ним руки, в то время как Николас держит ладони на моей талии, кружа меня, как ребенка.
Когда я была маленькой, папа выводил меня на улицу после ливня и позволял нырять в большие лужи грязи, пока одежда и кожа не покрывались грязью. Это одни из самых счастливых воспоминаний.
Капли пропитывают нашу кожу, разлетаются на тысячи брызг, ударяясь о неподатливые камни, на которых мы танцуем, и ливень становится таким сильным, что я едва дышу.
Наконец Николас смеется. Именно этого я и ждала: чтобы он увидел меня прежнюю, а не нынешнюю. Девочку, которая испытывает радость под дождем, а не хочет растаять в одной из бесчувственных луж, собирающихся у ног.
Николас перехватывает мою руку на взмахе и прижимает меня к своей груди. От него пахнет мокрой корицей.
Притянув к себе, он обнимает меня за плечи, защищая от дождя, но я уже промокла насквозь.
– Пойдем отсюда, – предлагает он.
Я смеюсь. Я – дождь, холодный и безмозглый, и делаю то, что должна.
Николас кивает в сторону Элизабет, которая хмурится в ответ. Я слегка машу ей рукой, а она слегка качает головой.
Мы не спеша прогуливаемся по улице Святого Петра, где все сияет в темноте. Люди стоят на улицах, смеются, и дождевая вода разбавляет пиво, которое они пьют. Здесь не прячутся от дождя, а воспринимают его как очередное острое ощущение, которое нужно испытать. Молния рассекает небо, но никто не вздрагивает. Люди ликуют, призывая гром присоединиться к ним, жить. Волнения на их лицах достаточно, чтобы любой почувствовал себя живым. Даже вампиры. Даже я.
Я обвиваю рукой талию Николаса, подражая другим парам, идущим вместе. Он придвигается чуть ближе. Никто из нас не произносит ни слова, пока мы не останавливаемся перед ярко-желтым зданием с кроваво-красными ставнями.
– Мы пришли, – сообщает Николас, открывает тяжелую деревянную дверь и ждет, пока я приму решение. Я остаюсь неподвижной непозволительно долго, но Николас не дает мне никаких заверений вроде «Я не вырву тебе глотку, Виктория», «Не волнуйся, Виктория, я хороший вампир». Один уголок его рта едва заметно приподнят, чего кто-то менее наблюдательный даже не заметил бы.
Никаких заверений. Но мне этого и не нужно. В моем случае есть только путь вперед. Я вхожу в здание и бесшумно поднимаюсь вслед за Николасом по деревянной лестнице на третий этаж. Мы проходим через другую деревянную дверь; мой спутник открывает ее, а затем жестом приглашает меня идти первой.
В передней все стены обшиты широкими деревянными панелями. Искусственный камин, заложенный кирпичом внутри и наполненный свечами, привлекает внимание к главной стене. По обе стороны от камина встроены книжные шкафы темно-бордового цвета. В них красуется множество старых книг. Белоснежный диван и два одинаковых кресла занимают центр комнаты. Вспышка белого должна согреть помещение, но она холодно смотрится на фоне успокаивающего коричневого цвета.
Дверь за мной закрывается.
– Белые диваны – интересный штрих, – говорю я.
Смех Николаса звучит низко и хрипло, и я отчетливо осознаю, что стою в квартире парня, которого едва знаю.
– Это арендованное жилье для отдыха. Завтра ты меня здесь не найдешь. Мы редко впускаем других в наши дома, и ты этого не заслужила. Пока что. – Теперь он стоит ко мне ближе, чем раньше. – Но я неравнодушен к белым диванам. Мне нравится быть неожиданным.
Я дрожу. Отчасти из-за промокшей под дождем одежды, в которой мне становится с каждой секундой все холоднее, отчасти – из-за острых ощущений, оттого что я стою здесь, мокрая, рядом с парнем, который может дать мне то, что я хочу, а может просто убить меня. Сердце колотится в горле. Я испугана и взволнована одновременно. На мгновение я забываю, зачем пришла, чего хочу, и поддаюсь другому желанию, тому, что снова и снова возвращает меня к фильмам о вампирах – не к кровавой бойне из «30 дней ночи», а к опасному соблазнению Лестата, наводящему ужас и заглушающему собой все остальное, кроме похоти.
Когда я наконец оборачиваюсь, Николас стоит так близко, что приходится поднять взгляд, дабы увидеть его потемневшие глаза. Он смотрит на меня с высоты своего роста, и я не уверена, что он дышит. Или, возможно, это я не дышу. Нет, мое дыхание, прерывистое и неровное, грохочет в ушах, как будто гроза ворвалась в дом следом за нами.
Николас поднимает палец и проводит им от мочки моего уха до середины подбородка, заставляя откинуть голову. Я прикусываю губу.
Да… Его дыхание ласкает мою макушку. Я протягиваю руку к груди Николаса, где должно биться сердце, – или не должно, – но его другая рука сжимает мои пальцы слишком сильно, и я вздрагиваю. Он опускает мой подбородок и с легкой ухмылкой отступает.
– Нужно тебя переодеть.
Я оглядываю свой промокший сарафан. Такое чувство, что я ношу его уже много лет.
Теперь я дрожу исключительно от холода.
– У меня нет сухой одежды.
Николас кивком указывает на богато украшенный кофейный столик с серебристым пакетом на нем. Белая папиросная бумага шуршит, когда я разворачиваю ее и достаю блестящее золотое платье-комбинацию.
Я приподнимаю бровь.
– Ты спланировал эту грозу, чтобы заставить меня надеть новый наряд?
– Возможно. У меня действительно есть связи.
Я улыбаюсь, и Николас ухмыляется в ответ – вероятно, думает, что я в восторге от платья. Так и есть. Оно великолепно, но что более важно, Николас предоставил мне еще одно доказательство: он может управлять погодой. Это менее известное умение, которое восходит к скандинавской мифологии.
Я почти у цели, и если бы была уверена, что это сработает, то расплакалась бы с той же самоотверженностью, что и небо, умоляя Николаса обратить меня, чтобы спасти отца. Но вампиры из мифов и легенд не славятся сочувствием к умирающим людям.
И Николасу явно нравится игра, в которую мы играем.
Более безопасный путь – играть до победы.
Я продолжаю улыбаться, и Николас указывает мне на ванную. В этой комнате, оформленной в приглушенных белых и серых тонах, я вешаю мокрую одежду на вешалку для полотенец. Платье на тонких бретельках струится, как расплавленное золото, соблазнительно собираясь складками по краю декольте и лишь слегка прикрывая бедра. Я восхищаюсь им, но тут обращаю внимание на беспорядок, который представляют собой мои волосы. Привычные мягкие волны превратились от дождя в пышные локоны. Однако я всегда ношу в сумочке невероятное количество заколок для волос, так что через секунду у меня на макушке красуется искусно уложенный пучок, а несколько подсохших локонов обрамляют лицо. Слава богу, моя косметика
