его, наоборот, как-то сейчас приободрить надо, а он уже давно развалил ее, он и не догадывается о твоей стройной системе... и единственное, чем можно было бы утешить себя в эти минуты, так это лишь тем, что и Букреев тоже не прав: ничему сейчас гауптвахта не научит Филькина...
Но сейчас это все-таки мало успокаивало Максима Петровича. Букреев был далеко, а Филькин — рядом, прямо перед ним, и, заранее понимая теперь всю бесполезность предстоящего Филькину наказания, но понимая и то, что выполнить приказание начальника штаба все же придется, Ковалеву оставалось только одно: попытаться развенчать Филькина в его же собственных глазах, стащить его с воображаемого пьедестала. «Ну да, — улыбнулся про себя Ковалев, — пьедестал воображаемый, а стаскивать-то надо по-настоящему».
16
В этот вечер Букреев вернулся домой раньше обычного, застал Раю Пономареву — не только их участкового врача, но и подругу жены, вынужден был чмокнуть ее в щеку (что это за манера такая — всегда при встрече щеку подставлять?! и духи какие-то чересчур сладкие!), удивился сдержанности Ольги, снял шинель, сказал, что хорошо бы перекусить, ожидал, что жена, как всегда в таких случаях, обрадуется: не ужинал на службе — значит, можно его покормить дома, — но она лишь молча кивнула. Букреев и этому удивился, спросил, где дети, Ольга сухо ответила, что они гуляют, где же им еще быть, и пошла разогревать ужин.
Он постоял в прихожей, раздумывая, не сходить ли ему на кухню, чтобы выяснить, в чем дело, но, не чувствуя за собой никакой вины, решил, что идти не следует.
Рая стояла в комнате перед большим зеркалом, рассматривая себя почти в полный рост, и взгляд ее был настолько сосредоточенным и глубоким, словно она не отражение свое видела, а что-то неимоверно более важное, не совсем еще ею самой понятое и требующее какого-то серьезного решения.
Букреев сел к столу и в ожидании ужина взялся за свежие газеты, — Рая в доме была своим человеком.
— Как я тебе? — кокетливо спросила она.
Букреев с недоумением посмотрел на нее, она крутнулась, давая разглядеть себя, — видимо, была сегодня в новом костюме.
— Нормально, — буркнул он, возвращаясь к газете.
«Конечно, — подумала Рая, — где уж такому заметить... Однолюб! Однолюб — а эту вчера провожал... Интересно, как Ольга заговорит с ним? И что он ответит?»
Очень хотелось дождаться их разговора, но Ольга почему-то не торопилась, молча расстелила накрахмаленную скатерть во весь стол, наставила разных тарелок и тарелочек, принесла запотевший графин с водкой, хоть Букреев обычно никогда и не притрагивался к нему, разложила ножи и вилки — словом, как будто они гостей ожидали.
Рая знала, что Ольга всегда любит так накрывать на стол для Букреева — у нее и дома, в профессорской семье, это было заведено, Оля сама рассказывала, но сейчас...
— Ох, Оля, и балуешь ты его! — не утерпела Пономарева.
Ольга ничего не ответила, но то, что Рая все не уходила и даже как-то подталкивала ее на немедленный разговор с мужем, стало задевать ее. Для себя Ольга еще не решила, стоит ли вообще расспрашивать Букреева, а уж если спросит, то не так прямо и конечно же не в присутствии Раи. Досадуя на свою приятельницу, она подумала, что Рае всегда не хватало меры, воспитанности, такта, чтобы не вмешиваться в ее, Ольгины, семейные отношения.
Жена, видно, и не собиралась садиться за стол, в другой раз Букреев спросил бы, ужинала она или нет, но сейчас ни о чем не стал спрашивать вслух, а короткий вопросительный его взгляд она как будто и не заметила,
— Садись, Рая, — пригласил Букреев. — Вдвоем поужинаем.
— Нет, нет, Юра, что ты! Мне бежать надо. Скоро Пономарев явится... Вы же, командиры, народ привередливый, не любите ждать.
Муж ее недавно был назначен командиром, она еще не совсем привыкла к новому своему качеству и старалась хоть изредка напомнить об этом и окружающим, если к слову придется, и себе самой.
Ольга снова вышла на кухню, а Рая, надев шапочку и не отрываясь от зеркала, стала рассказывать, что смотрела сегодня его Андрюшку, у него прослушиваются справа сухие хрипы, но ничего страшного, только летом хорошо бы поехать с ним к морю.
Ольга внесла блюдо, в комнате вкусно запахло мясом, Рая потянула воздух красивыми ноздрями и вдруг заявила, что остается ужинать.
«А как же твой командир, который не любит ждать?» — хотел съязвить Букреев, но Ольга уже так радушно захлопотала, как будто ей в тягость было остаться с ним наедине, и Букреев промолчал.
Рая все не усаживалась, рассказывала еще о каких-то костюмах, и где и что можно достать, и как она мечтает о норковой шубке, ходила по комнате, а он чувствовал, как постепенно в нем поднимается раздражение на каждый ее жест, на ее слова, на само звучание голоса, на все ее движения, которые и существовали-то, казалось ему, только для того, чтобы не осталось незамеченным ни одно из ее женских достоинств. Букреева даже и то раздражало сейчас, что достоинства эти все-таки действительно были и он не мог их не замечать.
Наконец Рая села за стол и сказала Букрееву:
— А я к вам прямо из бассейна. Шестьсот грамм сбросила, представляешь?
Он не представлял, не хотелось ему представлять, но кивнул, конечно, а она спросила тут же:
— Ты что, своих офицеров сегодня раньше отпустил?
— Когда это я их раньше отпускал? — усмехнулся Букреев.
— А я в бассейне твоего штурмана видела, он там, между прочим...
Ольга сделала какой-то предостерегающий знак, и Рая умолкла.
— А ты не ябедничай, — сказал Букреев.
— Ой! — испугалась Рая. — Я тебе ничего не говорила. Ты не знаешь. Ладно?.. Он такой симпатичный...
— Не волнуйся. Я его отпустил. Он к соревнованиям готовится.
— Ты так считаешь?.. — Рая вскользь посмотрела на Ольгу.
Что-то у
