согнал улыбку и сердито проворчал:
— Но где же он читать вздумал, дурак?!
— А уж где придется, товарищ командир, — как бы ответил за Филькина Ковалев. — Главное, чтоб выполнить беспрекословно, точно и в срок. Как в уставах сказано.
— Ну да, в срок, — кивнул Букреев. — Самое удачное время выбрал: командующий на борту, по отсекам начальник штаба ходит, а он за изящную словесность уселся!
— Не совсем так, Юрий Дмитриевич. Это для Филькина уже не словесность была, а своего рода учебник, инструкция, если хотите.
— Инструкция?!
— Ну да, — невозмутимо подтвердил Ковалев, пряча улыбку. — Настольная книга, инструкция, как быть офицером.
— Чушь какая-то! — сказал Букреев.
— Но он вот так буквально и понял: прочту — и научусь, и сразу стану настоящим офицером.
— Ему, между прочим, двадцать три года уже, — напомнил Букреев. — И в книгах меня убеждают, что на нашего лейтенанта Филькина кольчуга богатыря тесноватой будет.
— Так это же мышцы, Юрий Дмитриевич. Плоть, а не дух.
— Потому что слишком нянчимся с ними, — сказал Букреев. — До сорока лет в мальчиках ходят. Хотя и в кольчугах пятьдесят четвертого размера.
— У Филькина, пожалуй, пятидесятый, — улыбнулся Ковалев. — И парень-то, наверное, не в себе сейчас...
— Ну и на здоровье, — одобрил Букреев. — Значит, на пользу пойдет. А вам, я смотрю, поуспокаивать его хочется? — сощурился он не то от сигаретного дыма, не то с иронией.
— А что ж — и хочется! — подтвердил Ковалев с некоторым вызовом, потому что в тоне Букреева ирония все-таки явно была.
— Беседа по душам? — усмехнулся Букреев. — Мероприятие, конечно, важное. Но от гауптвахты, Максим Петрович, все-таки быстрее взрослеют. Поверьте хоть раз моему опыту.
— У вас большой опыт по этой части?
— По какой части? — насупился Букреев.
— Юрий Дмитриевич, вот вы сами — вы бы его посадили за такое?
— Я?.. — Букреев помедлил. — Во всяком случае — посажу. И это тоже будет беспрекословно, точно и в срок. Как того уставы требуют. Потому что уж если мы с вами будем их нарушать...
Постучавшись, вошел дежурный — высокий щеголеватый старшина первой статьи — и доложил о прибытии корреспондента.
— Корреспондент? — удивился Букреев. Он подумал, что надо бы сделать старшине внушение насчет целой россыпи всевозможных значков на форменке, но уж больно красив и молодцеват был старшина, и Букреев решил промолчать. Впрочем, старпому надо сказать, а то они тут скоро фестивальные значки на форменку понацепляют. Не моряки, а... нумизматы какие-то. Или как там их называют?.. — Максим Петрович, может, вы займетесь?
— Товарищ капитан первого ранга, он лично к вам требует, — сказал дежурный. — Не наш он. В гражданское одет. И в очках.
— Даже требует?! Ладно, веди своего корреспондента, — вздохнул Букреев. — Не люблю я с ними беседовать, — сказал он Ковалеву, когда дежурный вышел. — Говоришь одно, а потом они так разукрасят, что...
— Разрешите? — спросил немолодой мужчина в штатском пальто с шалевым воротником и в меховой шапке, и уже понятно было, что цену он себе знает и что от такого двумя фразами не отделаешься.
Они обменялись рукопожатиями, Букреев назвал себя, представил Ковалева, корреспондент в свою очередь тоже представился — Савинцев, — поблагодарил за приглашение садиться, с любопытством оглядел каюту; видно было, что немного разочарован простотой обстановки — ожидал, наверное, какие-нибудь пульты и кнопки увидеть, — снял шапку, уселся в предложенное ему кресло и протянул Букрееву свое удостоверение.
Узнав, что перед ним корреспондент одной из центральных газет, Букреев сразу почувствовал какую-то скованность, как будто неожиданно оказался перед микрофоном, не представляя еще, о чем же, собственно, тут надо говорить, и чувствуя только, что микрофон этот уже как бы включен с самой первой секунды. И если бы сейчас Букреев должен был что-нибудь рассказать о своем экипаже, его бы потянуло, наверно, на те самые не раз уже читанные в газетах штампы по поводу их морской службы, которые в другое время его самого всегда раздражали.
— Простите, у вас тут курят? — спросил Савинцев.
— Курите, — разрешил Букреев, понемногу обретая себя в этой каюте уже хозяином. Да и замполит был сейчас рядом — вдвоем как-нибудь справятся.
Они закурили, Савинцев раскрыл блокнот, вынул шариковую ручку, Букреев снова напрягся («Ты-то хоть не молчи», — оглянулся он на Ковалева), и Савинцев спросил:
— Если не ошибаюсь, лодки, подобные вашей, за рубежом называют «убийцами», или «истребителями» подводных лодок. Или я что-нибудь путаю?
Ну, это еще куда ни шло! На эту тему Букреев мог хоть до утра говорить.
— Вы не путаете, — сказал он. — Правда, мы этот тип лодок называем проще...
— Но задачи у вас те же?
— Те же. В первую очередь — атомные ракетоносцы. Но, в общем, мы не из брезгливых, — усмехнулся Букреев, — можем и другие корабли топить.
— Товарищ Мохов посоветовал именно с вами поговорить, — сказал Савинцев, приготовившись записывать.
— Как с передовиками или как с отстающими? — поинтересовался Букреев. — Я же должен знать, о чем говорить — о недостатках наших или, наоборот, только о достижениях.
Савинцев улыбнулся, обнаружив золотой ряд зубов, и заверил, что именно как с передовиками. Букреев кивнул и записал на завтра в перекидном календаре: «Зубы», что должно было напомнить ему о необходимости сходить к зубному врачу, а то все забывал как-то.
— Несколько месяцев назад у вас, говорят, было интересное плавание, и мне бы хотелось...
— Интересное?.. Трудное плавание, — уточнил Букреев. — И вообще... Если вы насчет подвигов, так это не к нам. Не занимаемся этим. — Букреев развел руками.
— Специально, конечно, не занимаемся, — улыбнулся Ковалев, — но вот недавно трюмные наши все-таки отличились.
— Да, да, — оживился Савинцев, — товарищ Мохов мне говорил. Но хотелось бы более подробно. И фамилии... Вы ведь, кажется, представили их к наградам? Очерк должен пойти в ближайших номерах, и я бы хотел...
«А что? Может, действительно?.. — подумал Букреев. — Не вышло мытьем, так мы катаньем, а?»
