вечная, и взять ее ничем нельзя было. Точно тебе говорю, уезжать надо, так что ты плати, а мне за дочей ехать.
Хелена подавилась, и невольно рванула к выходу, задевая фамильяра. Дарлан схватил ее за рукав и посадил на место.
— Ты об этом что-то знаешь?
— Да в том-то и дело, что ничего, — быстро ответила она. — Ее Филя нечаянно разбил. И «черные лепестки на белый камень» — да это может быть все, что угодно.
— Филипп?
Кот засуетился и сглотнул.
— Может, наверх пойдем? Я там все расскажу?
Под веселые и пьяные возгласы толпы Хелена с фамильяром и двумя эльфами отправились назад в приготовленную комнату. В маленьком помещении кот в очередной раз пересказывал историю, добавляя при каждом удобном случае свое возмущение. Алавир расхаживал по комнате, задавая все новые вопросы, на которые не получал внятного ответа, а Дарлан внимательно слушал животное. Само это событие мало что значило. Да оно бы так и осталось незначительным для эльфов. Вот только даже гордое название «стекляшки» не могло придать ему такую же важность, как короткое упоминание в старинном свитке, который они нашли в библиотеке. Разговор прервал громкий стук в дверь, за которой оказался хозяин трактира. Он решительно вошел в комнату, со злостью захлопнув дверь за спиной. «Нужно было на ключ закрывать», — подумала Хелена.
— Я говорил, не ходить вниз? — сказал он, сжимая кулаки.
— Если бы еда была нормальной, нам бы и не пришлось спускаться, — встал в полный рост Дарлан и потянулся за мечом.
— Я могу узнать, какие у вас проблемы? — спросил Алавир, останавливая брата.
— Вы — мои проблемы! За вами следил какой-то старик. Мне это не надо! Если в моем доме появятся стражи, я потеряю много денег и свою репутацию, щенок ушастый, это тебе понятно?! — прокричал хозяин таверны. — Я знать не хочу, кто вы, но чтобы вас здесь больше не было! Убирайтесь!!!
Дарлан резко одернул руку и развернулся к вещам.
— Мы уже уходим.
— Чтобы больше никого из вас здесь не видел! — сказал хозяин и вышел в коридор.
Хелена смотрела на сборы эльфов с грустью и усталостью. Очередную ночь в дороге она не переживет, по крайней мере, ей так казалось. Всплыли воспоминания об академии и Мелисе, и она начала думать, что зря не согласилась стать стражем — так жизнь намного проще, чем в бегах.
— И что теперь? — неуверенно спросила она.
— Мы идем к герцогу, вы с нами, — ответил Алавир, закидывая на плечо дорожный мешок.
Дарлан приоткрыл дверь, оглядел коридор и подал знак, что можно выходить — никого из стражей или охраны не было. Даже странно, как трактирщик смог кого-то заметить. Может, спутал? Из дома они выходили через черный ход, а на улице снова наступала ночь, которую разрывал лай собак и смех пьяных постояльцев двора. Погони или стражей слышно не было, и беглецы быстро забрали лошадей, отправляясь окольными путями ко двору Эдгара Адарийского. Три дня пути нужно было проделать по незнакомым дорогам, полностью доверившись коту и карте.
Всю ночь катамы собирали вещи и внимательно просматривали полки с книгами. Привычный быт нарушали приставленные магистры, которые следили за каждым движением. Выходить решено было рано утром, а если быть точным, то решил так именно магистр, который, хоть и был непреклонен внешне, но всю ночь думал о правильности своего поступка. Катамов, обучающихся а академии, было решено не трогать, но комнаты семерых адептов полностью обыскали, вытряхнув все из шкафов, столов и учебников. Охрану замка интересовали амулеты, защита, оружие, однако они не смогли найти даже подобие опасных вещей. Зато адепты были в ужасе, переживали, но на вопросы о том, что случилось и что будет дальше, получали однозначный ответ — если магистры ничего не найдут, то ученики смогут спокойно продолжить свое обучение. Все катамы считали это унижением, особенно, после того, как магистры на самом деле ничего не нашли.
Встал вопрос о комнате Лифорда. Катамы не принимали к себе детей метисов и только при большом уважении, желании или необходимости вступали в разговоры с полукровками, как и с людьми. Если кто-нибудь из людей решит заговорить с катамом на улице или что-то спросить у такого незнакомца, то, скорее всего, они просто пройдут мимо и даже не заметят, кто обращался. Но ученикам академии повезло. Здесь катамы были в гостях и среди равных. Вот только равными считали себе магистра и нескольких преподавателей. Младшие ученики хорошо относились к сверстникам, но точно знали, что вернутся домой, никогда не станут стражами и больше не встретят своих друзей. Лифорд же был полукровкой, и с ним было не о чем говорить катамам, но преподаватели все равно обыскали его комнаты, тем самым невольно еще сильнее оскорбив немногих представителей этого свободного народа, находившихся в академии.
В сторону своих Гиардов катамы отправились на рассвете, еще до того момента, как в академии начали просыпаться ее ученики. Несколько десятков катам спокойно прощались со стенами, принимающими их столько времени, но так и не ставшими родными, и отправлялись в путь. Магистр следил за процессией из окна своего кабинета. Он не пошел к себе в комнату, и теперь мог видеть, как тихо, без слез, торжественности или горечи завершается целая эпоха дружественных отношений между Гиардами и людьми. Никто не выказывал эмоций, никто не устраивал долгих прощаний, просто несколько десятков катамов в сопровождении охраны и магистров — единственная дань уважения — отправились в путь к себе. В свой дом, который уже и не помнят.
— Вы не могли сделать иначе, я уверена, Грот понимает это.
— А, это вы, Навата, — Эдуард не ожидал, что в такое время в его кабинете может находиться кто-то еще. — Я знаю, Грот поймет, но поймут ли остальные? Говорят, катамы мудрейшие из всех, и мне бы не хотелось иметь таких противников. Но и чтобы заслужить союз с ними нужно сильно постараться. Мы действительно старались, но уж лучше так.
— Мы можем быть уверены в тех, кто остался?
— Нет, но они все рожденные с магией. Постараемся сделать из них стражей, чтобы их нельзя было назвать катамами.
— А что с тем мальчиком?
Магистр непонимающе посмотрел на секретаря.
— Другом покойной. Он видел что-нибудь?
— Он говорит, что нет…
— Вы ему не верите?
— Почему же, верю… хочу верить, но если он видел то, что произошло и не говорит об этом, значит знает, на чьих руках кровь нашей ученицы. Пусть молчит и дальше.
Магистр еще раз взглянул на процессию за окном и сел за
