И все-таки женским чутьем она угадывала, что подполковник Смирнов не мог не видеть, как она к нему относится, не раз она сама невольно выдавала свои чувства: то вдруг покраснеет при встрече с ним, то потупится от его взгляда или вопроса. И сейчас она не знала, как вести себя — быть ли откровенной или разыграть равнодушие. В голове все смешалось, и как выйти ей из этого положения?
— Ой, что же я говорю, дурочка, — рассмеялась Таня. — Простите меня, Михаил Иванович.
— Нет, я о вас так и не думаю, но купаться не буду. Я отвернусь, а вы одевайтесь.
— Готово, можно смотреть! — озорно крикнула она, а затем попросила его сесть рядом. — А скажите, Михаил Иванович, вы знали, что я здесь?
Смирнов опустился на одеяло и, уже не смущаясь, посмотрел на девушку.
— Конечно, нет. Откуда же я мог знать?
— А я думала о вас, — прошептала Таня и отвернулась.
Наступила для обоих томительная пауза.
Между тем, водитель, накупавшись вдоволь, растянулся на траве поодаль. Парню было невдомек: подполковник сам предложил окунуться, а вот почему-то не решается.
— Ну скажите что-нибудь, Михаил Иванович, — первой нарушила молчание Таня.
— Да что сказать? Вы, Таня, человек взрослый, девушка красивая. Все естественно, вам хочется любить, чтобы была своя семья. По-житейски ведь так? Я очень дорожу тем, что вы сегодня так искренни со мной. — Смирнов замолчал, не зная, какие еще подобрать утешительные слова.
— Спасибо вам, — сказала Таня. — Но мне бывает так грустно, так одиноко...
— Нет, Таня, вы не одиноки, — ответил Михаил Иванович, — уверяю, вы найдете личное счастье, встретите хорошего человека. Все образуется.
«Да, юность живет ожиданием счастья, хотя порой это ожидание кажется нестерпимо долгим», — размышлял Смирнов. Помолчав, он как-то круто сменил тему разговора:
— К тому же, Таня, вы человек сильный. Когда намечали поручить вам особое задание, спросили мое мнение. Я был глубоко уверен, что вы не дрогнете перед опасностью.
— Не дрогну, Михаил Иванович, вы не ошиблись. Я сделаю все, что потребуется...
Так закончилась их первая «тайная» встреча, впрочем, не имевшая в дальнейшем никаких последствий.
Глава шестнадцатая
1
Воинский эшелон, с которым прибыло на полигон подразделение Федченко, остановился на небольшой станции. Вокруг голая степь, ни единого деревца, небо белесое, пышущее зноем. Люди с испокон веков не селились в этих гиблых местах, прежде сюда забредали одни кочевники, а в более поздние времена — геологи.
Но полупустынный край для ракетчиков был вполне подходящий: никому не помешаешь, и тебе полный покой от чрезмерно любопытных глаз.
Солдаты молча смотрели на выжженную солнцем ковыльную степь, вспоминали свои родные места, хорошо обработанные и ухоженные поля и сады.
— Ну и земля, — вздохнул Зайцев. — Бог создал и сам заплакал...
— У нас тоже были такие районы, но прорыли арыки, дали воду, и оазисы расцвели, — отозвался Валиев.
На соседней платформе стояли командир части и главный инженер. Оба были довольны.
— Молодцы железнодорожники, доставили нас строго по графику, минута в минуту, — говорил Василевский.
— Дисциплина военная! — в тон ему ответил Климов. — Сейчас дадим указание Федченко на разгрузку, а сами поедем встречать маршала. Смирнов с заместителем по тылу Жулевым в городке ждут подразделение.
Отдав необходимые распоряжения, Климов и Василевский сели в машину и уехали.
Здешний воздух пропитан запахами вереска и полыни. Отлогие увалы сменяются неглубокими долинами, которые снова переходят в бесконечную и ровную, как столешница, степь. В тот нестерпимо жаркий полдень, провожая взглядами нескончаемые разливы миражей, командир части и главный инженер первыми прибыли на место стартовой площадки.
— Мы правильно сделали, что уехали одни... Не следует опекать командиров подразделений, они должны сами уметь разгружаться, совершать марш по незнакомой местности.
— Вы правы, Владимир Александрович, — согласился Василевский. — Иногда смотришь, как разгружается эшелон, и диву даешься: начальства больше, чем солдат.
А лейтенант Федченко тем временем стоял на платформе. Хотелось укрыться хотя бы в тени вагона или под навесом, но нельзя терять ни минуты. И он зорко следил за ходом разгрузки. Ему нравилось, как его офицеры и солдаты сноровисто, без суеты выполняли все необходимые работы. Машины одна за другой сходили с платформ. На них быстро складывали техническое и хозяйственное имущество. Вскоре было готово все к движению. Федченко подошел к машинисту, поблагодарил его.
Машинист, человек лет пятидесяти, не спеша вытер чистой тряпкой руку, протянул ее молодому офицеру:
— Спасибо, сынок, за благодарность, службу мы понимаем! — И после машинист до тех пор смотрел вслед уходившей в степь колонне, пока ее не заволокло облаком пыли.
2
Солдаты батареи замерли по команде «смирно!». Лейтенант, подтянутый, с отличной выправкой шел навстречу маршалу. Его рапорт был краток и четок. Маршал подошел к строю и произнес:
— Здравствуйте, товарищи ракетчики!
— Здравия желаем, товарищ маршал артиллерии!
Митрофан Иванович обходил строй.
— Молодцы, — удовлетворенно говорил он сам себе, — очень хорошо...
Неделин поблагодарил Климова и Смирнова за отличную подготовку батареи к строевому смотру в условиях полигона, заключил:
— Теперь впереди практический пуск ракеты по вашему временному графику. Не подкачайте!
Маршал артиллерии подозвал к себе стоявшего в стороне лейтенанта Федченко.
— Спасибо, комбат, за службу! Прошу продолжать работу по плану. Все свободны!
Утром на горизонте появилось небольшое облако. Оно постепенно разрасталось и превратилось в темную тучу, закрывшую полнеба. Жара немного спала, но все же было еще знойно. Под ногами проволочно-жесткая растительность — люди называют ее лакомством верблюдов, однако, имей верблюд дар речи, он, очевидно, сообщил бы, что жует эту «проволоку» от большой нужды и охотнее отведал бы клевера или люцерны...
Команда «к бою» поступила внезапно.
Включены секундомеры.
Лейтенант Федченко прекрасно понимал, как важно сейчас уложиться в жесткий норматив, в отведенное инструкцией время. Быстрее, как можно быстрее! В сознании Павла сплавились два предельно ясно осознанных чувства: мужская гордость за то, что именно он, командир, инженер, коммунист, двадцати двух лет от роду, в середине двадцатого столетия открывает дверь в новую эру Советских Вооруженных Сил. Она, эта эра, начинается, по его убеждению, сегодняшним пуском стратегической ракеты. Значит, дело его чести — распахнуть эту дверь без скрипа! Сейчас, как никогда, недопустима пробуксовка ни в одном звене. Ракета — коллективное оружие. Здесь один зависит от всех, и все от одного. Все предшествующие месяцы он, командир, стремился выработать в коллективе эти качества — один за всех и все за одного!
У пирамиды с оружием, отпертой по сигналу тревоги, стоял с секундомером в руке подполковник Бондарев. Он был хмур и взволнован. Не повышая голоса, он повторял требовательно: «Быстрее! Быстрее!»
Ракетчики разбирали автоматы, противогазы и выбегали из казармы, где старшина строил батарею. Никого не надо было подхлестывать. За все время сборов никто не проронил ни слова. Только топот сапог да сопение, да еще лязг оружия раздавались в тишине.
На площадке к Федченко подошел Василевский.
— Молодцы, все хорошо! Так и действуйте. Все идет с опережением графика. У вас превосходный запас времени. Спокойно. Дальнейший порядок знаете.
Через несколько минут ракетная батарея прибыла на позицию. К железной пяте стартового стола уже подавали задним ходом длинную металлическую тележку, на которой покоилось массивное тело ракеты. Боевые расчеты сразу же захлопотали вокруг нее, как хирурги у операционного стола. Сержанты и офицеры подавали короткие команды, и солдаты-специалисты, каждый на своем посту, быстро выполняли их.
— Правее! Чуть правее! — командовал Низовцев номерам расчета, направлявшим тележку так, чтобы нижний обрез ракеты точно совпал с гнездом стартового стола, или, как говорят, вошел в зацепление, после которого можно производить стяжку.
— Есть, правее! — доложил Зайцев и вместе с товарищами уперся плечом в стальную ферму.
Тележка чуть подала тело ракеты, и тут же послышался легкий щелчок зацепления. Все облегченно вздохнули. Важная часть операции произведена с первого захода. Теперь все специалисты облепили ракету, выполняя каждый свою задачу. Работа шла споро, с воодушевлением. Павел хотел, было, умерить этот пыл, но Низовцев опередил его, коротко заметив: «Не увлекайтесь, Зайцев! Спокойнее, Карпов». И у Федченко отлегло от сердца: «Не я один, значит, так думаю». А Низовцев еще более ужесточил контроль за работой солдат у ракеты, хотя, в сущности, ничего такого особенного не прибавилось у него: он делал свое дело так, как все эти месяцы его учил Федченко. Взаимопонимание рождалось там, на «точках», в длительной и нелегкой предварительной работе. Сейчас командиру батареи оставалось только дирижировать этим большим и сложным ансамблем, следить, чтобы ненароком не прорвалась какая-нибудь фальшивая нота. И Павел стоял на своем привычном командирском месте, как дирижер за пультом с партитурой. Да, это была своя, ракетная симфония. Она звучала в душе лейтенанта Федченко великолепной музыкой, недоступной людям непосвященным.
