подписывал «П. Миртов»: чем мирт хуже лавра?
Довольно быстро Лавров входит в новый для себя круг знакомых — и они хорошо, тепло принимают его. Среди близких ему лиц — Николай Александрович Гер-нет, бывший студент Петровской академии, сосланный «за знакомство с некоторыми из близких знакомых государственного преступника Каракозова» (чудо что за формула!). Лет 27, немного сутуловатый. Узкий высокий лоб, русые волосы, курчавые усики, едва заметные бакенбарды, на горбатом носу синие очки. Родом Гернет из немцев, но языков никаких не знал. Жил он бедно, на шесть рублей, получаемых от казны. Петр Лаврович сошелся с ним, давал ему работу по переписке своих рукописей (и платил, конечно, за это) и даже взял на себя миссию посредника в хлопотах о возвращении Гернета из ссылки.
Другим человеком, вошедшим в окружение Лаврова, был Александр Логинович Линев. В 1862 году он привлекался по делу о сношениях с Герценом и Огаревым, в Тотьме жил с октября 1866 года, работал механиком на солеваренном заводе (прежде был студентом Технологического института). Внешне — некрасивый, грубоватый по манерам, но было в нем что-то очень порядочное, что и привлекало к нему Лаврова.
Ближе всех стала ему Анна Павловна Чаплицкая, полька по национальности. Когда с ней познакомился Лавров, она уже без малого год находилась в Тотьме и было ей от роду двадцать девять лет. По конфирмации наместника Королевства Польского за участие в революционных событиях 1863 года она была выслана из Варшавы в Тотьму бессрочно, под гласный строгий надзор полиции. На службе в Варшаве остался ее муж, но его как будто и вовсе не было. «Поведения хорошего и подает надежду на исправление», — говорилось о Чаплицкой в одном из документов местной полиции, а между тем исправник Алексеев говаривал: «Я ни одной ночи не сплю спокойно из-за этой польки. Я каждый день жду, что она убежит» (как в воду глядел!).
Жила Анна в доме своего брата, лесного кондуктора Л. П. Модзалевского. Была она женщиной умной, обаятельно кокетливой и по-настоящему красивой. Роста небольшого, очень грациозная. На широком лице — выразительные, проницательные глаза. Темные волосы обычно покрыты кружевной косынкой, приколотой красной булавкой. По-русски Анна Павловна говорила хоть и бойко, но неправильно до забавного. Окна в доме она даже днем занавешивала: не хотела стариться, берегла кожу от солнечных лучей…
Лавров был чуть ли не ежедневным посетителем Чаплицкой. Он учил Анну Павловну русскому языку, знакомил с русской литературой, читал ей по вечерам… Насмешливая полячка часто трунила над рассеянностью Петра Лаврова (надо ж, явился к ней как-то без галстука!) и тем самым все больше привязывала к себе.
В общем, и в ссылке жить можно. Конечно, маловато книг. Зато планы — обширнейшие.
О них Лавров пишет, в частности, 23 марта 1867 года издателю «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу. Бывший профессор Петербургского университета, историк средневековья, Михаил Матвеевич Стасюлевич осенью 1861 года вместе с некоторыми другими профессорами отказался от преподавания в знак несогласия с правительственными мерами в отношении студентов. С того времени он и был знаком с Лавровым: сотрудничал в «Энциклопедическом словаре», часто бывал в гостях. Из Тотьмы Петр Лаврович сообщает Стасюлевичу о своем замысле написать большую работу, где речь пойдет и о французских энциклопедистах, и о немецкой философии, и об английских экономистах. Программа большая, а некоторых материалов нет: в Вологде остаться не удалось, «а здесь, в Тотьме, как на биваках, без вещей и без большей части книг». Пока же Лавров в конце апреля посылает Стасюлевичу небольшую статейку под названием «Идеи о классическом и реальном образовании в Англии нашего времени» (она была напечатана в сентябрьском номере «Вестника Европы»). Близко к сердцу принимает Лавров все происходящее в русской литературе, журналистике, научной жизни. Общее впечатление он выражает одним словом: «противно».
После покушения Каракозова и не без причинной зависимости от последовавшей политической реакции в русской литературе и в самом деле наблюдалось, по выражению одного из публицистов того времени, П. Н. Ткачева, «примерное равнодушие ко всем вопросам жизни», а заодно и ко всем «предметам мысли». В статье Лаврова «Современный русский мыслитель, едва ли известный читателю», написанной в Тотьме (до сих пор не опубликованной), прекрасно характеризовалась «мелочность общественной жизни», «муравьиное», по его выражению, существование большинства отечественной интеллигенции того времени: «Когда общество переживает трудную эпоху, когда лучшие люди гибнут или впадают в отчаянье относительно будущности своего отечества, когда политические и экономические вопросы собирают кругом все более мрачные тучи на горизонте, тогда чувствуешь какое-то внутреннее возмущение, вступая в мирный круг филистеров, собравшихся в тихой комнате пред камином, и слушая, как они, с сигарами во рту, проводят долгие часы в живом совещании о кровообращении паука, о новооткрытой надписи в древнем Элевсисе, о перебое звуков при переходе литовского слова в древнегреческое, о том, кто был последний гофбашмачник императрицы Анны Ивановны, или о том, кому именно из знакомых ему дам и девиц адресовал Александр Сергеевич Пушкин найденную без подписи французскую записку 1825 года, где извиняется, что не был накануне на вечере, как обещал». Эти почтенные господа с их муравьиными интересами вполне удовлетворены: небольшой кружок, призрак общественности заменяет им общество…
Обращение Лаврова к основанному Стасюлевичем либеральному «Вестнику Европы» было вынужденным. «Выбор для меня журналов сейчас крайне ограничен», — признается Петр Лаврович в одном из писем. Однако скоро судьбе угодно было смилостивиться: Лавров начинает сотрудничать и в обновленных «Отечественных записках» Некрасова и Салтыкова-Щедрина, и в «Современном обозрении» Тиблена, и в газете «Неделя»… А в «Невском сборнике» в 1867 году он публикует статью «Несколько мыслей об истории мысли» — первый набросок задуманной в заключении грандиозной «Истории мысли».
Множество статей Лаврова печатается в «Отечественных записках». В третьем номере за 1868 год публикуется, в частности, его «Письмо провинциала о задачах современной критики» (на обложке в оглавлении «…р… р. ъ» — два «р» из имени и фамилии Лаврова). Основные идеи статьи, такие характерные для Лаврова: единство жизни и знания, гимн критике, проповедь не только слова, но и дела. Говоря о том периоде в развитии русской общественной мысли, который начался еще при жизни Белинского, Лавров пишет, что перипетии этого бурного периода «еще слишком свежи в памяти у всех, чтобы напоминать о них. Имена его деятелей еще заставляют сильнее биться от сочувствия или от негодования сердца мыслящих русских. Заслуги этих деятелей в пользу русской мысли забыть невозможно. Их ошибки… Но только бесчестный человек бросает громкий укор за ошибки тем, кого раздавила история своим тяжелым колесом и чья кровь еще не обсохла на
