жизнь устроена.
Фома Фомич, внимательно выслушав Кочкина, который слово в слово передал рассказ Щербатова, сказал:
– Меня с самого начала смущало это происшествие в ночлежке на Семеновском увале. Отрезать самому себе язык – это… – Он замолчал, но тут же продолжил: – Скорее всего, в ночлежке произошло то же самое, что и в деревне Костры в 1855 году. Нам нужно отыскать этого одноглазого, он многое может поведать.
Также начальник сыскной распорядился изъять из архива письмо, что и было сделано.
Глава 38
Слежка
Обследование духов «Импрессио», которые графине подарила вдова Лесавкина, показало, что духи никто не открывал, восковая пломба была не сорвана.
Приглядывать за Еленой Павловной Фома Фомич приставил двух молодых, однако подающих большие надежды агентов. Им было строго-настрого наказано: липнуть к стенам, растворяться во мраке, растекаться лужами по мостовой, но ни в коем случае себя не обнаруживать. Каждый шаг Елены Павловны должен быть учтен и записан в специально выданную книжицу.
Весь день после беседы с начальником сыскной губернаторша вела себя вяло и безжизненно. К обеду не спустилась, попросив, чтобы ей принесли стакан подогретого молока и четверть французской булочки с маковой обсыпкой. Это было мало, очень мало. В другое время, еще позавчера, Иван Аркадьевич, забыв о губернии, о населяющих эту губернию подданных его величества, сломя голову ринулся бы на половину жены узнать, что случилось и не вызвать ли доктора? Теперь же граф вел себя много сдержанней и был вполне удовлетворен объяснениями горничной, которая сказала, что Елена Павловна не очень хорошо себя чувствует и поэтому к столу не выйдет.
– Ну что же, – сказал спокойно. – Значит, мне придется обедать одному. Подавайте!
На следующий же день Елену Павловну словно подменили, она точно с цепи сорвалась. С самого утра велела заложить экипаж и давай визиты делать! Наш читатель, мы надеемся, человек не праздный, приученный своими трудовыми родителями к тому, что утро – это семь, восемь, самое позднее девять часов, не должен обманываться на счет Елены Павловны. В те давние времена, о которых мы пишем, знать спала долго и крепко. А под утром подразумевалось не собственно утро, а время пробуждения. Это мог быть и полдень, и даже обеденный час.
Агентам сыскной полиции, которые весь вчерашний день маялись от безделья, слоняясь по Изрядной и решив уже, что вся их слежка будет тем и ограничена, пришлось несладко. За каких-нибудь четыре с небольшим часа Елена Павловна успела навестить нескольких приятельниц. Все они жили в противоположных концах города. Заехала к портнихе, после к шляпнику, затем в сиротский дом. После приюта велела кучеру везти ее к пристани, где в течение четверти часа, отдернув занавеску, наблюдала за пароходами.
Вся эта езда туда-сюда настолько заморочила головы агентов (а один из них был еще и в тесных башмаках), что они не придали важности короткой остановке, всего-то минута, возле лавки Савотеева. Выездной лакей Авдюшка, соскочив с запяток, забежал в лавку и тотчас же выбежал, прыгнул на свое место, и они тронулись.
С одной стороны, мало ли что может понадобиться лакею в скобяной лавке: может быть, новый с хитростями запор на деревянный рундучок, стоящий у него под кроватью в общей лакейской комнате, а может быть, на сапоги подковки. С другой стороны, кто же ему позволит на господском экипаже, да еще сопровождая губернаторшу, по своим надобностям разъезжать и где вздумается останавливаться? Стало быть, не по своей воле лакей Авдюшка в скобяную лавку заходил, а выполнял чье-то поручение, может быть – губернатора, а может быть, и губернаторши. Ведь это же она в экипаже сидела. Но опять повторимся, наши агенты, уставшие от беготни за Еленой Павловной, не придали этому факту ни малейшего значения. В их глазах это выглядело явлением обычным. Такое отношение к делу можно было объяснить молодостью и отсутствием необходимого сыскного опыта. После остановки возле скобяной лавки разъезды графини закончились, она вернулась домой и более его не покидала.
Следующий день был менее суетлив, чем предыдущий. Елена Павловна отправилась к одной из приятельниц, которую навещала накануне. Экипаж отпустила, велев кучеру вернуться в половине шестого. Сама вошла в парадное и, как записали агенты, до половины шестого не выходила. Так происходило несколько дней подряд. Агенты даже заскучали, однако ненадолго…
Прочтя их отчет, Фома Фомич призвал агентов к себе и спросил, не считают ли они такое поведение объекта странным? Те ответили, что нет, не считают. Тогда фон Шпинне слегка нахмурился и попросил еще раз, но уже в устном порядке, перечислить все те места, куда заезжала в день своих активных визитов Елена Павловна. Молодые полицейские чины отрапортовали как по писаному, а вот в самом конце заспорили. Один утверждал, что Елена Павловна вначале заехала в скобяную лавку, а уж затем поехала на пристань. Второй с этим утверждением не соглашался, уверяя Фому Фомича, а заодно и своего напарника, что все как раз было наоборот: вначале она заехала на пристань, глядеть на пароходы, и только потом, по пути домой, останавливалась у скобяной лавки.
– Какой скобяной лавки? – не мог не спросить фон Шпинне.
– Скобяной лавки мещанина Савотеева! – разом ответили агенты.
– Графиня что, сама в лавку входила?
– Нет! – засмеялись молодцы. – Ей-то чего там в лавке делать!
– А кто туда входил?
– Выездной лакей.
– Графиня из экипажа выходила?
– Нет, она даже занавески на оконцах не трогала.
– А кто скомандовал кучеру остановиться?
– Да никто вроде не командовал. А тама кто знает? Издали-то не услыхать!
– Почему вы не написали об этом в отчете?
– Да чего, думаем, изнапрасну бумагу марать, каждого лакея не запишешь, как он по городу шастает… – затараторил один из агентов. А вот второй примолк, насторожился, смекнул, что не зря начальник о скобяной лавке спрашивает. В глазах этого агента обнаружилась сообразительность. Фома Фомич, заметив это, повторил вопрос, обращаясь уже непосредственно к нему:
– Почему не упомянули о скобяной лавке? Ведь вам что велено было? Каждый шаг отмечать, каждый!
Сообразительный, назовем этого агента так, быстро все понял, вильнул плутоватыми глазами из стороны в сторону и ответил:
– Так ведь эта, я говорил Кирюшке, надо бы про лавку-то, про эту мелочную, вписать, а то как-то нехорошо, вдруг спросят. А он: «Я знаю, чего писать…»
– Здрасте-пожалста! – взвился Кирюшка и удивленно-возмущенно выпучился в сторону своего напарника. – Это когда же ты говорил такое?
– Говорил, говорил, – закивал Сообразительный, – ты вспомни. Забыл, что ли?
Тут и Кирюшка, кажется, сообразил, что напарник самым бессовестным образом топит его, пытается выставить в глазах начальства недотепой, и сменил тактику.
– Это не ты говорил, что про лавку вписать надо!
– А кто? – быстро смекнул Сообразительный. – Хочешь сказать, ты говорил?
Эта перебранка двух коллег могла длиться очень и очень долго, если бы фон Шпинне не положил ей конец.
– Тихо! – прикрикнул он на агентов. – Оба хороши! Вы что из меня дурака делаете, а? Племя вертлявое! Для того чтобы меня обмануть, квадратную голову иметь надо!
«Почему квадратную?» – подумал Кирюшка и тут же был ошеломлен. Начальник сыскной вздрогнул, подался вперед и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
– А потому, что все великие обманщики, такие, например, как граф Сен-Жермен или тоже граф, но уже Калиостро, а также другие, были с квадратными головами!
Охота что-либо утаивать от фон Шпинне, равно как и пытаться его обмануть, пропала у Кирюшки раз и навсегда. А начальник сыскной тем временем продолжал:
– И ты, и ты! – Он поочередно ткнул в агентов пальцем. – И думать забыли о скобяной лавке. Проспали, проворонили, а вспомнили случайно. И поскольку глупые еще, то проболтались. Теперь врете, изворачиваетесь. И не стыдно вам? – Агенты потупились. – Изворотливость в нашем деле вещь нужная, временами полезная, иногда заслуживающая похвалы и очень редко – награды. Но при этом вам стоит запомнить, зарубить на носу одну истину. Из воды при большой ловкости можно выйти сухим, я даже видел таких людей, но вот чистым из дерьма еще никто и никогда не выбирался. А для того чтобы не попадать в дерьмо, нужно в точности выполнять приказы вышестоящего начальства. Мои приказы! Надеюсь, вам понятно все, что я сказал?
Агенты с готовностью закивали, да так рьяно, что
