мебели. Следы на полу от грязи и противоголедных реагентов, обычно оседающих на обувь белым налетом, виднелись на полу и вели в комнату, визитеры не слишком переживали по поводу чистоты. Алексей толкнул дверь в комнату, включил свет. Такой же патрон с лампой под потолком, возле одной из стен стоял старый, раздолбанный диван с пружинами, местами вылезшими из обшивки. И больше ничего, комната была совершенно пустой. Неприятный кислотный запах усилился, вероятно, где–то тут был его источник. Следы вели к дивану, у которого визитеры постояли, один из них присел, тут образовалась растаявшая грязная лужица. Сколько их было? Алексей внимательно посмотрел на следы. Двое. Нет, скорее трое.
– Все нормально? – донесся от двери голос Павла.
– Да, Паш, осмотрел прихожую и одну комнату, пусто. Иду на кухню.
На кухне картина сильно не отличалась от той, что Алексей уже увидел. Древняя грязная газовая плита в углу, в другом – старая растрескавшаяся мойка имела какой–то коричневый въевшийся налет, что такое моющие средства хозяева кухни не знали. Или знали, но не считали нужным их применять. У окна стоял трехногий стол, причем, что бы он все же стоял, его безногий угол был уперт в подоконник. Несколько обшарпанных табуреток, едва ли не деревянных, такие он видел в старых фильмах, правда, в гораздо лучшем состоянии. Алексей посмотрел на пол, высматривая следы. Нет, сюда давно никто не заходил. По крайней мере, в ботинках или сапогах прямиком с улицы.
– Иду смотреть последнюю комнату, кухня пустая, – сказал Алексей, проходя мимо Паши, уже заглядывавшему в дверь и продолжающему держать за рукав таджика.
Однако, перед самой дверью, Алексей притормозил, немного опешив. Вместо обычной деревянной межкомнатной двери он увидел металлическую, такую же, какие ставят в качестве входных дверей. Она была приоткрыта.
– Что там, Леха? – подал голос Павел, видимо услышав, что Алексей замедлил ход.
– Здесь, хм… Металлическая дверь в комнату.
– Понятно, – отозвался Павел, заходя в квартиру, и затаскивая за собой таджика, теперь с ужасом в глазах указывающим рукой на дверь.
– Паш, чем так воняет? – спросил Алексей.
– Если говорить официальным языком, то вероятно здесь изготавливались наркотические вещества кустарным способом.
– «Крокодил» варили?
– Лех, вариантов чуть больше, чем до фига на самом деле. Я не большой эксперт в этом вопросе.
– А ты чего вдруг расслабился? – удивился Алексей, наблюдая, как его товарищ уже совершенно спокойно заглядывает в комнату.
– Картина примерно понятна. Если тут кто и был, они уже ушли.
– И что же я увижу за этой дверью? Кстати, зачем она тут такая, знаешь?
– В семьях, где живет наркоман, так его родственники от него иногда защищаются. Отделяются. В этой комнате живет его мать. Верней, жила.
– Ты хочешь сказать, что… – побледнел Алексей, понимая, куда клонит Павел.
– Надежда есть, но крайне слабая. Проверь.
Алексей распахнул дверь. Эта комната, в отличие от остальной квартиры, разительно отличалась в лучшую сторону. Во–первых, в ней была мебель. Вернее, даже много мебели, стенка вдоль стены, шкаф у другой, еще один, прямо поперек комнаты, поставленный торцом, потому отгораживающий половину пространства, с приставленными к его тыловой части двумя креслами. Мебель вызывала ощущение избыточности, но скорее всего, внесена она сюда вполне сознательно, что бы закрыть к ней доступ. То есть, что бы ее не унесли на реализацию другие обитатели. Во–вторых, за всем этим имуществом явно был виден уход, и даже дышалось здесь немного легче, запах химических реакций явно был чем–то приглушен, скорее всего, каким–то освежителем воздуха. Алексей прошел дальше, за шкаф. На полу, возле кровати, раскинув руки, лежала Лидия Павловна с огромной раной на голове, уже запекшаяся кровь из нее образовало бурое пятно на полу. Алексей дотронулся до ее шеи. Она была уже холодная, ни о каком пульсе и речи быть не могло. Рядом валялась какая–то палка, похожая на ножку от стола, вероятно ей и бывшая, а теперь ставшая орудием убийства.
Алексей заскрежетал зубами, но постарался взять себя в руки. К черту эмоции, их надо оставить на потом.
Из коридора донеслась речь, это Павел ставил в известность дежурную часть. Или, наверное, пока еще даже не дежурную часть, а непосредственно Ежова. Они были первые на месте преступления, существовала вероятность раскрыть его по горячим следам. Хотя убийства не их профиль, но кому это будет интересно, если все выгорит? Все в копилку МУРа. Собственно, если чего выгорит, эту палку можно было выменять у убойнго отдела на что-нибудь по их профилю, и все довольны. Или можно было оставить весь «материал» разбираться местным стражам порядка, но это было никогда не поздно сделать.
Алексей осмотрелся. Кто же мог совершить это? Его взгляд упал на фотографию Миши, висящую на стене над столом, раннюю, еще до первого срока. Естественно, каждая мать будет стараться помнить только о хорошем, пусть и о прошлом, раз уж будущего нет. Но кем он стал… Вероятно это дело рук его друзей, теперь надо лишь отработать его связи. Эх, сюда бы компьютер… Конечно! Павел уже занялся этим вопросом, дежурный от их отдела сейчас как раз должен начать копать в базах данных. Так, чем он еще может быть тут полезен?
Он подошел к столу. Его взгляд привлекла пачка листов с распечатанным текстом и заголовком: «Судебное решение об установлении административного надзора в отношении Куприянова…». Это что же получается, Мише дали условный срок? За несколько разных эпизодов краж?! Алексей пробежался дальше по тексту, выхватив сточку: «…районным судом по ч.3 ст.158, ч. 2 ст.158, УК РФ к 2 годам 8 месяцам лишения свободы с испытательным сроком на 1 год и 6 месяцев…»
Вот это да. Его не посадили. Как же так, ведь он ранее судим, и далеко не случайно что–то украл по глупости, что у них там, совсем у всех в суде крышу сорвало?! Алексей стал просматривать документ дальше:
«…находится на излечении с диагнозом диссемилированный туберкулез легких и ВИЧ–инфекция в стадии прогрессирования…» Да, нахватался Миша через иглу… «Исходя из установленного, Суд находит, что в настоящее время следует отказать … до излечения осужденного…»
До излечения. То есть, никогда. Его отправили умирать домой. Все, он никому не интересен. По состоянию здоровья, его нельзя сажать. Не гуманно. Вот только прийти и сразу умереть он не стремился. Он пришел к матери, что бы выяснить, зачем она написала заявление. И рассчитаться за это. Это, выходит, гуманно.
– Паша! – крикнул Алексей срывающимся голосом, отодрал фотографию Миши со стены с «мясом», и направившись к нему в коридор. – Куприянова не посадили. Он где–то здесь!
– Чего? Этого не может быть, – отозвался Паша, держа одной рукой трубку телефона у уха, второй продолжая таскать за собой таджика. – Михалыч, секунду…
Подошедший Алексей предъявил ему судебное
