сосновые.
И только тут под рваную одежду украдкой пробрался липкий страх. Да ещё какой. Дима терпеть не мог кладбищ. Они его до жути пугали. Притом пугали не наличием покойников, а своей тишиной и отсутствием жизни.
Молодой человек развернулся истуканом и, словно на деревянных ногах, постоянно ускоряясь, кинулся на выход. Входные кусты он уже пролетал, несясь со всех ног. На автомате, не останавливаясь и не снижая скорости, добежал до деревянных ступенек. Буквально взлетел на верхнюю площадку и только там тяжело дыша, остановился и оглянулся вниз, на город и тот кусок джунглей, за которыми скрывался местный погост.
С одной стороны, в его голове вспыхнула лампочка, сигнализируя рождение идеи, потому что кладбище оказалось, как раз тем, что требовалось. Но с другой — да, он туда больше не ногой. А представить себе, что это надо будет проделать кромешной ночью, попаданец из будущего даже теоретически не мог, прекрасно понимая, что по собственной воле, даже при острой необходимости, он туда дойти не сможет. Ноги просто откажутся слушаться.
С этими позорно трусливыми мыслишками, недостойными посланника божественной Перво-Матери, он полез в прохладные пещеры, где на нижнем светящимся этаже улёгся у ступенек в лужу глубиной в два сантиметра, но по величине, уместившей его всего. Какая-никакая, но прохлада. Да и недостойные ученика самой Суккубы мелко панические рассуждения поутихли, переходя от состояния «да не может быть» к следующей эволюционной стадии — «а в этом что-то есть».
Размышляя подобным образом, он даже прокрутил в голове, будто затаскивает ту тётку в бусах на голое тело на кладбище. Прикинул сначала, что уведёт по-хорошему. Затем помечтал на отвод по принуждению с применением отобранного у неё же ножичка, щекоча жертву, то по горлышку, то тыкая в позвоночник в различных местах от лопаток до задницы.
Даже попробовал представить, как тащит силой, теша себя мыслью, мол, благо недалеко. Но, вспомнив своё теперешнее телосложение и её откормленность, этот вариант сразу вычеркнул, как нереальный.
По необъяснимым причинам местом для страшного секса ему виделась та самая злосчастная могила с кирпичным гробом. Почему попаданец на ней зациклился, он и сам не понял. Наверное, потому, что пустая могила пугала его больше, чем обжитая. Хоть и покойником.
В конечном итоге все беспорядочные умозаключения на предстоящую ночь закончились тем, что Дима уснул в этой луже, как заправская свинья.
Глава 10. Локация 2. Напугался сам — запугивай остальных, ибо если панику не удаётся избежать, её следует возглавить, иначе затопчут.
Проснулся — как получилось. Будильник не звонил. Ходики на стенах перезвон не устраивали. Куранты никого не били. Но почему-то поднялся из лужи в полной уверенности, что пора вставать.
Странно, но, кажется, впервые за всё время оторванности от реального мира видел какой-то сон. Правда, не совсем запомнил. Вернее, помнил только, что бегал по улицам абсолютно голый среди одетых по-зимнему людей и стучал зубами от холода, постоянно порываясь где-нибудь прилечь и чем-нибудь накрыться. Хотя вокруг лежало снега по колено.
Постепенно отходя ото сна, первое, что сообразил — он не просто замёрз, а окоченел, словно сдуру, на спор пересидел в морозильнике. Да так, что руки с ногами еле двигались, а остальное тело пыталось согреться исключительно лихорадочной тряской. С трудом стянул рваную одежду, впитавшую в себя лужу, где спал, и, скукожившись, сходил в дальнюю пещерку, поприжиматься к тёплым камням. Но это мало помогло.
Подумал о светящейся грязи, почему-то решив, что раз светится, то может и греет хоть чуть-чуть. Намазался. Но эта необъяснимая флуоресцентная субстанция не только ни согрела, но и, кажется, последнее тепло высосала. Вернее, пока втирал, казалось, греет. А как закончил, едва сотрясение мозга от лютого озноба не получил.
Тогда, в надежде согреться, принялся судорожно карабкаться по ступенькам наверх, где вовсю царила кромешная ночь. Достигнув площадки со священным деревом, в фитнес режиме тяжелоатлетического бега намотал несколько кругов, с удовлетворением констатировав, что колотить перестало.
Руки с ногами вышли из состояния скукоженной скрученности, возвращая чувствительность. Озноб отпускал из своих цепких объятий. На свежем воздухе оказалось значительно теплее, чем в пещерах, но, несмотря на это и интенсивные телодвижения, полностью восстановить нормальную температуру тела всё равно не удавалось.
Дима даже сначала заподозрил, а затем однозначно убедил себя, что всё это проделки Джей. В результате чего, на полном серьёзе, обозлившись на очередную подставу со стороны Суккубы, высказал, бурча себе под нос, всё, что он думает о красночёлочной мымре. Заодно обвинив наставницу за немощность и убогость предоставленного ему тела.
Выплеск нехороших мыслей показался ему недостаточным, и выскочив на край площадки, он что было дури проорал пару куплетов из песни «Ой Мороз, Мороз», выбрасывая из себя накопившийся негатив. Только после этого его окончательно отпустило, отморозило, и он размяк.
Полегчало резко. Прямо почувствовал, как кровь в сосудах, словно под лошадиной дозой аспирина разжижилась и прорвалась из какого-то затора упругим напором повышенного артериального давления. Аж уши пыхнули жаром, да так отчётливо, что Дима в неком испуге их осторожно пощупал, как бы проверяя, а не случилось ли с ними чего.
Излитая песня от всей широты русской души, как и положено, произвела на жителей спящего города неизгладимое впечатление, заставив повсеместно повыскакивать из уютных лежбищ на ночные улицы и расцветить отблесками факелов непроглядную тьму. Огоньки вспыхивали повсюду, сливались в кучки, после чего вытягивались в ручейки, потёкшие в его сторону.
Тут избалованному в прежней жизни различными шоу попаданцу из двадцать первого века пришла в голову идея саморекламы с использованием светопреставления. Он решил, если уж пускать пыль в глаза, так по-взрослому, чтобы у аборигенов не только зенки запудрились, но и повылазили от грандиозности увиденного.
Дима по-быстрому сбегал вниз, нагрёб пригоршню сухой светящейся пыли и, поднявшись обратно, замер на краю в изящной, как он посчитал, позе, с широко расставленными ногами и со сложенными перед собой ладонями лодочкой, протягивая их ночному небу в жесте подношения.
Народ постепенно стекался к склону и там начинал бурлить в хаотичном мельтешении, но близко к ступенькам не подходил. Вперёд батьки никто в пекло не лез, а батька толи ещё не подоспел, толи выпихнуть его из общей массы не получалось.
Тем не менее, любопытных с каждой минутой прибавлялось, постепенно выдавливая передние ряды всё ближе к деревянным ступеням, а бессмертный светящийся посланник продолжал статично пялиться на жалких смертных, замерев в эпической позе супергероя. Наконец, посчитав, что отведённое время для общего сбора вышло, и вспомнив прощальный возглас
