Боюсь, это его последний разговор и с российским читателем…
* * *
Эммануила Казакевича, автора знаменитой «Звезды», рекомендовать не нужно. Хотя, может быть, и стоит задуматься, почему он не вплел в свой шедевр никаких еврейских мелодий. В расчетливости геройского разведчика, пробивавшегося на фронт с риском загреметь в штрафбат, заподозрить трудно. Скорее всего, он стремился в своей балладе избежать психологической и идейной усложненности, с которыми неизбежно связана еврейская тема.
За свою военную прозу Казакевич дважды награждался Сталинскими премиями, но его идишистский биробиджанский период сегодня совершенно забыт. И может быть, напрасно. Советую прочесть его стихотворение и маленькую поэму 1936 года. Как минимум, это документы эпохи.
Земля, на которой я счастлив
Я, коня не седлая,Взлетел на него.И шарахнулись в стороныСиние тени.Я наметом лечуСреди сказочных горПо обильному августуВ рыжем цветеньи.От Биры до Хингана,Коня горяча,Мимо пасек,Пропахших медвяным настоем,Сквозь смолистые запахиКедрачаЯ лечу. И я вижу —Земля моя строит.Мне навстречуВыходят мои земляки.Я приветствую их,Поздравляя с успехом…— О-го-го!Возвращается из-за рекиИх ответ многократнымраскатистым эхом.И девчата с полейМне помашут вослед.Тракторист улыбнетсяПриветливо, щедро.Я люблю свою землю!Мне мил белый свет!В зимовье нахожуЯ смолистые щепки.Сухари.И хрустящуюСоль в туеске.И заботу о том,Кто придет сюда следом.В моем сердцеНет места старухе-тоске,Залита она яркимУлыбчивым светом.Я наметом промчусьПо родимой земле,Да, она для меня!И, как тысячи радуг,Расцветает в душе,Расцветает во мнеНеизбывная, полнаясвежести, радость!Становлюсь я похожимНа эти края.Не прохожий,А общего дела участник.Полюбила меня,Присушила менята земля,На которой я счастлив!
Начинается город
Маленькая поэма
1
Когда под сердцем трепетным комочкомЗабьется песня, торопясь наружу.В минуты эти мне теплее ночью,И сад отцовский расцветает в стужу.Я выхожу на площадь, как в поля,Июльской ночью, пахнущей укропом.А подо мной вращается Земля,Наматывая, будто нитки, тропы.В такую ночь хожу я и смотрюНа край, что мнился мне таким далеким.И предо мной встают, как на смотру,Его хребты, поля, разливы, реки…Меня облепит колдовская тьма.А купол неба в дырах, будто сито.И сознаю я сам: О, как я малПред тем, что не забыто, не избыто.Пахнет в лицо мне запахом жильяИ свежим хлебом, на поду печенным.И заблужусь в ночном сияньи я,Приду к речной воде, густой и черной.По утреннему городу спешуК столу редакционному простому.За ним совсем немного лет пишуО тех, кто этот город нынче строит.Вот обогнал я одного из нихИ на ходу взглянул в лицо пытливо.Ты — человек. Приподнят воротник.Улыбка — белозубейшее диво.Я тороплив. Мне многое увидеть,Мне многое запомнить суждено.Вот новый дом встает, как в сказке витязь.Вон вальс плывет в открытое окно.От радостных улыбок в мире тесно,Легли дороги, в дальний путь маня…Проходят люди, и не слышат песни,Что родилась под сердцем у меня.
2
Он был одним из лучших зданий города,Сарай, что выводил под крышу я.Он на тайгу глядел светло и гордо,По ветру спелым кумачом звеня.Шел первомай. Я шпалы просмоленныеПустил на мостик, что к сараю вел.По ним шагали первые влюбленныеЗа речку, где багул лиловый цвел.Они ломали на букеты веткиИ украшали ими мой «дворец».А я смотрел на них с терпеньем редким,Как смотрит на детей своих отец.И мой сарай был кораблем влюбленных,Несущимся на алых парусахТуда, в весенний и вечнозеленыйМир, тающий в задумчивых глазах…Теперь сарай мой лишь обыкновенный,Довольно куцый и смешной сарай.Влюбленные в тайге подняли стены,И город встал, где был медвежий край.И былью стало все, о чем мечтали,О чем просили: «Еселе, сыграй!»И он летит сквозь дымчатые дали,Дворец мой первый, первый мой сарай!
3
Перрон Биробиджанского вокзала!Взошла твоя счастливая звезда.Ни водокачки, ни большого залаТут не было. Но были поезда.Сердито отдуваясь, привозилиОни народ со всех концов России.Вот едут Тунеядовка и Шпола,Вот Витебск, Минск, Одесса и Лунгин.И на вокзале тяжко стонут шпалы,Висят гудки, протяжны и туги.Тут матери качают ребятишек,Там двое в споре яростном сошлись.В теплушках, на подножках и на крышахВ наш край таежный приезжала жизнь.С веселыми и грустными глазами,С плечами просто и в сажень плечо.И был перрон толпой густою залит,Тут пели и рыдали горячо.И лошадей по сходням выводили,И выносили сундуки с добром…И стар и млад — как молоды мы были!Нам в шевелюры город серебромЕще не лег тогда. Нам всяко будет:В палатках надрожимся под дождем…Но никогда, наверно, не забудемВокзал.Наш первый в этом крае дом…Уже звенят над городом антенны,Дрожит над клубом алая звезда.Я каждый вечер, каждый, непременно,Хожу встречать ночные поезда!
4
Привыкли к взлету третьих этажей,На тротуар не смотрим, как на диво.И скептики порастеряли желчь,А город стал приветливо красивым.Привыкли к телефонам и к тому,Что на работу не идем, а едем.И в скверах «Штерн», а вовсе не ТалмудЧитают старики. Привыкли к детям,Что целый день с настырностью грачатНа улицах кричат. Привыкли к свету,Что вспыхивает в окнах по ночамИ озаряет заревом планету.К людской толпе у театральных касс,К домам, встающим из болотной ряски…Могло ли быть без вас, без них, без насТакое воплощенье старой сказки?А город все растет. Еще вчераВсех жителей я кликал поименно.И скверы обходил по вечерам,Чтоб не спугнуть нечаянно влюбленных.Вчера я знал, кому чем досадить,И чем могу обрадовать другого…А нынче столько незнакомых лиц,Что я уже теряюсь, право слово.О чем мечтали мы в крутой мороз,Вбивая в хлябь болота сваи гати,Сегодня в нашем городе сбылось,И счастливы с тобою мы, приятель!
5
Улыбку моего отца я вижуВ лучах рассветных над седой Бирой.И город мой становится мне ближе.Он как отец мой — добрый и родной.О, где мне взять ту силу и ту ласку,Ту правду, что улыбкой он дарил.Кончаются немыслимые сказкиУ дорогих и горестных могил.По улицам, как гулким коридором,Плывет фрегатом алый этот гроб.По улицам, по улицам, которымОн отдал все. Остыл высокий лоб.И я один. И лишь улыбка светит,Его улыбка светит сквозь года.Город, просыпаясь на рассвете,Встречает голубые поезда.И песня из моей груди наружу,Как кровь из раны, начинает бить.И сад отцовский расцветает в стужу,И клок зари, как знамя новых битв.Встает рассвет над синью дальних сопок,Колышет горизонт трава лучей.Как в сине небо серпокрылый соколВдруг грянет песня — лучше и звончейТой, что писал я, что носил —<???>И я в ответ бросаю: «Хорошо!»А он встает в неровном свете буден,Наш новый день, прорвавшийся из тьмы.Над всем, что было, и над всем, что будет,Над городом, который строим мы!Над нашей верой в светлые дороги,Которым нету края и конца.Идет рассвет, помедлив на порогеПри входе в город моего отца!
Хм, «город моего отца»… А не отца народов. Понятно, почему и Казакевич в 37-м лишь чудом избежал ареста, срочно перебравшись в Москву.
