— Тебе нравится здесь? — немного неуверенно спросил Майлз.
— Странное чувство. Знаешь, я немного волновалась, что это будет похоже на… тюрьму или…
Майлз смущённо улыбнулся.
— Даже Пожиратели смерти предпочитают жить в нормальных условиях.
— Конечно, — усмехнулась Гермиона. — Но я всё равно чувствую себя… пленницей.
— Я знаю, где ты будешь чувствовать себя лучше, — ухмыльнулся он, раскрывая перед ней высокую дверь.
Дыхание замерло. Стеллажи, хранящие сотни книг — больших и маленьких, новых и ветхих — наполняли просторный зал. Аромат переплётов, нового пергамента и чернил, тепло исходящее от горящего камина. Большой старинный диван обитый потёртой кожей.
— Как чудесно! — с восторгом прошептала Гермиона.
— Мой храм, — выдохнул Майлз. — Здесь проходит вся жизнь. Там в конце зала есть маленькая дверь в кабинет, где я работаю. Хочешь взглянуть?
— Ты, наверное, шутишь? — воскликнула она. — Приглашаешь меня в святая святых?
— Именно, — кивнул он.
Гермиона в нетерпении прикусила губу, с трудом скрывая улыбку. Они медленно шли вдоль наполненных стеллажей. Её взгляд то и дело выхватывал привлекательные корешки, до которых хотелось добраться в первую очередь.
У входа в кабинет Майлз взглянул на неё с небольшим волнением и произнёс пароль:
— Пристанище.
Гермиона взволнованно вздохнула.
— Ты уверен, что мне…
— Можно ли тебе доверять? Кому, если не тебе?
Они вошли в небольшую комнату с письменным столом и креслом. Вдоль стены стоял ещё один стол, очень длинный, заставленный чистыми котелками, колбами, горшочками и склянками. Над столом висел большой шкаф. За стеклом красовались мешочки, пузырьки и коробочки. Идеальный порядок радовал глаз.
— Это твоя лаборатория! — с восторгом выпалила Гермиона. — Здесь просто замечательно. Есть всё, что нужно!
— Абсолютно. После войны занялся этим вплотную, всё обустроил.
— Как здорово!
Гермиона обошла комнату, рассматривая зельеварню, лежащие на столе записи, наброски. На маленьком столике заметила ту самую записную книжку. Она вызвала улыбку, заставив вспомнить момент их встречи в министерстве. Но улыбка неожиданно исчезла с её лица. Сегодня в холле, на том же месте, Малфой заставил её сердце дрогнуть… усомниться…
Она вдруг подняла голову и поймала взгляд внимательных васильковых глаз. На неё с портрета взирала прекрасная молодая женщина. Гермиона почувствовала, как мучительно сжимается сердце, а в груди разливается необычное трепетное тепло. Женщина смотрела приветливо, так знакомо, в ней было столько любви, что Гермиона внутренне задрожала. Рука Майлза неожиданно обняла её плечи.
— Какая красивая, — выдохнула Гермиона. — Удивительно красивая женщина. Это она, твоя мама?
Майлз кивнул.
— Как ты на неё похож. Её глаза, волосы, губы, её сердце…
— Она была очень добра и нежна. Ты бы ей понравилась.
Женщина еле заметно улыбнулась и, чуть прикрыв веки, слегка кивнула.
— И мне бы она понравилась. Я уверена, — прошептала Гермиона. — Ведь она вырастила такого чудесного сына.
Гермиона осторожно повернулась, проскальзывая рукой по его спине, прижалась щекой к его груди, слушая размеренное биение сердца.
— И всё же, что-то тебя беспокоит, — тихо произнёс Майлз. — Ты ненадолго увлекаешься, но потом… Скажи, что произошло? Что-то на работе? Тебе трудно?
— Нет-нет, — с трудом улыбнулась она. — На работе всё хорошо. Правда… твоему отцу дали разрешение на изменение завещания.
— Это всего лишь дело времени. Я не сомневаюсь в его решительности.
— Из-за меня ты лишишься собственного дома, это так несправедливо! Ведь ты здесь вырос, здесь всё, что тебе дорого!
Он осторожно взял в ладони её лицо и настойчиво взглянул в глаза. Её тревога росла, Майлза это печалило. Если бы он знал, о чём она думает на самом деле, то смог бы помочь. Но этого нельзя допускать. Нельзя поступать с ней так!
— Несправедливо было бы жить здесь прежней жизнью и знать, что я упустил свой единственный шанс быть счастливым. Быть с той, что мне нужна. Я готов пойти на это.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он нежно коснулся её губ. Представить себе не мог, что эта девушка, спустя столько лет, станет для него такой желанной, такой необходимой. Не ожидал, что она всколыхнёт в нём столько чувств, желаний, столько жгучей страсти, незнакомой прежде.
А Гермиона хотела выть от блаженства, невыносимой нежности кружащей голову, желания принадлежать ему полностью без всяких условностей. Но эта гадкая ухмылка снова всплыла в памяти. «А ты ему всё рассказала?» Она крепче прижалась к его груди, изо всех сил зажмуриваясь. «А этот моралист всё тебе о себе рассказал?» Гермиона тяжело выдохнула. Что если не всё? Что он мог скрыть?
— Я хочу тебе кое-что показать, — вдруг тихо произнёс Майлз. Она подняла к нему каштановые глаза и улыбнулась.
— Надеюсь, это не касается…
— Нет. Это не касается моего «тёмного» прошлого. Это касается моей семьи.
Гермиона кивнула, и он увлёк её в библиотеку. Она уселась на огромный диван, расправив складки шерстяного клетчатого платья. Откуда-то взялся горячий чайник, наполненный ароматной жидкостью. Он плавно парил в воздухе, наполняя две чашки. Посуда расставлялась на столике, а Майлз скрылся где-то в глубине библиотеки.
— У тебя есть эльфы? — чуть повысив голос, спросила девушка.
— Да. Двое. После войны пытался дать им свободу, но они так рыдали, что совесть не позволила выставить их на улицу. Не выношу их рыданий, как дети, честное слово, а ведь совсем уже пожилая пара.
— Они супруги?
— Да. Но детей у них никогда не было. Я не лезу в их дела, они в мои.
В этот момент Майлз появился в проходе, левитируя перед собой толстый, старинный фолиант какого-то невообразимого размера.
— Ого! — выдохнула Гермиона. — Что это?
Она быстро пододвинулась, давая ему побольше места, чтобы Майлз сел рядом.
— Чашки, — спокойно произнёс он, и посуда раздвинулась, освобождая пространство для книги. Она плавно опустилась на стол. Гермиона искоса взглянула на взволнованное лицо мужчины. Майлз был немного напряжён, добродушной ухмылки не осталось. Он бережно перевернул несколько страниц разом. — Это фамильная книга моей матери, — тихо заговорил он. — В ней скрыто то, чего в моей семье нельзя было обсуждать. Триста пятьдесят лет назад, мой далёкий предок, чистокровный волшебник, взял в жёны маглорождённую…
— Что? — неожиданно для самой себя воскликнула она, прикрывая рот ладонью от смущения, а потом прошептала: — Как это возможно? А твой отец?
Удивление в её глазах было поразительным. Майлзу нравилось, когда она так смотрела, широко распахнув глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не засыпать вопросами.
— Посмотри, — указал он волшебной палочкой на роскошное семейное древо. — Мой прапрадед женился на маглорождённой волшебнице. Она была из очень знатной семьи маглов. Их единственная дочь была полукровкой. В те времена два мира сравнительно спокойно сосуществовали, но всегда были волшебники, которые осуждали такие браки. Все следующие поколения волшебников в моей семье заключали браки только с чистокровными. Мой отец хотел бы думать, что от магловской крови ничего не осталось. Но это не так. Мама считалась чистокровной, как и её предки, но она всегда помнила, что её прапрабабка была из семьи маглов. Отец знал это с самого начала, но почему-то закрыл на это глаза.
— Значит, он любил её! — с восторгом прошептала Гермиона.
— Возможно, — опустил глаза Майлз. — Только с тех пор, как я родился, между ними не было мира. Мама стремилась донести мне, что чистота крови не имеет значения, отец считал иначе. В моей семье всегда была война…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Как это ужасно… просто ужасно… — еле слышно шептала Гермиона. — А твои способности, когда они появились?
— Очень рано. Впервые я услышал чужие мысли в четыре года, это были мысли Донны, нашего эльфа. Она всегда так жалела, что молодые хозяева не могут жить в мире друг с другом.
