Они друг другу не понравились. Не понравились настолько, что ощутили взаимную неприязнь. Кирилл увидел в глазах Валентины острый ум, смелость, нежелание признавать авторитеты. Такая не станет, не задаваясь вопросами, отдаваться борьбе за идеалы пролетариата. Валентине же показалось, будто на нее вылили целый поток лжи. А ведь он практически не сказал ни слова, только поздоровался.
Но ложь. она в механических движениях, повороте головы, прищуре глаз. Он напомнил Валентине старосту с параллельного курса Фому Обноскина. Когда в одной из газет опубликовали его небольшую статью, Репринцева насчитала там восемь ссылок на Маркса, на одну меньше на Энгельса, и по десятку на Ленина и Сталина. Сплошной цитатник! Чуть позже на университетском диспуте Валентина спросила у Фомы, а хоть одно его слово в материале имеется? Обноскин возмутился, заявил, что «товарищ Репринцева не правильно понимает роль советского журналиста».
И вот теперь перед ней еще один Обноскин.
— Товарищ Репринцева собирается вместе с нами на экскурсию? — голосом Фомы поинтересовался Кирилл.
— Я Валентину уговаривала, но она заявила, что у нее другие планы, — поспешила вставить Надежда. Любишь, не любишь Прошкина, дело они делают одно.
— Совсем отбилась от коллектива! — потряс кулаком джигит.
— Жаль, очень жаль, — на непроницаемом лице Прошкина промелькнула едва заметная ирония.
«Нет, не похож он на Фому, — решила Валентина. — Тот хоть и карьерист, но полный дурак. Прет напролом. А этот себе на уме. Возможно, и компартия ему нужна для каких-то личных целей».
— Валя хочет написать статью о преступлениях в Старом Осколе, — осторожно встал на ее защиту Давид. — Она нам рассказывала, что у вас убили актрису. Она была коммунистка?
— Нет, — медленно протянул Прошкин.
— Хотя бы сочувствующая?
Давид достал Кирилла, тот решил поменять тему. Однако Валентина — тут как тут. Коровин ускользнул от ответа, может из Прошкина удастся что-нибудь вытянуть?
— Вчера я разговаривала с Андреем, он пообещал интересные факты насчет Федоровской. Разве вы не в курсе этого?
— Нет.
— А вы были с ней знакомы?
Небольшое замешательство, Прошкин словно раздумывал, как лучше ответить? И Валентине сразу стало ясно: был!
— Я приходил к ней на спектакль. Хотел взять интервью для нашего издания.
— У вас же нет издания?
— Почему? Выходит боевой листок: «К победе коммунизма!». Нерегулярно — средств не хватает, но выходит.
— Она дала интервью?
— Отказалась, когда поняла, что мы критикуем буржуазное искусство.
— И все?
— Все!
— Буржуазное искусство нужно не критиковать, а уничтожать, — убежденно заявил Рустам. — У нас до сих пор носятся с разными Пушкиными, Чайковскими.
— Пушкина очень любит Иосиф Виссарионович, — оборвала его Надежда.
— Я не Пушкина имел в виду, — поправился Рустам, — а этого. Неважно. Пушкин был настоящий джигит.
— Какой он джигит? — не выдержала Репринцева.
— Как какой? Он же родился на Кавказе.
— Не родился, а просто побывал там.
— Хи-хи-хи, — засмеялся Давид. — На самом деле он был не кавказец, а еврей. Его деда звали Абрамом.
— Не деда, а прадеда. И не еврей, а абиссинец. Я понимаю, Рустам у нас национальный кадр, послан учиться по направлению из аула. Но у тебя, Давид, семья считается образованной, интеллигентной. Как не знать такого?
— Вы антисемитка? — Прошкин пытался уйти от опасной для него темы о Федоровской.
Вот тут он дал маху. Валентина увидела в его вопросе, тоне, которым он был задан, классический прием провокаторов. Стоит с ними начать серьезную дискуссию, как они сыплют традиционными фразами, типа: «Вы сомневаетесь в правильности политики нашей партии?», или «Вы уклонист, не понимаете, что происходит?», обвиняют тебя в любых грехах. Тогда Репринцева пошла напролом:
— Я так и не получила ответа на свои вопросы.
— Разве? — криво усмехнулся Прошкин.
— У меня ощущение, что и вы, и Коровин знали Федоровскую. Только почему-то скрываете этот факт. Хочу написать материал, а ваш руководитель всячески отговаривает, не советует лезть в это дело. Убийство ведущей актрисы! Позор для капиталистической системы, надо кричать, разбираться, как и в последующих убийствах. И вдруг!..
— Мы не следователи, а политические деятели, — ответил Прошкин, для которого слова Репринцевой казались хуже плетей.
Но девушка не сдавалась. Может то, что она сейчас скажет, лишь ее фантазии, но она скажет!
— Зинаида Петровна была замешана в нехороших коммерческих махинациях. Не связаны ли и вы с ними?
— Как вы смеете?!.. Обвинять партийного секретаря. В таком деле. Антикоммунистическая провокация. Причем безосновательная. — Чуть-чуть, и он задохнулся бы от возмущения.
«Попала в цель!» — догадалась Валентина.
— Партийный секретарь не есть лицо неприкосновенное. Сколько их сегодня в СССР привлекают к суду? Почему же вы себя и Коровина ставите над партией, товарищ Прошкин?
— Ну, знаете. Вы за эти слова ответите!
— И вы, — Валентина вошла в игру, из которой не хотела выходить. — Я сообщу о вашей, мягко говоря, странной позиции куда следует.
— Пожалуйста, — спокойно ответил Кирилл, хотя руки его предательски задрожали.
Давид и Рустам открыли рты, не понимая сути этой неожиданной схватки. Зато Надежда ощутила настоящую радость. «Молодец, Валька, здорово врезала ему!»
Неизвестно, чем бы все закончилось, но в дверь постучали, и с огромным букетом цветов появился Горчаков. Надежда обмерла от зависти, у Рустама загорелись глаза: «Молодец, джигит!», зато Давид грустно опустил голову: «Разве мне тягаться с таким». Лишь один человек встретил Александра с откровенной враждебностью, злобно фыркнул, отвернулся. Понятно, что это — о Прошкине.
Валентина представила своих товарищей из Москвы. Надежда кокетливо хихикнула, Давид протянул мягкую, почти женскую ручку, зато Рустам вцепился «джигитским» рукопожатием. Дошла очередь до Прошкина.
— А это?..
— Не надо, Валя, я его прекрасно знаю.
— Я тоже, — Прошкин демонстративно разговаривал с Горчаковым, повернувшись в пол-оборота.
— В классе ему частенько от меня доставалось. Помнишь, Кирюша, мои тумаки?
— Подожди! Скоро вы, князья, получите тумаки покрепче. Как в СССР!
Валентина заметила, что, несмотря на цветы и улыбки, Александр находился не в лучшем расположении духа. Что-то случилось?.. Ее догадки быстро подтвердились.
— В городе какое-то новое ЧП. Справа от гостиницы сквер. Когда я шел к тебе, то увидел полицейских. Толпился народ.
— Ты не узнал, что там? — удивилась Валентина.
— Не желаю работать без своего партнера. Сейчас сходим и узнаем.
— И мы с вами! — вскричал Рустам.
— Обязательно, — добавил Давид.
— Товарищи, у нас экскурсия. — пытался втолковать Прошкин. Однако быстро понял, ничего с экскурсией не получится. Живая история волновала ребят гораздо больше, чем полумертвая.
Все вместе они покинули гостиницу и двинулись в сторону сквера.
Народу набежало много, но в сквер никого не пускали полицейские. В толпе слышалось:
— Горло, говорят, перерезали.
— Убитый — солидный мужчина.
— Раньше ночью убивали, теперь средь бела дня.
— Полиция ничего не может. Гнать в шею начальника!
— Страсти какие! Из дома не выйдешь.
«Перерезали горло! — подумал Горчаков. — Значит опять тот же убийца?!»
Он сразу припомнил свое появление у дома Федоровской. Тогда все только началось! И когда же закончится?
Оставалось дождаться появления Корхова. А вот и он идет, грозно осматриваясь и чертыхаясь. Александр начал пробиваться к нему:
— Анатолий Михайлович!
Полиция стала его теснить, однако Корхов дал команду: «Пропустить!», Горчаков подхватил под руку Репринцеву и устремился к нему.
— Опять? — спросил Александр.
— Опять, — раздраженно бросил Анатолий Михайлович.
— А это кто?
— Валентина Репринцева из Москвы. Я вам рассказывал о ней. Помогает проводить журналистское расследование.
— Коммунистка, значит.
— Комсомолка! — с вызовом ответила Валентина.
Корхов окинул ее долгим, внимательным взглядом, будто что-то решал для себя. Репринцева смутилась. Александр спросил:
— Тот же самый убийца?
— Похоже. Почерк один.
— Убитый там?
— Да. Работают наши криминалисты. Хотите взглянуть?
Старый Лис спросил это с хитринкой. Он надеялся, что кто-то из журналистов обязательно откажется. Девушка так точно. Но все произошло наоборот. Александр тут же сказал: «Хочу», и Валентина молча кивнула. Корхову пришлось проводить их к месту преступления.
Мужчина сидел на скамейке в позе не испуганной, скорее удивленной. Неподвижные глаза застыли на смотрели в упор на подошедших. Валентина задрожала, отвернулась. Александр пытался строить из себя героя, вроде глядел на убитого. На самом деле он видел что угодно — парк, скамейку, но только не сам труп.
