сподручнее, — на шутку ответил шуткой Хуцишвили. — Давай раздувай кадило, заправляй его ладаном, это как раз по твоим силам.
— А нельзя ли без этих шуток? Кто их прислал сюда? — крикнул Мито Чикваидзе.
Солдаты засмеялись. Но в это время раздалась звонкая, протяжная команда:
— Становись!
Говор утих. Отправлявшиеся в поход построились.
— Смирно! На молитву, шапки долой! — раздалась новая команда.
Солдаты сняли шапки. В воцарившейся тишине слышались только фырканье лошадей, звяканье упряжи да сухое потрескивание факелов.
Седобородый священник надел на себя епитрахиль, дьякон раздул кадило, и молебен начался.
Священник совершал богослужение на древнегрузинском языке. Тряся козлиной бородкой, худой, высокий дьякон щурил сонные глаза и на возгласы священника отвечал бесстрастным, равнодушным: «Господи, помилуй!»
Окончив молебен, священник окропил строй святой водой и произнес напутственное слово, в котором призывал по примеру предков, не щадя живота своего, сражаться, спасти родину и православную веру.
Набежавший откуда-то ветерок заколыхал пламя факелов.
После священника с короткой речью обратился к уходившим генерал Чиджавадзе.
— Помните, капитан, — сказал он в конце речи, повернувшись к Хидашели, — ваша батарея отправляется на фронт первой. Вы — наша первая ласточка. Желаю вам вернуться с победой. Да хранит вас бог!
Он обнял и трижды поцеловал капитана. Хидашели поблагодарил генерала, сел на коня, проскакал перед батареей и, привстав на стременах, протяжно скомандовал:
— По коням!
Ездовые сели на лошадей, орудийная прислуга заняла свои места у орудий.
— Справа по-орудийно, шагом ма-а-а-арш! — раздалась новая команда.
Батарея пересекла плац, вышла на Военно-Грузинскую дорогу и направилась к вокзалу.
Солдаты, оставшиеся в бригаде, наблюдали с возвышенности, как уходила батарея, прислушивались к долго не смолкавшему грохоту колес…
— Жалко, — сказал Корнелий, — так быстро они собрались, что я не успел кое с кем попрощаться.
— Должно быть, скоро и мы отправимся, — заметил Цагуришвили.
Высоко в небе мерцали звезды. Порыв ветра в последний раз донес издали конское ржание…
2
Турция использовала в своих интересах беспомощное положение Закавказья, отлично зная все его слабые места. Ей была на руку та вражда, которую сеяли и разжигали среди народов Закавказья националистические партии. С первого же дня переговоров о перемирии, начавшихся в ноябре 1917 года, турки, действовавшие по указанию германского командования, настойчиво шли к намеченной цели: захватить сначала Ардаган, Карс и Батум, а затем все Закавказье.
Как-то возвратившись домой уже почти в полночь, Эстатэ словно подкошенный свалился в кресло. Затем, придя несколько в себя, разбудил жену.
— Вардо, погибли мы, — упавшим голосом пролепетал он, — турки уже в Батуме…
— Какой ужас! — вскрикнула Вардо и села в постели. — Неужели это правда?..
— Да, я только что виделся с Гегечкори, — с той же безнадежностью произнес Эстатэ, схватившись за голову обеими руками и упершись ими в колени. — Да, Вардо, положение ужасное. Погибаем мы, нет спасения! Турки, конечно, не удовольствуются занятием Батума. Они наступают со всех сторон. Они подходят к Борчало.
— О боже, что ты говоришь! Неужели к Борчало?.. Откуда они там взялись? — завопила Вардо и свесила с кровати ноги.
— Они ворвались в Армению, заняли Караклис и по Бамбакскому ущелью подошли к Борчало… Оттуда, конечно, пойдут на Тифлис!.. — задыхаясь от волнения, объяснил Эстатэ.
Ему не хватало воздуха. Он сорвал с себя галстук, воротничок и бросил их на стул. Вардо сунула белые, полные ноги в ночные, вышитые шелком туфли, подбежала к туалету, подняла фитиль в ночнике и накапала в рюмку валериановых капель.
Эстатэ выпил капли, разделся и лег в постель рядом с женой. Он долго ворочался, но в конце концов успокоился и уснул.
Прошло не больше часа. Вдруг собака, спавшая на балконе, громко залаяла, и в дверь кто-то постучался. Супруги проснулись в страхе. «Уж не турки ли ворвались в город?» — подумала Вардо. Эстатэ же так перепугался, что не мог ни встать, ни сказать что-либо.
Стук повторился. Эстатэ совсем потерялся, лежал, будто парализованный.
Вардо соскочила с кровати, накинула на плечи шаль и подошла к двери.
— Кто там? — спросила она.
— Я, — раздался глухой голос.
— Джибо!.. — крикнула Вардо мужу.
Эстатэ быстро оделся и прошел в столовую, куда уже вбежали встревоженные неурочным стуком Нино и няня Саломэ. Они с удивлением смотрели на Джибо — почти все лицо его было закрыто башлыком.
— Что случилось? — спросил брата Эстатэ.
— Батум пал…
— Как это так? — едва сдерживая рыдания, выкрикнул Эстатэ.
— А чего же лучшего можно ждать от правительства Жордания, Гегечкори и Рамишвили… — махнул рукой Джибо.
— Да расскажи толком, как это произошло? — обратилась к нему Вардо.
— Не спрашивайте, не заставляйте ничего рассказывать… Позор, позор и позор! Только и могу сказать, — произнес он и, сняв шинель, поспешил умыться. Вся одежда его была в грязи и разодрана, точно он только что участвовал в атаке и напоролся на проволочное заграждение.
— На кого ты похож! Где это так тебя? — снова спросила Вардо.
— Мама, погоди, пусть дядя успокоится, придет в себя, — пожалела дядю Нино.
— Башлык почему не снимаешь? — протянул Эстатэ.
— Не снимаю потому, что вот что стало со мной, — ответил Джибо и слегка оттянул башлык.
Лицо у него распухло и горело от многочисленных ссадин и царапин. Глаза налились кровью. Он несколько раз вымыл мылом руки, затем осторожно протер глаза.
— Господи, что же это с тобой приключилось? — с беспокойством спрашивала Вардо.
— Да, да, кто мог бы подумать, что оборона Батума кончится так позорно… — качал сокрушенно головой Эстатэ.
— Ты все свое твердишь, удивляешься. А удивляться тут нечему. Скажи, пожалуйста: кто должен был сражаться, кто должен был воевать? Многие воинские части ушли во главе с комитетами еще до наступления турок, как только услышали о мире с Германией: заявили, что им здесь нечего делать, раз закавказская власть отказалась признать советское правительство, что они должны идти защищать революцию…
— Да, господа меньшевики только теперь спохватились, только теперь начали осознавать свои ошибки, — заметил Эстатэ.
— Я видел на станции Самтреди Ноя Жордания, — стал рассказывать Джибо. — Он прибыл туда из Тифлиса и имел возможность собственными глазами любоваться «завоеваниями революции». Рядом с ним стояли начальник штаба Кавказской армии генерал Лебединский и штабные офицеры. Ах, этот проклятый городишко Самтреди! Никогда не забуду, что там творилось.
— А что же там творилось? — заинтересовалась Вардо.
— Ужас! Из Батума непрерывно подходили поезда, переполненные беженцами. На крышах, на ступеньках — всюду люди… Нет, нет… не спрашивайте!.. Не хочу даже вспоминать, — безнадежно махнул рукой Джибо.
— А все же — какие меры принимались вами, чтобы удержать Батум? — допытывался Эстатэ.
— Какие меры могли принять мы? Бесполезно… Стихия!..
Вардо сняла с деверя башлык и произнесла:
— Ой, как же ты изуродован! Что с
