— Что с тобой?
— Не знаю… Наверное, с перепугу…
— Ничего… Кажется, никто не обратил внимания. Вставай, пойдем.
Я поднялся. Мы посмотрели на дорогу, наших уже не было видно, ушли далеко. Шоссе было запружено немецкими машинами, подводами, солдатами.
— Пошли, нечего ждать, — тронул Митька меня за плечо.
Мы вышли на противоположную сторону посадки, остановились: впереди было чистое поле, выходить нельзя. Далеко за бугром чернел лесок, перед ним длинной лентой тянулась кукуруза. Вот туда бы нам добраться!
— Давай до вечера тут под кустом спрячемся, а потом пойдем, — предложил я.
— Нет, что ты! — запротестовал Митька. — Случайно какой-нибудь немец наскочит и прихлопнет. Надо идти. За посадкой не видно. Ну? — повернулся он ко мне. — Что будет!..
И мы рискнули. Шли не оглядываясь, молча и старались как можно спокойнее. А потом не выдержали, оглянулись и, словно по команде, пустились бежать, хотя за нами никто не гнался. В кукурузе пошли шагом.
— Наверное, им теперь не до нас, — сказал Митька.
— Подожди ты радоваться…
— Теперь все! — махнул рукой Митька. — Дорога далеко. Если только из пушки начнут палить.
Стало вечереть, а мы все шли и шли, подальше от шоссе, от железной дороги. Когда совсем выбились из сил, присели отдохнуть.
Кукуруза была уже высокая — по грудь. Мы легли на землю, и нас совсем не стало видно. Митька лежал на животе, рвал травинки, откусывал и выплевывал.
— А куда дальше пойдем? — спросил он.
— Как куда? Домой.
— Там немцы. Через пути не перейдешь. Видел, что делается?
— Как же быть?
— Не знаю.
— Не лежать же здесь все время?
— Конечно, не лежать.
Мы замолчали. Мне стало грустно: ведь одно название — домой, а на самом деле никакого дома у меня нет. Так что мне все равно куда. Хоть снова на хутор к тетке Анфисе.
И как только я подумал о ней, сразу обрадовался: есть куда идти!
— Митька, пойдем на хутор к тетке Анфисе, где я зиму был. Стоит он в глуши, немцев там наверняка нет.
— Пойдем, — согласился Митька и сразу встал.
8
До хутора мы добрались поздно ночью, наверное, уже под самое утро. Тетка Анфиса долго не впускала нас, пока не узнала меня окончательно.
В хате я рассказал ей, откуда мы и зачем. Она кивала головой, удивлялась, но слушала как-то рассеянно: видно было, что она думала о чем-то другом. Придерживая на груди концы платка, она посматривала то на меня, то на Митьку и что-то мучительно соображала.
Вскоре кто-то постучал. Мы с Митькой встрепенулись, а тетка побежала в сени. Там она с кем-то говорила и вернулась в хату.
— Кто там? — спросил я.
— Какой-то человек просился переночевать, но я сказала — негде. Наверное, вроде вас…
Я не поверил ей — слишком смело она пошла открывать, но больше не расспрашивал.
На другую ночь тоже постучали, и я стал догадываться, что тут что-то не так. А когда она, улучив минутку, спросила про Митьку — надежный ли он, я уже не сомневался: тетка занимается каким-то делом. Но каким — не знал. И, лишь когда неожиданно появился дядя Андрей, я понял, что она выполняет его задания.
Он пришел не один, с ним был какой-то мужчина. Они долго расспрашивали нас.
— О, как немцев гонят наши! — сказал я. — Скоро будут здесь.
— Скоро, ребята, скоро! — подтвердил дядя Андрей. Он достал кисет, хотел закурить, но раздумал, посмотрел на тетку. — Анфиса, когда ты бросишь свои чудачества?
— А что, это мешает? — спросила она просто.
— Сейчас нет, вроде как даже помогает: маскировка.
— Ну вот. А о другом времени поговорим тогда, когда оно придет.
— Да, — протянул дядя неопределенно. — Теперь ты насмотрелась на всяких людей — и на божественных и на безбожников. Вон у них у каждого солдата на пряжке пояса написано: «С нами бог». А что творят!
Мужчина добавил:
— Да. Разбойники с большой дороги.
Дядя спрятал кисет, посмотрел на нас с Митькой.
— Эх, хлопцы, пороть вас некому. Сидели б у бабушки на печи. — Он обернулся к мужчине: — Фронт хотели перейти! Видал, какие? — Дядя посмотрел на меня. — Ну, подожди, я возьмусь за тебя… — пригрозил он, хотя в голосе его чувствовалась ласка. Он положил мне на плечо руку, привлек к себе.
— А сам, вспомни, в гражданскую не таким был? — спросил мужчина, улыбаясь.
Дядя Андрей промолчал.
— Тогда не так, проще было, — сказал он немного погодя. — А сейчас… Ты знаешь, что вот этим ребятишкам пришлось пережить? Если бы перед войной кто сказал, что такие ужасы придется увидеть, не поверил бы…
Они еще немного посидели и ушли. На прощанье дядя Андрей сказал:
— Ну что ж, живите, тут спокойней, чем в Андреевке. Помогайте тетке по хозяйству. И следите за своими языками, — и тут же, увидев наши удивленные лица, поднял руки, замахал: — Знаю, знаю… Вы хлопцы стреляные, но все-таки… Спокойной ночи.
У тетки Анфисы мы пробыли недели две. Помогали ей убирать огород: копали картошку, чистили сад. Соседи знали, что мы из Андреевки (я был старый знакомый), убежали подальше от фронта, и поэтому никто не любопытствовал.
Лето кончилось. Иногда над хутором проносились большие стаи скворцов, некоторые из них с шумом набрасывались на опустевшие сады, орали и так же с шумом, словно ураганный дождь, срывались, летели дальше. Вишни давно уже отошли. В такую пору на самых верхушках кое-где оставались перезрелые сморщенные от солнца отдельные ягоды. Но какие они сладкие и вкусные! Достать их было трудно, поэтому ими лакомились птицы.
9
По всему было видно, что фронт прорван: гул артиллерийской канонады приближался с каждым днем и не прекращался ни на минуту.
Немецкие самолеты постоянно кружили над хутором: одни возвращались с бомбежки на близлежащий аэродром, другие летели на фронт. Не успевал еще затихнуть рев моторов, как доносился грохот разрывающихся бомб, а через некоторое время появлялись самолеты. Свой груз они сбрасывали совсем недалеко. Фронт был близко.
Наши штурмовики, истребители, бомбардировщики целыми сутками кружили в воздухе. Их было так много, что немцы почти не вступали в воздушный бой.
Ночью в черном небе скрещивались лучи прожекторов, вокруг все расцвечивалось осветительными ракетами, трассирующими пулями, на землю, как град, падали осколки зенитных снарядов.
Однажды в такую ночь мы с Митькой стояли за сараем, прижавшись друг к другу, дрожа от страха и ночной прохлады. Мы наблюдали за небом и вслух желали удачи нашим летчикам.
— А вдруг сюда бомба попадет? — прошептал я.
— Думаешь, наши не знают, что в хуторе немцев нет?
— Знать-то знают…
В этот момент на улице заурчала машина, сердце екнуло: вот и они, немцы. Мы притаились. Услышав русскую речь, осмелели, вышли. Во дворе стоял дядя Андрей, тот мужчина, который приходил с ним в первый раз, и еще двое — незнакомых.
Увидев нас, дядя Андрей спросил:
— Не спите? Ну, пошли в хату. Что-то Васильич запаздывает.
Мы вошли в хату. Тетка Анфиса стояла бледная, испуганная.
— Не волнуйся, Анфиса, все будет в порядке.
Через некоторое время подъехала вторая машина, и в комнату вошли еще двое. Они все склонились над столом над каким-то планом. Из разговора я понял, что завтра придут наши, а сегодня нужно спасти тысячи людей, которыми снова забит лагерь. Пленных там мало, в основном согнаны гражданские. Если их не освободить, немцы к утру либо угонят, либо уничтожат. Последнее — скорее всего, так как угнать они уже не успеют.
Посоветовавшись, мужчины встали, пошли во двор. Дядя Андрей задержался.
— Прощайте. Завтра увидимся и отпразднуем освобождение.
— Не загадывай наперед, — проговорила тетка Анфиса.
Дядя улыбнулся.
— Ну, бывайте…
— Дядь, и мы с вами… Можно?
— Куда? Что ты! Там опасно, да вам в лагере и делать-то нечего. — Он погрозил пальцем. — Оставайтесь дома.
Митька дернул меня за рукав, моргнул: мол, ладно, пусть идет.
Мы вышли во двор вместе с ними вроде как провожать. А когда дядя Андрей сел в кабину и машины тронулись, мы на ходу вцепились в борт последней и в ту же секунду перевалились в кузов.
— Кто это? — раздался приглушенный голос.
— Да свои, — сказал Митька.
Вспыхнул огонек фонаря, осветил несколько человек, которые сидели по краям кузова, упираясь головами почти в самый потолок брезента.
— Кто свои?
Голос мне показался знакомым, и я подставил свое лицо под фонарь.
— Петька! Ты как сюда попал? Слезай.
Я узнал — это был Сергей, которого мы освободили из лагеря.
— Нам дядя Андрей разрешил, — соврал Митька.
— Врете?
— Правда, спросите у него, — продолжал Митька. Он знал, что спросить нельзя, так как дядя ехал на первой машине.
