отступила.
– А что ему нужно? – Елена Павловна смотрела на мужа ясными чистыми глазами. Ни тени смущения или страха. Нет, не такой реакции ожидал губернатор от своей жены, направляясь сюда. Он ожидал, надеялся на испуг и был сильно разочарован. Не то чтобы испуга, даже маленького волнения не угадывалось в поведении Елены Павловны. Она или превосходно владела собой, или на самом деле ничуть не страшилась предстоящей встречи с полицейским. – Что ему нужно? – повторила графиня свой вопрос.
– У него к вам небольшой разговор.
– Небольшой разговор? Как мило! Вы не находите, что это по меньшей мере глупо – разговаривать с человеком, которого никогда не видел?
– Глупо? Может быть, вы и правы. Но тем не менее я настаиваю, вам придется поговорить с начальником сыскной и ответить на все вопросы, которые он задаст…
– Вы мне приказываете?
– Понимайте это как вам будет угодно! – Его превосходительство развернулся на каблуках и ушел. Ни одного лишнего движения, спина прямая, так уходят настоящие мужчины, уверенные в себе и своей правоте. Мужчины, которым было еще что сказать, но они не сказали.
Графиня Можайская, как мы упоминали ранее, была очень красивой женщиной, но кроме красоты, неизвестно по какой причине, природа одарила ее еще и умом. Да, да! Но оговоримся, это был специфический ум, сугубо женский. Поэтому-то остаток вечера после ухода мужа она посвятила не поискам ответа на вопрос, что же нужно от нее начальнику сыскной, а фантазиям на тему, как может выглядеть человек, носящий фамилию фон Шпинне. Сколько она ни старалась (а она очень старалась), начальник сыскной в ее воображении не желал выглядеть по-человечески. В голову лезла всякая восьминогая шерстистая дрянь, да так назойливо, что пробило уже половину первого ночи, а сон все не шел к графине. Пришлось встать и принять успокоительные капли. Горечь во рту какое-то время напоминала о выпитом лекарстве. Затем мысли, точно прибывающий на станцию поезд, замедлили свой ход и остановились. Было слышно, как мерно и успокоенно бьется сердце – тук, тук, тук. Елена Павловна уснула.
* * *
– Господин фон Шпинне! – доложила горничная. Елена Павловна, несколько театрально сидящая на софе и готовящаяся к встрече с начальником сыскной, внимательно посмотрела на служанку с целью выяснить по выражению ее лица, так ли страшен фон Шпинне, как графине представлялось это вчера. По-деревенски простоватое, впрочем, не без лукавства, лицо горничной выражало все, что может выражать девичье лицо при встрече с незнакомым человеком: заинтересованность, любопытство (как же без него), ну и, конечно, удивление. Одним словом, горничная отреагировала на фон Шпинне обычно. Графиня в доли секунды поняла это и приказала служанке:
– Проси!
Мы, увы, не знаем, был ли у графини на душе какой-нибудь грешок уголовного характера, но сердце ее буквально замерло после того, как она услыхала за дверью гостиной быстрые уверенные шаги. Позолоченная ручка плавно опустилась вниз, и в комнату вошел человек в светло-серой пиджачной паре с черным кожаным портфелем в руках. Он скользнул быстрым цепким взглядом по гостиной, остановил его на Елене Павловне и широко улыбнулся (это была самая добросердечная улыбка из тех, что имелись в арсенале начальника сыскной), после чего представился:
– Фон Шпинне! – Снова улыбнулся и извиняющимся тоном добавил: – Фома Фомич.
– Присаживайтесь, господин фон Шпинне, – пригласила графиня, указывая на атласное, голубое с белым кресло, слегка покашливая от внезапно возникшей сухости в горле.
Фома Фомич сел. Портфель поставил на пол, прислонив к лапоподобной ножке кресла.
– Скажу вам честно, господин… э-э-э-э фон Шпинне, – начала графиня, – я не совсем понимаю, о чем мы с вами можем говорить.
Слушая Елену Павловну, начальник сыскной наклонял вперед голову, тем самым давая понять, что сию минуту все объяснит. Но заговорил почему-то, как показалось графине, о пустом. Указывая на ее правую руку, где на безымянном пальце рядом с венчальным кольцом соседствовал перстень с рубином, сказал:
– Какая необычная форма огранки.
– Вы имеете в виду рубин? – спросила она и поиграла камнем на солнце, тот отблагодарил ее сиянием.
– Да, рубин.
– Ну что же в ней необычного? Это достаточно распространенная огранка, голландская роза. Правда, у меня камень выше и острее. Такую огранку обычно заказывали девушки из состоятельных басских семей, поэтому ее второе название – басская роза.
– А почему именно они заказывали такую форму?
– Для самозащиты, ведь подобным перстнем можно нанести противнику серьезные повреждения. – Графиня подняла сжатую в кулак руку и резко опустила: – Вот так!
– Я надеюсь, вы носите этот камень не для самообороны?
– Нет, я получила его по наследству…
– А вам, позвольте полюбопытствовать, не мешает такой острый камень?
– Чем он мне может помешать?
– Да мало ли. Перчатки, к примеру, изорвать.
– Я надеюсь, вы пришли говорить со мной не о рваных перчатках?
– Нет, конечно же нет. Стал бы я беспокоить вас по таким пустякам, – принялся неуклюже оправдываться фон Шпинне.
– Так по каким пустякам вы пришли меня беспокоить?
– Вы знакомы, – Фома Фомич наморщил лоб, «припоминая» то, что никак не мог забыть, – с Марфой Миновной Лесавкиной?
– Нет.
– Госпожа Лесавкина просила вас когда-нибудь о какой-нибудь услуге?
– Вы, наверное, не расслышали меня. Я сказала, что не знакома с ней, – спокойно проговорила Елена Павловна.
– Отчего же, я все прекрасно расслышал. Вы не знакомы с вдовой сахарозаводчика Лесавкина…
– Если я с ней не знакома, как же она может просить меня о какой-то услуге?
– Письмом.
– Письмом?
– А что вас, собственно, удивило? Вы разве не получаете писем с просьбами, жалобами, сплетнями?
– Получаю, но… – Елена Павловна замялась, – никогда не читаю их.
– Так, так… – Фон Шпинне задумался. – Лесавкина утверждает, что направила вам письмо с просьбой, и эта просьба была удовлетворена. В знак благодарности она купила в парфюмерном магазине «Бирото» духи «Импрессио» и передала их вам через секретаря Клюева. Вы получили эти духи?
– Нет.
– Но у вас есть духи «Импрессио»?
– Мне привез их из Санкт-Петербурга его превосходительство!
– Скажите мне, а куда могли подеваться духи, которые вам прислала вдова Лесавкина?
– Возможно, они никуда не девались!
Фома Фомич вопросительно взглянул на губернаторшу:
– Что вы хотите этим сказать?
– Стоят спокойно в кладовой…
– А можно это проверить?
– Если вам будет угодно. – Графиня позвонила в маленький, неизвестно откуда взявшийся у нее в руках колокольчик. На звонок явилась горничная. Елена Павловна велела перерыть все в кладовой: – Ну, в той, для приношений, ты знаешь. И найди там флакон с духами.
– Не надо ничего перерывать, – остановил горничную фон Шпинне. – Коробочка с флаконом, если верить тому, кто эти духи передал, обернута в красную бумагу, на бумаге белая полоска.
– Ты поняла? – спросила Елена Павловна, та кивнула. – Тогда иди!
– Это еще не все. Я хочу предложить вам для опознания один предмет женского туалета. Черная ажурная перчатка. Вы не теряли?
– У меня три десятка пар перчаток, а может быть, и более, нельзя исключать того, что какие-то могут быть потеряны. Однако я не веду им учет, уж извините.
Фома Фомич достал перчатку и предъявил графине. Елене Павловне, и это удивительно, понадобилось несколько больше времени для опознания своей собственной вещи. Впрочем, у фон Шпинне, неотрывно наблюдавшего за графиней, сложилось мнение, что она узнала перчатку сразу, но какое-то время раздумывала, объявлять ее своею или остеречься.
– Ну, так что?
– Это моя, но откуда она у вас?
– Стало быть, вы так и не хватились ее?
– Я уже говорила, что не веду учет! – воскликнула Елена Павловна и, затрудняясь, куда бы деть перчатку, просто уронила на пол. После, как бы невзначай, задела ее ногой и отшвырнула в противоположную от Фомы Фомича сторону.
«Ну и пусть!» – подумал фон Шпинне. Сам же, переведя взгляд на Елену Павловну, сказал:
– А нашли мы ее, вашу перчатку, на месте преступления.
Елена Павловна одарила Фому Фомича недоумевающим взглядом и, как показалось начальнику сыскной, в этом взгляде не было ни капли игры.
– Да, да, на месте преступления, – развел руками полковник, – что собственно и заставило меня прийти к вам. Мне неизвестно, знаете ли вы, но в Татаяре есть такое скверное место, где приличный человек даже средь белого дня не может появиться без риска быть ограбленным, а и того хуже – убитым! Называется это место Торфяная улица. Там когда-то проживали рабочие с торфоразработок. Торф уже давно не добывают, а улица осталась.
Дальше Фома Фомич понес какую-то околесицу, это
