моей душе полный раздрай. Животный инстинкт выживания рвется наружу, кричит: «Хватай ноги в руки и убирайся отсюда!» Но голос разума напоминает, что я здесь именно поэтому и должна позволить задуманному случиться. В то же время та часть меня, которая любит классические истории любви вампира и человека, даже если для последнего они обычно заканчиваются плохо, говорит: «Положись на меня, это может быть весело».
– Я хочу услышать, как ты это скажешь, – говорит Николас.
Я слегка наклоняюсь к нему, – но так, чтобы он не мог до меня дотянуться, – потому что решила еще подразнить его, заставить хотеть чего-то от меня, а не наоборот.
– Я не десерт, – медленно произношу я.
На миг став серьезным, Николас откидывает голову назад и заливается смехом.
– Какая жалость, – вздыхает он, и мой пульс учащается еще сильнее, но определенно не от страха.
Я отряхиваю руки и бросаю испачканную маслом салфетку на стол, лишь бы не смотреть на Николаса.
Стоило попробовать. Я меняю тактику.
– Что ж, – я складываю руки на коленях, как благопристойная южная леди, пытаясь овладеть собой, – мы закончили? Ты собираешься дать мне то, чего я хочу?
– Я еще не решил. – Он откидывается на спинку стула. – Улыбнись мне.
– Что?!
– Улыбнись.
– Я не могу улыбаться по требованию.
– Еще как можешь. Люди все время делают это на фотографиях.
– У тебя в руках нет фотокамеры.
Николас протягивает руку, я со вздохом тянусь за своей огромной черной сумкой и выуживаю камеру.
– Только потом отдай ее обратно. Это подарок от парня, который мне когда-то нравился.
Николас ухмыляется и забирает у меня фотокамеру, при этом постаравшись, чтобы наши пальцы соприкоснулись.
– Ладно, – он подносит камеру к лицу, – скажи «сыр».
– Серьезно?! Скажи «сыр» – это все, что ты смог придумать?!
Николас опускает камеру и смотрит на меня своими темно-карими глазами.
– Ты отказалась выполнить простую просьбу.
– Возможно, потому что ты потребовал улыбнуться тебе, словно я твой должник или что-то в этом роде.
– Ты всегда такая сложная?
– Возможно.
Николас вздыхает и снова поднимает камеру на уровень глаз. Теперь мне видны лишь его губы, слегка изогнутые в ухмылке, когда он смотрит на меня через объектив.
– Улыбнись в камеру.
– Вот это уже лучше.
– И все же ты не улыбнулась.
Я оскаливаю зубы.
Мигает вспышка. Николас достает снимок и аккуратно кладет его на стол.
– Сделаем еще одну? – Он отодвигает свой стул и встает, оглядывая комнату, как опытный фотограф на съемке. – Встань сюда.
Николас указывает на одну из стеклянных витрин в стене. Внутри хранится золотое платье без бретелек длиной до пола, покрытое, должно быть, двадцатью килограммами бисера, расположенного на ткани замысловатым цветочным узором. Над платьем покоятся две нелепо украшенные золотые короны, а сбоку – коллекция из трех скипетров. Вершина одного из них представляет собой золотое солнце. Даже представить не могу, какая нужна уверенность, чтобы носить такие украшения или такое платье. Тут пришлось бы представить себя богиней или как минимум королевой.
– Я не могу стоять рядом с этим манекеном. У нее нет головы и рук, но она все равно выглядит лучше в этом платье, чем я в своем.
– Хочешь поменяться с ней платьями? – вскидывает бровь Николас.
– А это возможно?
– Может быть.
Мне не хочется уточнять, как Николас устроил бы этот обмен платьями. В обрамленном золотой рамой стекле есть маленькая замочная скважина, но что-то подсказывает мне, что ключа у Николаса нет.
– Обойдусь без этого.
– Поступай как знаешь. – Он жестом показывает мне встать перед стеклом. Я прислоняюсь к двум рядам черно-белых портретов рядом с витриной и складываю руки за спиной. На этот раз Николас не просит улыбнуться или сделать что-нибудь еще, когда фотографирует.
Сделав несколько снимков, на которых я позирую в комнате, он возвращается и выкладывает фотографии на стол, хмуро глядя на изображение моего лица, так что мне ужасно хочется дать ему пощечину.
– Что не так? – спрашиваю я после неловкого молчания. – У меня в зубах застряла спаржа?
Было бы неудивительно.
Николас поднимает на меня взгляд, а затем снова опускает.
– Нет, просто ты скорее рычишь на меня, чем улыбаешься. – Он наклоняет голову. – Как будто ты хочешь меня укусить.
– Может, и хочу.
– О, я знаю, что хочешь. Вот почему мы здесь, не так ли?
Напоминание проникает в меня и вызывает тошноту, как несвежие морепродукты. Для меня это не игра, и не следует забывать об этом даже на мгновение. Я заставляю себя улыбнуться, чтобы скрыть свое настроение.
– Не делай этого.
– Чего?
– Не улыбайся, чтобы скрыть истинные чувства.
– Разве это не то, о чем ты меня просил?
– Нет. Я хотел видеть искреннюю улыбку.
– Это искренняя улыбка. Кто дал тебе право оценивать чужие улыбки?
– Я не дурак, Виктория.
На это я не отвечаю. Как могу победить в этом споре? Подарить Николасу настоящую улыбку было бы предательством по отношению к папе, который лежит в постели и умирает от рака. У меня больше нет таких улыбок, только дешевые подделки.
– Почему ты не можешь просто дать мне бессмертие? – спрашиваю я. – Нам обязательно нужно все это делать?
– Я все еще не уверен, что ты действительно этого хочешь.
– Почему ты считаешь, что вправе решать за других? – Я не могу убедить его, что хочу этого для себя.
Чем больше думаю о бессмертии, тем больше его не хочу. Не представляю, на что это будет похоже… сплошная скука. Захочу ли я вообще рисовать, зная, что есть целая вечность и я смогу снова и снова видеть все, что только захочется? Все вокруг покажется пресным.
Зато папа будет рядом. Это неизменная цель, которая помогает отогнать все остальные страхи. Я знаю, мы найдем способ быть счастливыми.
Николас запрокидывает голову и смотрит на свисающие с люстры кристаллы.
– Я пытаюсь тебе помочь.
– Ты играешь со мной, как будто это какое-то развлечение.
Он вновь переводит на меня взгляд, теперь уже суровый.
– Жизнь – это игра. Стоит воспринимать ее только так. В противном случае каждый ее раунд может съесть тебя заживо чувством вины и сожаления. Покажи мне, что умеешь играть.
Неиспользованный нож для стейка тускло поблескивает в неярком освещении. Мне хочется схватить его, порезать Николасу руку и взять кровь силой, но каковы шансы, что я успею? Если я не видела, чтобы Николас использовал суперскорость, это не значит, что у него ее нет. Я все еще пытаюсь разобраться, какие мифы правдивы, а какие – всего лишь преувеличение.
– Ладно, – посылаю ему очередную фальшивую улыбку, – давай поиграем.
На улице я позволяю
