком головы указывает шагать следом.
Ник ошарашенно озирается по сторонам в поисках поддержки. Бесполезно.
Я незаметно машу ему рукой.
— Только не трогайте мои финики, — кричит напоследок женщина, пальцем указывая в направлении крошечной кухни, которая забилась в угол комнаты, отделенная от коридора и гостиной лишь парой стульев. — Эти колонии настолько обнаглели, что подняли цену на полтора фунта. С конца прошлого года в лавку не захожу. Артуро, ты помнишь Глена? Помер, теперь там заправляет его сын, такой же скряга.
— Я завтра куплю, — уверенно заявляет Арт. Что стало с уговором о том, что вечером мы возвращаемся, я не спрашиваю.
Вместо этого осторожно заглядываю в приоткрытую дверь ванной. Ник сидит на трехногой табуретке. Зия у выдвинутого ящика, полного всякого хлама, то ли бурчит, то ли напевает что-то, хрипло, немелодично. Кажется, я наконец ухватываю, что роднит эту женщину с Артом, и чем дольше наблюдаю, тем больше убеждаюсь в собственной правоте. Они оба плюют в лицо чужому мнению, словно говоря: вот он я, и ничто не заставит меня вести себя так, как вам хочется.
Я так глубоко ухожу в собственные мысли, что не замечаю, когда гроза этого дома поворачивается в мою сторону.
— А что насчет тебя, девочка? — спрашивает она, и я тут же прячусь обратно, возвращаясь в гостиную. — Нико уже сделал предложение?
Ее слова вызывают самую нелепую улыбку. Артур захлебывается от восторга. Тактичными всех членов семьи Кавано точно не назовёшь.
— Нет, тетя Клара, — отвечаю я. — У нас с этим также сложно… как со стрижкой.
Она тихо ругается по-итальянски, удивительно, но Ник даже что-то ей отвечает, а потом я слышу, как она отвешивает ему подзатыльник. Уверена, после такой взбучки у кого угодно пропадет желание не только жениться, но и связываться с женщинами вовсе.
— Как он её понимает? Учил итальянский? — спрашиваю я Артура, с интересом рассматривая старую мебель, потертые ковры и подсыхающие цветы в горшках. Вдоль стен, на подставках, стоят фигурки слонов. Я подхожу ближе.
— О, только ругательства, — отвечает Арт. — Его папаша был так себе родителем, так что мы много времени проводили здесь или в общине.
Я хочу спросить Арта про его родных, но не вижу среди вещей никаких о них упоминаний. Даже на каминной полке — слоны, слоны, слоны. Каменные, деревянные, фарфоровые. От крошечных, не больше ногтя на мизинце до размером с кошку. Я беру одного в руки и замечаю позади единственное фото — маленького Артура, — его голова обмотана бинтами, но улыбка так же широка, как и обычно, — и стоящую рядом с недовольным видом более молодую версию Клары.
— Твоя тётя клевая, — говорю я, улыбаясь, и на секунду становится стыдно перед ней за ту ложь, что мы пусть и не по своей воле, разыгрываем. Из ванной доносится звуки работающих ножниц. — А она и правда стричь умеет?
— Еще бы. Кто, по-твоему, стриг меня в детстве?
Против этого и правда сложно что-то возразить.
Арт сбегает на кухню, тут же принимаясь греметь холодильником. Я остаюсь одна и, не зная, чем себя занять, пока жду парней, беру со столика прошлогодний журнал, уповая на то, что со стороны мой интерес к чтению выглядит вполне естественно. Только прочесть его, не разорвав страницы, невозможно. Все склеились.
Примерно час спустя я поднимаю взгляд на звук отворившейся двери. — Глянь на него. Хоть на человека стал похож.
Я вхожу в ванную и застываю на месте. От густой шевелюры Ника осталась примерно половина. Волосы на макушке почти не потеряли длины, а затылок и виски пострижены коротко, открывая шею. Выглядит он настолько непривычно аккуратным, что я мнусь возле входа, не зная, что сказать и вообще стоит ли.
Собрав в одну руку расчёски и ножницы, Зия протискивается мимо, проталкивая меня внутрь, прямо к Нику.
Ванная крошечная и тесная. Настолько, что при желании Ник сможет коснуться руками стенок. Единственное
