к этому вре-мени умер, наверное?
– Да, уж лет пятнадцать назад.
– А… – Ивану долго не удавалось коротко сформулировать ещё один вопрос. Он помолчал, соображая, и спросил всё равно длинно и путано: – А как вы обходите парадокс смещения встреч? Я вот увидел Маркоса уже взрослым, поэтому увидеть его в более юном возрасте я его как будто не могу… А вот ты можешь увидеться с ним, с тем, когда он существовал до вашего первого знакомства?
– Мы это называем просто парадоксом встреч. И он нас тоже волнует. Казалось бы, чего проще, раз я могу передвигаться во времени. То и встретить мне можно, по идее, кого угодно и когда угодно. Хотя бы и себя самого. Но и мы в таких случаях находим закрытие. Совершенно неясное дело. Совершенно!!! – Он взъерошил волосы и стал походить на карикатурного учёного из юмористического журнала. – Даже в общем виде задача не решена! И нет ни одной вразумительной гипотезы по поводу этого парадокса. А он есть, мы-то с вами знаем… Будет охота, – поговорим на тему парадокса встреч, а сейчас иди-ка в комнату Маркоса, мы её так и называем до сих пор. Там тебя ждут твои друзья.
Встреча с аппаратчиками, вызволенными Иваном из временной ямы, прошла весело и непринуждённо. Оказалось, поговорить они любят не меньше современников ходока. Пошутить и подшутить друг над другом – тоже.
Иван не заметил, как пролетело несколько часов общения. Алексу пришлось напомнить, что пора бы и разойтись, а аппаратчикам заняться своими делам.
– А ты, Ваня, возвращайся домой. Мы подготовим всё к твоему выходу в будущее, тогда тебя и позовём.
– Но это туда и обратно. Ваше время для меня не существует.
Алекс кивнул.
– Для нас твоё время тоже не существует. Так что мы тебя позовём и назначим момент твоего у нас появления, а ты сам решишь, когда тебе к нам придти. До свидания.
– До свидания, – сказал Иван и зябко повёл плечами от остро пронизавшей его мысли.
Вот о чём они сейчас говорили?
Их время не существует для него, а его – для них!
И как это понимать, если здраво подумать? Впрочем, здраво с точки зрения нормального человека, не ходока…
И даже для ходока… Для него самого, в конце концов.
Неприятные откровения
– Ваня! – ахнул Сарый, с несвойственной ему резвостью бросаясь к лежащему на полу Толкачёву. – Где же тебя так? Кто же тебя так, Ваня?.. Ай-ай!
Из разбитого носа КЕРГИШЕТА сочилась кровь. Губы вспухли, вывернулись наружу. Левый глаз наливался синевой. Поднимаясь, он протяжно простонал:
– Н-не знаю-ю.
– А где был?..
– В…в древнем… Вавилоне.
– Опять!?. – схватился за голову Сарый, изображая крайнюю степень возмущения учеником. – Опять тебя понесло. И опять с бухты-барахты. Ну, зачем ты туда ходил, в этот рассадник бандитизма? Там же порядочному человеку делать нечего. Ты думаешь, о Вавилоне вспоминают лишь из-за строительства вавилонской башни? Но это сказка. А известен он потому, что люди из него убегали не из-за божественного вмешательства, а чтобы остаться живыми… Ай, Ваня, Ваня!
– Нав-вуходон-носор… – Иван едва выговорил опухшими губами имя правителя Вавилона, на которого хотел посмотреть.
– Ваня! На кой тебе этот спесивый… этот напыщенный…этот… – Сарый почти захлебнулся в возмущении. – Что ты за бестолковщина, честное слово! Спросить бы надо, как, что и куда? Подсказал бы, а так вот… Когда ты образумишься?
– Образумили вот… – сквозь зубы выдавил Иван. – М-м… Всё тело скрипит… Едва до дому дошёл. Налетели, гады, в темноте. Откуда только взялись?
– Откуда, откуда? – замахал руками Сарый, не зная, чем ещё выразить своё негодование поступком ученика. – Рот не надо разевать!.. Ты же, наверное, шёл и… Так когда-нибудь всё-таки нарвёшься…
– Ну, уж… Я им тоже отметин понаставил. Запомнят меня надолго!
– Оно и видно… Тебе легче оттого?
Иван отмахнулся, приложил к лицу мокрое полотенце, оставляя на нём разводья сукровицы.
– Симон был?
– Был. Тебя зовёт Алекс.
Иван с удивлением осмотрел своё лицо в зеркале.
– Да, хорош… Ничего не скажешь… Ц-ц-ц… Ладно!.. Поем и пойду.
– Сходи, сходи. И… будь там осторожнее. – Сарый помолчал, ожидая, не скажет ли чего ещё Иван, но тот был занят собой. – В прошлом я всегда боюсь людей, а в будущем… самого будущего.
– Мораль? – Иван приподнял голову, чтобы из-под припухших век лучше разглядеть Учителя.
Сарый сложил на животе руки, ладонь на ладонь. В красивых его глазах затаилась печаль.
– Никакой, Ваня, морали, – так же печально произнёс он. – Только не забывай, что и в прошлом, и в будущем твоё появление не объясняется ни ходом истории, ни логикой природных преобразований, ни развитием биологических последовательностей и самой эволюцией.
– Ну и ну, дорогой Учитель, – Иван с замешательством и удивлением глянул на Сарыя. Он от него такой учёной тирады не ожидал. – Но… Волков бояться – в лес не ходить.
– Да, оно так, конечно. Но ты всё-таки помни об этом. Забвение, казалось бы, простых истин, чревато, Ваня, неприятностями, о которых иногда даже не подозреваешь.
Ивану стало не по себе от слов Сарыя. В них затаилось нечто обидное или, вообще, постыдное. Как будто приоткрыли неприметную дверь в давно обжитом, приспособленном к жилью и до конца изученном доме, а за ней – хаос не уюта, сводящий на нет все заботы о наведении порядка в доме к приходу гостей.
– Учитель, то, что ты сказал, слишком серьёзно, чтобы сразу до конца понять странность твоего предупреждения.
– Не так уж оно и странно, если поразмыслить. Ты ведь давно на себе это почувствовал.
– То я. Я же не… А… Симон?
– Того же мнения.
– И дон Севильяк?
– Каждый ходок, Ваня, рано или поздно приходит к тому же выводу.
Утоляя боль, Иван опять приложил к лицу холодное, влажное полотенце.
– Послушаю порой ваши откровения, – сказал он с горечью, – и в прорабы снова хочется податься.
Сарый покачал головой.
– Никуда ты уже, Ваня, не денешься. Во времени ходить – что любить. А любовь… Сам знаешь. Бегай, топись или в прорабы уходи, а от неё не избавишься. Вот так-то, Ваня.
Сарый многозначительно тряхнул головой.
– Любовь зла, думаешь?
– Зла, Ваня.
Нечаянный разговор с Учителем заставил Ивана, будто бы очнуться от наваждения, в котором он пребывал, непрестанно уходя то в безумные глубины прошлого, то в будущее, то, производя глупые набеги во временную округу. Все его действия уподоблялись качанию на качелях: взад-вперёд – без единой серьёзной остановки, чтобы отрезвить голову после качки и подумать о перемене развлечения.
Пора что-то делать своё. Именно делать, а не быть на побегушках, – отчаянно думал он, идя в будущее. – Делать что-то кому-то нужное, полезное. И не только для тех, кто уже прожил свой век и покрылся патиной времени, но и для тех, кто еще придёт на смену через десятки лет, и для тех, кто живёт рядом с ним в настоящем. И других ходоков не забыть бы.
Пора что-то делать…
Но что?
Вот вопрос вопросов. А
