Как раз конец лета был, бахчи созревали, румянились в садах яблоки и груши. Освободителей угощали арбузами, дынями, щедро одаривали фруктами, помидорами.
Угощали солдат и Яшка с Андреем, тащили все, что было: побуревшие, еще твердые, как галька, сливы, помидоры, зазывали в дом умыться, отдохнуть, воды напиться. Яшка крутился вьюном, ощупывал погоны, просил потрогать автомат, спрашивал, как он стреляет. Андрей одергивал младшего брата, хотя самому не меньше Яшкиного хотелось подержать своими руками оружие. Чувствовал себя Андрей немножко неловко оттого, что он не в армии. Особенно его мучила совесть, когда он встречал молодых солдат — своих ровесников. Хотя те ничего не спрашивали, Андрей старался оправдаться перед ними, рассказывал, как случилось, что он остался дома: при наступлении немцы обошли поселок с тыла, никто не успел эвакуироваться.
Подходил Андрей к офицерам, упрашивал их взять его к себе в часть. Но те как сговорились, отвечали, что они права не имеют этого делать, и советовали обратиться в военкомат.
Военкомат начал работать только на другой день. Андрей первым сдал свой паспорт, его записали в команду и выдали повестку.
Не думала мать, что все случится так быстро. Заметалась она, собирая сына в дорогу.
А еще через день под звуки духового оркестра из Васильевки вышла колонна новобранцев. В первой шеренге шел Андрей. Весело помахал матери и Яшке рукой, прокричал что-то на прощанье.
Сквозь слезы мать проговорила:
— Глупый, он думает, на гулянку идет…
Вместе с другими ребятишками Яшка провожал брата за околицу. На обратном пути узнал, что новобранцы будут ночевать в районном селе Марьинке. Мать почему-то обрадовалась этому известию, снова стала суетиться: зарезала и зажарила последнюю курицу, испекла пышек, нарвала помидоров и собралась в дорогу.
— Пойдем, сыночек, — сказала она Яшке, — покормим еще хоть раз Андрюшу…
Яшка вложил в авоську полосатый арбуз, перекинул через плечо, и они отправились.
В Марьинку пришли поздно вечером. Среди массы новобранцев и провожающих Андрея не нашли. Только утром, когда их снова построили и выводили из села, мать увидела Андрея.
— Андрюша, сыночек!..
Андрей удивился, снова увидев мать и брата. Удивился и обрадовался, хотя вида не подал, сказал сурово:
— Ну зачем вы?.. И так нас ругают — смотрите, сколько теток кругом, сладу никакого нет… Идите домой.
Но мать не послушалась. Многие шли вслед за новобранцами, пошел и Яшка с матерью. Арбуз изрядно накрутил ему руки, однако Яшка не жаловался и даже, кажется, не чувствовал усталости. Огромный поток людей — военных и гражданских — поразил его, взволновал. Только здесь он почувствовал, в каком большом и серьезном деле участвовал его брат. Да и сам Андрей уже не выглядел таким веселым и беспечным, как в Васильевке — тоже, наверное, немного растерялся.
На привале Андрей подошел к ним, стал умолять вернуться.
— Будьте хоть вы сознательными, — уговаривал он, — стыдно просто…
— Ладно, ладно… — соглашалась с ним мать и угощала его курицей. — Поешь… Дорога дальняя, неизвестно еще, что впереди.
— Нас же кормят… Давайте лучше арбуз съедим — пить охота. Да и Яшке легче будет.
С удовольствием выпростал Яшка арбуз из сетки и сам принялся резать его. Кухонным ножом, прихваченным из дому, срезал «крышку», отбросил ее в траву, с хрустом отхватил полукруглую скибку с красной мякотью, покрытой, словно изморозью, белым налетом, протянул Андрею.
— Маме сначала, — сказал тот.
— Ешь, ешь, тебе несли. У нас-то дома есть, а тебе придется ли еще… — запротестовала мать.
— Придется, — уверенно сказал Андрей.
Послышалась команда «становись!», все засуетились.
— Давай сумку — мы понесем. Ты еще наносишься, — сказала мать.
— Мама, вы же обещали вернуться?
— Вернемся, вернемся… Как люди, так и мы. Еще одну ночку переночуем вместе и вернемся.
— Ну, зачем это?.. — Андрей покрутил головой. — Хоть бы ты уговорил, — сказал он Яшке. — Ты же должен понимать…
Яшка понимал, но сделать ничего не мог. Действительно, если бы они были одни, а то вон сколько матерей, сестер, ребят идет вслед. Побольше, чем новобранцев. Все идут, провожают, а они вернутся, будто Андрей им чужой.
На ночлег, к счастью, остановились рано, солнце еще было высоко. Мать присела на траву в тени у крайней хаты — устала, а Яшка побежал вслед за Андреем — узнать, куда его определят на ночь. Вернулись они к матери вдвоем.
Она их сперва и не узнала: Яшка был в новенькой пилотке и в накинутой на плечи длинной из зеленого английского сукна шинели. На Андрее — солдатские шаровары с настроченными треугольными наколенниками и незашнурованные солдатские ботинки. Шнурки и тесемки от шаровар болтались, и Андрей, чтобы не наступить на них, делал неестественно широкие шаги. В руках он держал белые портянки, обмотки, ремни, вещмешок и свои желтые запыленные, со стоптанными каблуками туфли.
— Ой, боже мой! Уже солдатскую одежду выдали! — всплеснула руками мать.
— Отпустили переодеться, — сказал Андрей. — Пришить погоны и прочее. Через час построение — будут смотреть. И все. Дальше вам идти запрещено. На дорогах патрули — прифронтовая полоса. Забирайте вещи и возвращайтесь.
— Вернемся, вернемся. Не пугай уж. Вот видишь, мы и пригодились. А так куда б ты одежду дел? Выбросил бы? А костюмчик хороший еще, вернешься — на первое время сгодится. Да и ему вот, — кивнула на Яшку, — ходить не в чем.
Андрей улыбнулся — конечно, пригодились. Вот только с обмотками он никак не совладает. И шинель в скатку скатать не может, там старшина показывает, как это делается, а он возле мамки…
— Я пойду, мам, туда, к своим… Вы тут посидите. Я еще прибегу, попрощаемся. — Он встал, разогнал под ремнем складки на гимнастерке, надел пилотку: — Ну как, похож на солдата?
— Похож… — сказала мать, — На прежнего Андрейку моего не стал похож… — и она заплакала.
— Ну вот… — поморщился Андрей. — Не надо…
— Ладно, ладно, иди, не обращай внимания.
Когда новобранцы, построившись в колонны, уходили из села, провожающие с трудом узнавали своих: в пилотках, гимнастерках, со скатками на плечах, они все были похожи друг на друга.
Родственников дальше не пустили. Их больше не уговаривали, на дороге стояли солдаты с красными повязками и говорили: «Нельзя».
ПОСЛЕ БОЯ
Совсем уж было собрались уходить домой, как увидел Яшка: в толпе промелькнул знакомый платок тетки Анисьи — соседки. Догнал — точно, она. Обрадовались они с матерью встрече с ней, будто сто лет дома не были и не виделись, а тут вдруг землячку встретили. Расспрашивают — как там в Васильевке, что нового, в порядке ли дом: когда уходили — ей наказывали присматривать.
— А я знаю, как там? Вслед за вами на другой день Николаю-принесли повестку, — говорила Анисья, вертя головой по сторонам, словно кого высматривала.
— И Николая забрали? — удивилась мать. — У него же броня?..
— Какая там броня, — сердито отмахнулась тетка Анисья. — Броня только у машинистов да у тех, кто умеет дела делать. Как вон Сычкины. Черти такие! Все мужики дома: ни немцы ни одного не тронули, ни наши.
Тетка Анисья — маленькая, шустрая бабенка. Голос у нее громкий, говорит она быстро и голову при этом задирает, чтобы слышнее было. Сейчас она, правда, притихла, постарела — горе и ее пришибло. Муж Анисьи, дядя Семен, еще с начала войны где-то воюет, и от него никаких слухов, может, погиб уже давно. А теперь вот и Николая, сына, на фронт взяли. Смотрит на нее Яшка и старается в землю врасти, чтобы незаметным быть, будто это он виноват, что Николая призвали. Распалилась тетка Анисья, того и гляди станет и Яшку ругать за какие-нибудь давние грехи. Это она умеет припоминать, быстро мостик перекинет.
Когда Андрея провожали, она старалась быть в сторонке — ей, наверное, было неудобно, что Андрей уходит, а Николай дома остается. «Тут ничего не сделаешь — у кого что на роду написано…» — утешала она Яшкину мать. А теперь вот хоть саму утешай.
Выговорилась Анисья, замолчала, И тогда мать осторожно предложила:
— Ну, что теперь… Домой будем вертаться?..
— Ты что? — вскинулась на нее Анисья. — В самое пекло привели детей — и бросить? Слышишь, гремит? Немец укрепился, наши гонят, гонят войска — никак не сковырнут. Сказывают, ребят туда же пошлют.
— Да ну! — отмахнулась мать. — Их же еще учить надо…
— Больно мудреная наука — из винтовки стрелять. Вон Яшке покажи, и тот начнет палить. Они ж молодые, получили оружие — и рады. Глазенки горят, будто их игрушками одарили… — Анисья говорила сердито, словно нехотя, а у самой губы дрожали — вот-вот заплачет.
— Уже ружья дали? — удивилась мать.
— Дали. Сама видала у Николая. Короткая такая винтовка, карабин называется.
