Это были отбросы общества, юнцы по четырнадцать — девятнадцать лет из рабочих семей, тяжелым трудом зарабатывающих на жизнь. Они или вообще не ходили в школу, или измывались над учителями, которым стоило огромных трудов научить их читать и писать на уровне начальной школы. Задыхаясь от мокроты и старческого кашля, они с трудом приходили в себя после мертвецки пьяного сна. Потом шутки ради расстреливали почтовые ящики из винтовок М-80, били оконные стекла, валили заборы или забирались в дома и грабили их, рисовали свастики или зажигали кресты, насиловали девочек или избивали «долбаных зубрил», воровали из машин аккумуляторы или просто шлялись по улицам, прокалывая мимоходом шины у автомобилей. Там, где люди собирались для отдыха, появлялись и они, опрокидывали прилавки с едой, разбрасывали по дорожкам битое стекло. Они носились по газонам на своих грязных рокочущих мотоциклах или часами дергались под магнитофон в собственных кварталах, изводя соседей хриплыми звуками тяжелого рока и пронзительными выкриками.
Никто не осмеливался выступить против них, потому что эти юнцы еще не знали, что такое страх. Как бешеные собаки, они могли напасть на любого человека, даже на полицейского, или сорвать зло на детях смельчака и его имуществе. Им нечего было терять, кроме того, они отлично знали, что серьезное наказание им не грозит. Они предъявили права на пригород, в котором когда-то поселились их предки, и теперь ночь за ночью разрушали уклад жизни своих родителей.
Этим вечером происходило то же самое. Небо слилось с домами и кустарниками в густое темно-серое месиво. Под уличными фонарями юнцы орали, ругались и хохотали, цепляясь к взрослым, взбешенные и беспомощные лица которых показывались время от времени в окнах ближайших домов. У добропорядочных граждан не было никаких причин ждать перемен.
Но этим же вечером «бьюик-сенчури» свернул со скоростного шоссе на дорогу, ведущую в разросшийся рабочий пригород, и фары машины прорезали стелющийся над дорогой туман. Не снижая скорости, «бьюик» повернул налево, к кварталу, где собрались юные подонки, и помчался прямо на их стаю. В такой ситуации юнцы могли бы растеряться и остолбенеть от неожиданности, уставившись на приближающуюся машину, и не пытаться что-либо предпринять. И водитель вполне мог бы пробить в их толпе дорожку, устланную трупами, раскатав парочку-другую из них в лепешку. Возможно, пострадали бы только задние фары от случайно брошенной банки с пивом, и все.
Однако на этот раз действие разыгрывалось по другому сценарию. «Бьюик» затормозил перед самой толпой и остановился, не выключая мотора. Из машины вышел крупный человек в нейлоновой куртке. Юнцы равнодушно и лениво поглядывали на него, а динамики, надрываясь, продолжали грохотать.
— Гленн и Барри здесь? — спросил человек.
Юнцы начали проявлять интерес, но ни один из них раньше не видел ни эту машину, ни ее пассажиров, поэтому и разговаривать они не хотели.
— Здесь, говно из меня давят, — выкрикнул один из них, а остальные расхохотались.
Мужчина мрачно ухмыльнулся:
— Ах ты, гаденыш!
Парень оскалился:
— Не тряси здесь яйцами, папаша!
В этот момент открылась задняя дверца машины и вышел еще один человек, более внушительных размеров, почти толстый, но, очевидно, необычайно сильный. Лицо его украшали щетинистые усы.
— Эй, — крикнул он, — я вижу их, Лу. Вон они, двое говнюков!
Он указал на двух юнцов. Только теперь стая почувствовала, что происходит что-то неладное. Один фраер ушастый — это шуточки, с двумя могут быть хлопоты. Однако запугивание и фиглярство было их привычным оружием, и наглый юнец, который уже пытался было поддразнить чужаков, опять начал цепляться:
— Кто вы такие, мать вашу?
Усатый мужчина презрительно взглянул на наглеца:
— Мы законопослушные граждане, сынок. — Затем он обратился к Гленну и Барри: — Ну-ка пошли.
Те обменялись встревоженными, но наглыми взглядами со своими приятелями. Гленн выдохнул дым и сказал:
— Нам не по дороге, дядя.
Легким, плавным движением усатый вытащил револьвер из кобуры, спрятанной под его курткой. В то же мгновение из-за «бьюика» вышел третий мужчина и направил на дружков короткоствольную винтовку. Юнцы застыли в молчании, только магнитофон продолжал надрываться, как ни в чем не бывало.
Усатый повел револьвером:
— В машину, джентльмены! Одно неверное движение, и я разнесу вам черепушки!
Два ствола нацелились в переносицы Гленна и Барри, и под кашель одного из юнцов их отделили от стаи. Теперь они остались одни. Барри вытер рот рукавом:
— Ну, и что дальше?
Первый человек, вышедший из машины, не спеша объяснил:
— Мы собираемся отвезти вас в полицию Пэрриша. Там вас поджидает для опознания известная вам леди. А потом, судя по всему, вам оторвут яйца. Поехали!
— Дерьмо! — сплюнул Гленн, а Барри угрюмо смотрел в землю.
Другие парни уже поняли, что происходит. Гленн и Барри укрепили свой авторитет в стае, изнасиловав и избив Джолин Хейг. Оба парня догадывались, что этих горилл прислали Хейги и до полиции их могут не довезти.
Они медленно и неохотно пошли к «бьюику», двигатель которого работал на холостых оборотах. Понятно было, что лучше и не пытаться бежать. Усатый отступил в сторону, пропустив на заднее сиденье машины Гленна и Барри, а затем обратился к другим юнцам:
— Передайте их мамашам, что они смогут увидеться со своими детками в полицейском участке Пэрриша завтра утром. Скажите им также, что бесполезно пытаться освободить их под залог или брать на поруки, потому что этих молокососов обязательно засадят, и надолго. — Он засмеялся. — Мы решили очистить улицы от всех обнаглевших сопляков. Почему бы на радость соседям не приступить к этому благому делу именно сейчас?
Усатый прицелился в стоящий на тротуаре магнитофон и дважды выстрелил. Ящик взорвался: поднялся клуб дыма, вспыхнуло пламя, и наступила тишина.
Усатый вновь заговорил:
