Майк Науменко и Виктор Цой были нашими постоянными попутчиками. Вместе с ними мы сажали алюминиевые огурцы и читали в сортире «Роллинг стоун». У нас был красный переносной магнитофон на батарейках. Мы включали его в любое время дня и ночи и в самых неожиданных местах и танцевали. Общий цыганский настрой компании был направлен на добывание вина и денег.
– Я полковник Советской Армии, – представлялся нам голый мужик на ночном пляже. – ВВС. Военно-воздушные силы.
Мы светили в живот полковнику фонариком и отдавали честь. Пели соответствующую песню. «Сфера особого внимания. Наши летчики – славные ребята». Нас кормили и поили. Мы были обаятельными подонками. Я сочинял какую-то поэтическую муру, но Мэри стихи, к счастью, не интересовали. Мы и без этого нравились друг другу.
По ночам она ложилась на краю постели, и я, лежа на полу, запускал руку к ней под одеяло. На что-то реальное мы еще не решились. Днем продолжалось нечто подобное. Мы пытались улучить момент, чтобы уединиться. Таких моментов почти не было. Ноня законным образом следовал за нами и не разрушал компании. Я еще больше сблизился с ним: то ли от стыда, то ли из солидарности.
В конце концов нас застукала баба Люба. Ночью, на кухне. Происходящее сомнений не вызывало. Мы были голые по пояс. Мэри сидела у меня на коленях. Старуха не стала поднимать скандала, лишь сказала, чтоб я либо выметался, либо заплатил за неделю.
– Ну и что делать? – спросил Ноня утром, разливая рислинг по граненым стаканам. – Я привык к своему брату. Теперь это навсегда.
Мы с Мэри переглянулись и подтвердили наше желание держаться вместе. Талоны кончились. На селедку можно было не рассчитывать. Торговать у пивного ларька стало нечем. Мы залезли с Ноней на дерево и насшибали зеленых грецких орехов. Мэри собрала их в подол. Продовольственной проблемы орехи не решили. Они вообще оказались малосъедобными. Было решено ехать ко мне, в евпаторийский пансионат. Я надеялся, что нас там пристроят в качестве компенсации за мое отсутствие.
Получив полный отлуп, отправились на пляж. В этих местах он оказался пустынным, гладким, продувным. Две хохлушки, обратив внимание, насколько тщетно мы с Ноней пытаемся поймать чайку, пригласили нас к столу. На расстеленной на песке скатерти у них лежали вареная картошка, колбаса, зелень. Запивали все это вермутом сорта «огнетушитель». Мы поинтересовались рецептом приготовления дичи, но женщины сказали, что ни чаек, ни голубей в пищу не употребляют.
– Я пытался как-то поймать поросенка, – рассказал я, – но тот обделался со страха. Как можно такое есть?
Женщины посмеялись. Одна из них утвердительно сказала, кивнув на нас с Мэри:
– Хорошо смотритесь. Муж и жена?
– Брат и сестра.
Медведский пропустил этот разговор мимо ушей.
На ночевку устроились в кустах. Легли на джинсы, укрылись куртками. Подушки сделали из травы. Буйствовали сверчки, меж хищных очертаний зарослей проступали звезды. Я ждал, когда Медведский уснет, чтобы укатиться с Мэри в кусты. Ее в ту ночь что-то ломало. Она отводила взгляд, но я был уверен, что она смягчится, если я проявлю настойчивость. Прелюдия затянулась невыносимо. Сегодня был хороший момент.
Мы уже дремали, когда услышали в нескольких метрах от себя музыку и задорный женский хохот. По-пластунски поползли на свет. Около нашего бивуака припарковались «Жигули» последней модели. Два немолодых грузина разводили костер, девчонки нашего возраста нанизывали шашлыки. Поодаль стоял ящик с вином и водкой пополам. Алла Пугачева надрывалась над историей старинных часов. Море шумело, готовое с полным равнодушием принять в свои объятья любого. Не сговариваясь, мы выползли из кустов.
Выглядело это, как индейская вылазка или японский десант. Завели магнитофон с песней «Где твои туфли на манной каше», стремительно вошли в контакт с молодежью. Девчонки были тоже из Сибири, на берегу оказались со случайными знакомыми: поехали покататься. Они были не против остаться с нами. Вскоре ящик с алкоголем перекочевал к нам под ноги. Ноня отшвырнул несколько бутылок водки в траву, мы разлили с землячками по стопке, поинтересовавшись у кавказцев, как там с шашлыком.
– Лена, Юля, мы уезжаем, – сказал один из них, седой и пузатый. – Мы вспомнили про другое место. Там рододендроны. Реликтовые. Любите рододендроны?
– Кого? – заржали девушки.
Мы остались на берегу наедине со своими проблемами, ослепленные вспышкой света и вестью с большой земли. Жалкие, заляпанные грязью, мы вернулись на наше лежбище, не радуясь ни свободе, ни натыренной водке.
Медведский уснул, мы с Мэри остались курить на берегу – вроде как для выяснения отношений. Говорили ли мы о любви? Разбирались ли в наших чувствах? Швыряли ли друг другу в лицо убийственные фразы? Может, и говорили, и выясняли, и швыряли. Сейчас это кажется крайне неправдоподобным. Нам было хорошо, а остальное излишне.
– Ты будешь приходить ко мне, когда мы вернемся? – спросила она, хотя ответ на вопрос был известен обоим.
– Куда же я теперь денусь, – ответил я. – Но мне как-то не хочется возвращаться.
На рассвете мы похмелялись из горла и вприпрыжку бежали к отплывающему парому. Раскатываясь в резиновых шлепках на скользких мостках, мы втроем влетели на плавсредство последними и легли передохнуть на его ржавую палубу, уже нагревшуюся от солнца.
Успели. Хотелось принять душ и упасть в постель со вздохом про душечку белую подушечку. Медведские решили ехать к бабе Любе. Я должен был остаться в вонючей Евпатории с крашеными шатенками. Денег на дорогу не было, а отсюда меня должен был забрать автобус до аэропорта. Мэри предлагала торгануть украденной водкой, но всем этот промысел надоел.
Мы сидели у бортика, свесив ноги над бегущей волной. Вздыхали. Ноня вдруг взял меня за руку и сообщил с глупой серьезностью:
– А я знаю, что происходит…
Мэри испуганно отвернулась, я закашлялся дымом явской сигареты «Космос».
– Что?
– А то и происходит. Мы спиваемся. Годам к тридцати отбросим коньки.
У меня отлегло от сердца. Шепелявость Медведского лишь усилила комичность речи.
– Ну и что ты предлагаешь?
– Я предлагаю выбросить эту водку в море.
Мы с Мэри гадливо расхохотались. Ноня тоже вскоре подключился к смеху.
По возвращении в родной город он удивил меня иным признанием.
– Чтобы долго трахаться, нужно иметь сильные руки, – сказал он. – Это типа как отжиматься от пола. Я понял. Все дело в силе мышц.
– А если бы у тебя не было рук? – спросил я подозрительно.
Мэри впоследствии его идею никак не прокомментировала. Махнула рукой. Ну а что тут скажешь? Информация, лишенная содержания. Мы ждали чего-то большего. Сексуальная революция только начиналась.
Шорты сабрины салерно
Ноня служил на Северном Урале в строительных войсках. Его жена искала мужчину своей мечты на родине. Вскоре ей повезло.
– Мы с Матвеем идеально подходим друг к другу, – сказала она мне по секрету. – Женщина с мужчиной может быть счастлива только в постели.
С Мэри мы были близкими друзьями. Ближе некуда. Если ей хорошо, то и мне хорошо. Стремление к совершенству остановить невозможно.
Супруга ее звали Витя Медведский, а кличка – Ноня. Не знаю, кто его так окрестил. На побывку Ноня приезжал ко мне в Свердловск, который мы в те времена считали центром мироздания. У нас было много причин для того, чтобы придерживаться такого мнения, хотя женщины на Урале нам не нравились.
В тот день мы купили несколько бутылок тархунной настойки – здешняя цивилизация предлагала лишь этот напиток.
Я включил видеомагнитофон и показал другу «Индиану Джонса из вечного мрака». Социалистический реализм, совмещенный с капиталистическим предпринимательством. Актер, сыгравший Джонса, – выходец из белорусского местечка. Зарекомендовал себя не только как кинозвезда. Судя по слухам, умел изготовлять чемоданы. В фильме занят самим собой, но почему-то считает, что спасает мир. Музыка полна коллективистского пафоса.
– Очень похоже на тебя, – огорошил меня Медведский. – Весь фильм похож. Ты такой же.
– Какой?
– Ну, такой. Энергичный. Незатейливый. Борешься за правду.
Мне его комплимент не понравился, хотя и был сказан от чистого сердца. В ту пору я считал себя сложным человеком.
– Давай посмотрим что-нибудь другое, – сказал я. – Я тут записал с эфира одну заводную тетечку.
По экрану забегала певица Сабрина в джинсовых шортах, записанная с эфира конкурса эстрадной песни в Сопоте.
– Boys, boys, boys, – кричала она нам с Медведским. – Safe sex! Safe sex!
И мы уверовали в безнаказанность греха и радость случайных связей.
– Она из порнобизнеса, – сказал Ноня с видом знатока. – Поет плохо, а двигается хорошо. Она и не такое может, – он многозначительно причмокнул.
Я ничего не знал о порнобизнесе, но с Витьком согласился. По таким девушкам мы на Урале соскучились. В Сибири подобные еще попадались, а на Урале – нет. Мы посмотрели ее выступление несколько раз, после чего Ноня сказал, что Сабрина тоже похожа на меня.
