этом разноязычии в житейском обиходе у евреев был один, объединяющий литературный язык — еврейский. Выше уже было указано (§ 19) на переход к националы ному языку в надгробных надписях Южной Италии, а теперь мы увидим возрождение этого языка в живых памятниках литературы. Это было вызвано притоком свежих сил из умственных центров Востока. Путь из Палестины и Вавилонии в Западную Европу лежал через Италию и Византию, и эти страны, да еще Испания со времен арабского завоевания, были непосредственными приемкиками еврейской культуры на пути ее с Востока на Запад. Рано развилась здесь академическая жизнь. В семейной хронике Ахимааца упоминается о сети раввинских «иешив» в общинах Южной Италии. Еще в XII веке во Франции цитировалась старая поговорка: «Из Бари исходит учение, и слово Божие — из Отранто». Из ломбардской Лукки, как уже сказано, переселилась в Германию ученая семья Калонимидов и насаждала там еврейское знание. Однако та чисто талмудическая наука законоведения, которая так пышно разрослась во Франции и Германии, не привилась на почве Италии и Византии. Обе эти страны были больше духовными дочерьми тогдашней Палестины, чем Вавилонии. Уступив галахическое наследие Вавилонии северным странам, итальяно-византийские колонии унаследовали от Палестины агадический элемент, влечение к «Мидрашу», к синагогальной проповеди и связанному с ней «Пиуту». Трудно определить, какие именно произведения анонимной письменности Мидраша выросли на почве Италии и Византии, но некоторые из таких творений носят на себе заметную печать этих стран.
К таким произведениям относится прекрасный Мидраш «Tanna debe Eliahu» («Учитель из школы Илии», также «Seder Eliahu», по имени Илии-пророка). По некоторым намекам в книге можно заключить, что автор был странствующим проповедником и жил в Италии или Византии во второй половине X века (приведенные в тексте две даты — 900 лет со времени разрушения храма и 4744-й год от сотворения мира — соответствуют 970 и 984 годам христианской эры). Откликами на гнет христианской среды являются те места проповедей, где автор изливает свой гнев на «злой Рим», «злодейское государство» («malchut hareschaa»). Страстное ожидание Мессии и глубокая вера в близость Божьего суда над народами дают проповеднику возможность поддерживать бодрость духа в слушателях. Он говорит обыкновенно от имени странствующего Илии-пророка, предтечи Мессии, в таком наивном стиле: «Однажды я ходил с места на место и встретил одного старца. Он спросил меня: будут ли существовать иноверцы в дни Сына Давидова (Мессии)? И я ответил: все народы и государства, мучившие евреев и притеснявшие их, будут свидетелями их радости, будут этим крайне огорчены и затем обратятся в прах; те же, которые не мучили и не притесняли евреев, будут в ту радостную пору служить им в качестве землепашцев и виноделов» («Eliahu Rabba», глава 22). «Боже мой в небесах! — восклицает автор с тоской. — Ведь известно, что Ты ждешь наступления дней, когда Израиль удостоится пришествия Сына Давидова. Ты тогда найдешь во Израиле и знатоков Писания, и ученых в Мишне, и честных торговцев. Призываю в свидетели небо и землю: Бог ждет Израиля (в Святой Земле) с большим нетерпением, чем отец ждет сына или жена — мужа. Он хочет, чтобы евреи покаялись для того, чтобы он мог освободить их и построить для них храм, который никогда уж больше не будет разрушен» (глава 31). Иногда проповедь переходит у автора в страстную молитву, которая должна была производить потрясающее впечатление на слушателей: «Владыка мира, посмотри на наши бедствия, на обиды, ежечасно нам причиняемые! Вспомни, сколько среди нас семейных людей, не имеющих заработка и все-таки занимающихся Торой постоянно. Вспомни, сколько бедняков во Израиле, с которых иноверцы сдирают кожу (тяжелыми налогами) и которые все-таки занимаются Торой... Отец мой, в небесах, не Ты ли сказал через пророка Иону: как не пощадить великого города Ниневию, где больше двенадцати мириад людей и много скота! Как ты пожалел Ниневию, пожалей и нас» (гл. 19). Автор не питает враждебных чувств к окружающим народам и требует, чтобы евреи в деловых сношениях поступали с иноверцем как с ближним, без кривды и обмана, но вместе с тем предостерегает от семейного сближения с неевреями: нельзя есть с ними за одним столом и дружить с ними, ибо этим подвергается опасности семейная жизнь еврея (гл. 8). В другом месте (гл. 21) автор объясняет свои опасения следующим рассказом. Отец одной еврейской девушки дружил с соседом-неевреем, пил, ел и веселился с ним; однажды сосед попросил, чтобы еврей выдал за него дочь замуж, и отец согласился, но дочь не хотела этого брака и, когда наступил день свадьбы, бросилась с крыши дома вниз и разбилась насмерть. Если вспомнить о тех церковных канонах, которые запрещали христианам разделять трапезу и дружить с евреями, а тем более вступать в брак с ними, то станет ясно, что такие предостережения со стороны еврея вполне оправдывались условиями времени. В общем же этот «Мидраш Илии» проникнут духом самой чистой и возвышенной морали, человеколюбия и глубокого сочувствия ко всему страждущему. Слово автора проникает в душу. Читатель очарован всеми этими трогательными увещаниями, прекрасными притчами, рассказами таинственного странника о своих встречах и беседах с людьми. Нужно было быть не только моралистом, но и поэтом, чтобы говорить такие речи и написать такую книгу, лучшую жемчужину мидрашитской литературы.
«Мидраш Илии» был, вероятно, не единственным произведением той эпохи, выросшим на почве Италии или Византии. Полагают, что в этих странах и в ту же эпоху были составлены еще анонимный «Мидраш Псалмов» («Midrasch Tehillim» или «Schocher Tob») и Мидраш к Пятикнижию, составленный Товией бен-Элиезером под названием «Lekach-Tob» (известен также под именем «Pesikta zutrata», Малая Песикта). Товия жил, по предположениям новейших исследователей, в Византии во второй половине XI века и, может быть, еще дожил до первого крестового похода.
Здесь, как и в Палестине, прямым продолжением мидрашитской письменности была синагогальная поэзия, «Пиут». «Пайтан» шел вслед за «даршаном». Из ранних пайтанов предание называет Шефатию и Амитая, членов той славной семьи из города Ории, которая играла такую видную роль в истории евреев Южной Италии и Византии (§§ 19-20). Полагают, что по поводу тогдашних гонений императора Василия I, в конце IX века, сочинена была Шефатией одна из его трогательных молитв покаяния, начинающаяся словами: «Israel noscha» (в «Selichot» второго дня предновогодней недели):
Они стучатся в Твои двери, Боже, как нищие,
Услышь же их мольбу, Живущий в горних!
Они запуганы своими притеснителями и оскорбителями,
Не оставь же их Ты, Бог их предков!
Пусть спасение явится им, пред глазами всех,
Пусть
