ходе препирательства с оператором промышленной котельной установки из соседствовавшего с нами цеха использовал обращение «товарищ истопник». Оператор-машинист, управлявший сложным комплексом устройств высотой с трехэтажный дом, от такого унижения потерял дар речи.
А машинист Слава наряду с другими достоинствами обладал зычным голосом и громоподобным смехом. В 1961 году реформы «Персека – Хруща кукурузного» ударили по нашим заработкам сразу с трех сторон.
Во-первых, была проведена названная деноминацией (в 10 раз) денежная реформа, в реальности оказавшаяся девальвацией рубля. Большой мастер демагогии Н. С. Х. объяснял старшему поколению, что реформа будет иметь воспитательное значение, поскольку молодежь заелась до того, что никто не хочет поднять с земли найденную копейку. Теперь же, поскольку номинал монет в отличие от бумажных дензнаков не менялся, копейка «потяжелеет» в 10 раз, за ней нагнется каждый. Его словеса незамедлительно развеял рынок. Пучок зелени, стоивший ранее 30 коп., продавать за 3 коп. не хотела ни одна бабка. С бумажными деньгами ситуация была помягче, но их покупательная способность тоже снижалась на глазах. (Интуитивная реакция рынка имела под собой разумные основания. Специалисты в области финансов, увидели, что золотое обеспечение рубля было снижено реформатором в 2,25 раза. Во столько же раз уменьшилась его покупательная способность. Сейчас эти документы доступны пользователям Интернета).
Во-вторых, без внятных правовых оснований были драконовски понижены (по сути, девальвированы) разряды рабочих. Все «пацаны» вместо специалистов 4-го обратились в станочников и слесарей 1-го разряда. Ветеранов тоже «опустили», но насколько, я не помню. Правда, через год планку моей (и моих сверстников) производственной квалификации подняли аж до 2-го разряда.
В-третьих, вместо прямой сдельной оплаты труда станочников и слесарей перевели на «повременку», придуманную для оценки разного рода обслуживающих работ. Суть перемен заключалась в следующем. При сдельной оплате мой заработок исчислялся в рублях за единицу продукции, которая в зависимости от квалификации, необходимой для ее изготовления, оценивалась по тарифу соответствующего разряда. Моя номинальная квалификация для заработка значения не имела. Если я выполнял работу 5-го разряда, она оплачивалась именно по нему. Теоретически ограничений потолка заработка у меня не было. На практике он составлял 700–750 рублей (после «деноминации» 70–75 руб).
При переходе на «повременку» рабочим были установлены предельные ставки в соответствии с пониженными накануне квалификационными категориями. «Потолок» 2-го разряда составлял 55 рублей. Теперь цена деталей устанавливалась не в денежном исчислении, а в часах и минутах. Таким образом, для достижения «потолка» заработка мы должны были произвести деталей, на соответствующее количество рабочих часов месяца. Перевыполнение нормы на 10 % отмечалось небольшой премией.
Дальнейшее повышение производительности в коллективе не приветствовалось из опасения «срезания» часов нормировщиком. Об этом меня предупредил мой бывший мастер Б. А. Ревницкий.
При всех описанных переменах степень сложности поступающих заказов оставалась прежней, на уровне 2–5 разрядов. Мой друг-правдоискатель Женя Солоха, возражая против безосновательного снижения оценки его профессионального мастерства, систематически отказывался выполнять работы выше «присвоенного» ему 1-го разряда (ирония заключалась в том, что изделия, тарифицированные 1-м разрядом, на практике почти не встречались). Я не поддерживал его упреков руководителям цеха и комбината, понимая, что решения принимались на более высоком уровне.
«Мудрое решение партии» обернулось немедленным снижением производительности труда. Выработка всех и каждого не превышала оговоренные 110 %. Причем месячная норма часов вырабатывалась преимущественно в дневную смену. По вечерам, в отсутствие руководства, народ занялся, по тогдашнему выражению, «сельским хозяйством», т. е. выполнением заказов населения. Наибольшее распространение получили ручные машинки для закатывания крышек стеклянных банок (в зависимости от сложности модели их продавали по 2 руб.50 коп. или по 5 руб.). В магазинах этих закаток не было. Крышки, в отличие от 70-х, еще не были дефицитом. Ящики с ними стояли в неохраняемых штабелях на территории комбината. Занятия консервированием были повсеместными.
В числе других изделий на моей памяти изготавливались виноградные прессы, валы и ножи механических фуганков, ручные насосы для артезианских скважин и много иных нужных в хозяйстве вещей.
Я тоже изготовил две закатки, но не на продажу. Одну – из обычной стали с воронением. Она предназначалась для нас с мамой и сохранилась до сих пор. Устройство легкое в работе и надежное, правда, ныне слегка тронутое коррозией.
Вторая, классом выше, была сделана по заказу тети Жени из нержавейки с рукоятками из лакированного бука. Для облегчения усилий при закатывании эта машинка была снабжена двумя миниатюрными шарикоподшипниками, один из которых был вставлен в кронштейн, вращающийся вокруг патрона. Второй – в ролик, прижимающий край крышки к выступу банки.
Подшипниками меня снабдил руководитель авиамодельного кружка заводского клуба Г. Ф. Григориади (мама, постоянно сбиваясь, именовала его Гришей Гаврилиади). Это были детали списанных бензиновых моторчиков для моделей. В свою очередь, я выполнял по просьбе кружка различные токарные поделки.
Мы подружились с Григорием Федоровичем в 1959 году, несмотря на разницу в возрасте в 17 лет. Его отец – редактор существовавшей в Крымске до Войны газеты на греческом языке (с 1930 по 1939 годы станица была центром Греческого района), был репрессирован в 1937 году и погиб в ГУЛАГе.
Окончивший десятилетку Григорий Федорович (Фемистоклович), ушел на фронт в 18 лет, воевал в составе 318-й Новороссийской горно-стрелковой дивизии. В декабре 1944 года в бою под словацким Кошице был тяжело ранен и потерял ногу.
Я знал, что мой новый друг пишет стихи, но это его увлечение меня не интересовало. В первую очередь нас сближало то, что он был судьей на матчевых встречах боксеров ДСО «Труд» и знатоком истории этого вида спорта. По воспоминаниям нашего токаря-аса С. Д. Овчарова, до войны Г. Ф. Григориади был разносторонним спортсменом. Играл в волейбол в одной команде с Семеном Дмитриевичем. Выигрывал соревнования по боксу и штанге. В Действующую армию они оба были призваны Крымским РВК в феврале 1942 года. Однако, в отличие от Г. Ф. Григориади, гвардии сержант Овчаров воевал в эскадроне связи 12-й гвардейской кавалерийской Донской, Корсунской Краснознаменной, ордена Кутузова казачьей дивизии. По данным Минобороны, 28.02.1944 года он был награжден медалью «За отвагу».
Как и во многих других случаях общения с фронтовиками, ни от С. Д. Овчарова, ни от Г. Ф. Григориади мне не доводилось слышать рассказов о Войне, и тем более об их участии в боевых действиях. Лишь однажды, по случаю, Григорий Федорович упомянул о далеко не героическом эпизоде периода отступления с Кубани. Их подразделение проходило мимо оставленной цистерны с подсолнечным маслом, которое текло на землю из открытого крана. Один из бойцов, не выдержав картины уничтожения добра, выбежал из строя и наполнил продуктом котелок. Тут же, не мешкая, он отхлебнул из емкости
