– Дома все рехнулись… Реально сошли с ума. Я удрал от них. Поживу пока здесь…
– Здесь? – удивилась она.
После полудня она уехала по делам, а я загрузил свои вещи из рюкзака в стиральную машину, чтобы чем-нибудь заняться. Сел у окна, разглядывая любовников, копошащихся в саду, и вдруг понял, что нестерпимо хочу отсюда уехать. Лонг-Айленд провонял моим прошлым. Здесь я жил когда-то с женой, здесь родились мои дети. Меня эти воспоминания раздражали. Я приехал сюда украсть «Кабесу де Ваку». Исполнить индейский долг. Остальное – лишнее.
Я достал из стирки сырую одежду и отнес в машину. До родных гор было часа три-четыре. Попал в пробку, приехал ночью. Мои постояльцы жгли костер на берегу озера, бренчали на гитаре какую-то дребедень, в перерывах прислушиваясь к колокольчикам донок. Ловили на живца: мальков держали в специальной банке с поддувом воздуха. Профессионалы. Морозилка в большом доме была забита рыбой. Участников рыбной ловли было много. Я натыкался то тут, то там на незнакомых людей, здоровался и в конце концов уснул на тахте у камина.
Разбудил меня мальчик лет десяти, сын женщины в махровом халате.
– У вас есть привидения? – спросил он тревожно.
Я покрутил пальцем у виска и уснул опять. В следующий раз он пришел вместе с мамой.
– Я чувствую, что ничего страшного здесь нет, – сказала она, – но все-таки какие-то аномальные явления происходят.
– Какие? – удивился я.
– Не знаю, – сказала она категорично. – Но что-то здесь не так.
Я вспомнил, что недавно во время ночевки в гостевом доме мне являлась дама в джинсах, которая села мне на кровать. Я признал в ней одну из квартиранток, снимавших у меня маленький дом на позапрошлый Новый год. Эффект присутствия был потрясающим. Я помнил шероховатость джинсовой ткани, к которой случайно прикоснулся во сне рукой.
– На чердаке кто-то приколотил к стене старые красные туфли, – сказал мальчик.
Я вздохнул спокойнее. Туфли когда-то приколотил я сам, для красоты. В моем доме вообще было много странностей.
Народ вскоре скучковался на берегу, и я пошел на второй этаж, к видеомагнитофону. Телевизор стоял напротив кровати. Я поставил «Кабесу де Ваку» и прилег. Истрепанная пленка изображения не давала. Помехи, полосы. Я расстроился. Съездил за фильмом к черту на кулички. Как человек чести потратил двадцать долларов…
Лов шел полным ходом. Если так будет продолжаться, в моих холодильниках больше не останется места. Толстяк Володя угостил меня травой, рассказал, что пьет обычно один день, а для опохмелки курит.
– Очень разумно, – согласился я.
– Мне вообще нравится, когда жизнь регламентирована. В России костер можно жечь хоть всю ночь. А здесь только до девяти вечера. Чуешь разницу?
– Ну и что хорошего?
– Это дисциплинирует, – отозвался он. – Мне, как человеку пьющему, нужна дисциплина.
Я пожал плечами, не врубившись в причину его восторгов. К нам подбежала стайка перепуганных девушек. Венера, Катя и Таня наперебой начали рассказывать, что в доме происходит что-то ужасное. Мальчик видел зловещие тени. Теперь жилище наполнилось не менее зловещими криками. Володя матюгнулся на жену и попросил не мешать. Я был вынужден пойти с барышнями.
В доме было тихо, лишь потрескивала рыба на сковородке.
– Ну и что?
– Это потому, что пришел ты, – сказала одна из дам. – А уйдешь, они начнут дурить снова. Крики идут из подвала. Может, спустишься?
Я презрительно хмыкнул и сходил в подвал, где почему-то горел свет. Кто-то недавно играл здесь на бильярде. Ничего не обнаружив, я вернулся к женщинам – есть рыбу.
– Кто жил здесь раньше? – спросила Венера, переворачивая окуней старой антикварной вилкой.
– Немец один жил. Фон Майер. Строитель. Очень любил кирпич. Построил себе кирпичный дом а-ля Наф-наф. Построил – и тут же умер. Нам не страшен серый волк.
– Значит, твой немец вернулся. Решил нам отомстить.
Вскоре я понял, что в доме кричат индейцы из «Кабесы де Ваки». Украденное кино в силу неясных причин начало воспроизведение. Поначалу я не стал говорить о своем открытии и на новые сообщения о странных завываниях не реагировал.
– Танечка… девочки… вам мерещится…
Я взял Татьяну за руку и повел на второй этаж. Когда мы поднялись, казначей капитана Веласкеса Кабесы де Вака, превратившийся за время странствий по материку из честного христианина в индейского знахаря, сидел, привязанный к ритуальному столбу, в окружении голых дикарских вакханок, раскрашенных голубой краской. Женщины плясали вокруг него и улюлюкали. В фильме не было ни одного слова хоть на каком-нибудь общедоступном языке. Представляю, какую абракадабру слышали постояльцы в мое отсутствие.
– Что это за муть? – спросила блондинка с удивлением. – Ты нас разыгрываешь?
Я объяснил происшедшее. Сказал, что, когда смотрю это кино, чувствую себя ирокезом. Что я давно уже готов к сниманию скальпов с бледнолицых захватчиков. Что они – захватчики, а я – вольный переселенец.
– Я бы взял этот фильм на знамена антиглобализма, – сказал я женщине с напускной важностью. – Путь нашей тупиковой цивилизации показан здесь более чем наглядно.
– Тебе правда понравились мои ноги? – вдруг спросила она и, как мне показалось, покраснела. – Мы через час уезжаем.
Я вздрогнул, никак не ожидая такого поворота событий. Подошел, погладил ее по голове, пытаясь всмотреться в глаза.
– Будешь смотреть кино? Такого ты еще не видела…
Она решительно кивнула и села на кровать, не отводя глаз и не мигая. Я понял, что боюсь этого взгляда. Сел рядом и обнял ее за плечи. Индейцы в телевизоре продолжали орать. Мореплавателей освободило какое-то другое племя. Стрелы, копья, костры. Женщине фильм был неинтересен. Я вновь посмотрел на нее и неожиданно для самого себя сказал:
– Оставайся, я завтра подброшу тебя в город.
Она по-хорошему ухмыльнулась.
– А почему завтра? У тебя здесь замечательная рыбалка. И потом, это кино… Его мне придется посмотреть несколько раз, чтобы войти в курс дела… Как, кстати, зовут главного героя? Кабеса?
– Кабеса де Вака, – ответил я с неоправданной важностью.
Битники
После излишней дозы спиртного Мэри откидывалась на кровать и властно произносила:
– Тазик.
И попробуй ей этот тазик не дать. Она могла нарушить санитарные нормы и правила общежития в любой момент. Обычно она потом засыпала. Если тазик пригождался, заботливые хозяева заботливо сливали содержимое ужина в унитаз.
Мэри была худенькой, утонченной женщиной с мальчишеской стрижкой. Глазастая, остроносенькая, смешливая. Интерес к алкоголю и сексу никак не нарушал ее врожденной интеллигентности. Она страстно пела матерные частушки, любила отечественную эстраду. И ничего. Всегда оставалась вполне даже светской дамой.
Роман с нею случился у меня в конце десятого класса. Я звонил Мэри по телефону, говорил о музыке. Моя тогдашняя возлюбленная торопилась выйти замуж, а меня это не устраивало. С Мэри мне было интересней. Мы сходили на берег реки, я носил ее на плечах, мы целовались и курили «Pall Mall». Синели доисторические утесы, несла свои воды освободившаяся ото льда Томь, в Лагерном саду благоухали деревья. Это были счастливейшие моменты моей жизни. Непонятная строптивость и связь с Иветтой не позволили мне продолжить отношения. Через год Мэри вышла замуж и родила ребенка. Ноня оказался ее первым мужчиной. Я был готов кусать локти.
Теперь мы дружили, но не более того. Я обрел чувство свободного полета и после разрыва с первой любовью принципиально отказался от душевных страданий. Подсознательно образ Мэри маячил передо мной как мечта и нереализованная возможность. Когда я узнал, что они с Ноней отправляются в Крым, на каникулы, купил самую дешевую путевку и подгадал рейс. В порту делал вид, что их провожаю. Нам дали места рядом.
– Здравствуй, жопа, Новый год! – шутили мы, когда задница стюардессы в синей юбке показывалась из-за занавески в самолетном проходе.
Они уехали в Феодосию, я – в Евпаторию. Городок показался мне зловонным и скучным. Скобарихи, проживавшие в нашем санатории, от случайных связей отказывались. Я пообжимался с крашеной шатенкой до трех ночи и, плюнув на все, смотался наутро к друзьям. Как мы общались в отсутствие мобильной связи – не помню. Я легко нашел их и поселился на полу в комнате, которую им сдавала через пансионат какая-то красномордая тетка. Звали ее, несмотря на относительную молодость, бабой Любой. Кормили Медведских в столовой, а жили они в частном секторе. Действовала талонная система. На талоны можно было получить сухой паек в виде селедки и хлеба. Денег у нас было мало, но жить можно.
– Как вы похожи, – говорила баба Люба, сравнивая нас с Ноней.
Я представился его родным братом. Бабка требовала дополнительную плату за мое проживание, но я делал вид, что покидаю квартиру на ночь. Мы уходили на пляж и возвращались ранним утром. В комнату к молодоженам тетка не заходила, но на меня посматривала косо. Мы не нуждались ни во сне, ни в пище. Довольствовались вином. Его можно было приобрести в автоматах на набережной или купить в магазине, сдав необходимое количество пустых бутылок. Мы собирали стеклотару по побережью и стали завсегдатаями в приемном пункте.