отличная память.
– Да, память у меня хоть куда, – посмеиваясь, ответила подруга.
«Хоть куда, как же!»
Вэй Инло, заметив, что Цзисян в последнее время ходит подавленная, специально пошла к ведающему делами дворца евнуху.
Даже эту чашку лапши она выбила с трудом.
Госпожи, разумеется, могли есть что угодно и когда пожелают, служанки же, если хотели съесть что-то сверх положенного, должны были отсыпать серебра императорским кухням. Вэй Инло вошла во дворец, не имея ничего за душой. Она могла предложить только свою работу в обмен на награду – несколько ночей девушка не спала, вышивая для повара, и получила эту чашку лапши.
– Ешь скорее, пока не остыло, – сказала Вэй Инло, протягивая ей палочки. – Помни: все нужно съесть за один раз, так ты сможешь прожить долгую жизнь.
– Ага! – Цзисян приняла палочки, подцепила лапшу и, причмокивая, втянула ее в рот. А потом внезапно заплакала.
– Что такое? – удивилась Вэй Инло. – Не понравилось?
Она взяла другую палочку, смочила ее в бульоне, поднесла ко рту и попробовала. Вкус был отменный, так почему же Цзисян расплакалась?
– Сестрица Инло, ты так добра ко мне, – задыхалась от слез девочка. – Во всем дворце только ты так заботишься обо мне, а когда ты уйдешь к императрице, то никого больше и не останется, кто бы меня поддержал.
– Это не значит, что мы не сможем больше видеться. – Вэй Инло мягко приобняла подругу. – Даже если я не смогу прийти сюда, неужели ты не сможешь навестить меня?
– А мне и вправду можно так сделать? – с тревогой и надеждой посмотрела на нее Цзисян. – А у тебя не будет из-за меня неприятностей? Я хоть и глупая, но понимаю, что во дворец Чанчунь нельзя входить кому попало…
– Да какие могут быть неприятности? – Вэй Инло сунула ей в руки давно заготовленный платок. – Держи, это тебе на день рождения. Если соскучишься, то приходи во дворец Чанчунь, а если не пропустят, то попроси кого-нибудь отнести этот платок мне. Я, как увижу его, сразу пойму, что ты соскучилась, и тут же отпрошусь повидаться с тобой. Договорились?
От слов Инло Цзисян стало так тепло, что она снова заплакала. Соленые слезы падали в бульон, но для девочки его вкус был слаще меда.
– Вэй Инло! Вэй Инло! – громко позвала служанка. – Ты здесь?
– Здесь, что такое? – откликнулась Вэй Инло.
– Из дворца Чанчунь пожаловали, скорее идем за мной, – поторопила ее служанка.
– Сестрица Инло, скорее иди. А я останусь здесь доедать лапшу. С этой чашкой я еще не скоро справлюсь.
– Ага, хорошо, тогда я пойду, а потом сразу же назад.
Цзисян с нежностью рассматривала платок.
На нем был вышит золотистый пес – тот самый, который остался ждать ее дома. Жизнь во дворце давалась ей нелегко, но и в родительском жилище приходилось несладко. Отец с матерью всегда больше любили сыновей: если ее младшие братья ели рис, то ей доставался лишь пустой бульон, а иногда не было и того, и Цзисян часто плакала от голода. Ее бабушка больше не могла на это смотреть и забрала внучку к себе.
Родители не содержали бабушку, ей помогал выживать только старый пес с золотистой шерстью. На вид неказистый, он был хорошим охотником и постоянно приносил в зубах воробьев или мышей.
Цзисян редко рассказывала о своем прошлом. Такие истории никому не нравились, и все считали ее надоедой.
Одна лишь Вэй Инло не только слушала ее, но и запомнила подробности.
– Спасибо, – повторяла про себя Цзисян, прижав платок к сердцу. – Спасибо, сестрица Инло. Я так счастлива, что оказалась во дворце и смогла встретить тебя. Пусть я проживу лишь пятьдесят лет, мне больше и не надо, все остальные годы я отдам тебе. Живи долго-долго, пусть твоя жизнь будет самой счастливой.
– Эй?
Этот звук заставил девушку очнуться. Она повернулась, лицо ее тут же омрачилось.
Она не знала, когда именно Линлун оказалась рядом с ней. Но лицо ее было белее бумаги, и выглядела она очень испуганной.
Цзисян взяла свою чашку и собиралась уйти, но Линлун ее остановила.
– Цзисян, почему ты стала так ко мне относиться? – грустно спросила она. – В детстве ты была совсем другая.
Они жили по соседству, семья Линлун была более зажиточной, и временами та отдавала Цзисян еду, которую не хотела есть сама. Ради съестного маленькая Цзисян была готова полностью подчиняться Линлун: прикажет взобраться на дерево – заберется, прикажет лаять по-собачьи – залает.
– Раньше мы так хорошо ладили, но как оказались во дворце, так ты сразу отдалилась от меня. Это из-за Инло, да?
– Эх, ничего ты не понимаешь! Она тебе ничего не сделала, а ты все время злословишь за ее спиной!
Лицо Линлун стало непроницаемым, но она принялась утирать глаза рукавами, притворяясь, что плачет:
– Я ее обижаю? А ты не думала, что мне тоже может быть обидно? Я стараюсь не меньше, моя вышивка не хуже, но матушка Чжан всегда выделяет лишь Инло.
– Хуже, причем намного. Тебе только кошки и удаются, все остальное нет. Куда тебе до сестрицы Инло – она любую картину может вышить, любой стежок сделать. Хочешь, чтобы матушка Чжан заметила тебя, – больше старайся, вышивай не только кошек, а что-нибудь еще… Ты разве не потому вышиваешь кошек, что другие твои работы не могут сравниться с ее?
Линлун резко перестала тереть глаза. От нее повеяло пронизывающим холодом.
– Хорошо, – ответила она после долгой паузы. – Я постараюсь вышивать другое.
Цзисян никогда не таила долго обиду в сердце и, увидев, что ее подруга детства раскаивается, смягчилась:
– Ладно, забыли. Ты только не задирай больше Инло. Мы же с тобой все равно что родные сестры.
– Хорошо, клянусь Небесами. – Линлун подняла три сложенных пальца вверх. – Если хоть что-то замыслю дурное против тебя или Инло, то пусть Небеса покарают меня страшной смертью!
Цзисян схватила ее за пальцы и тихо упрекнула:
– Хватит! Нельзя такие слова говорить!
– Тогда мир? – с надеждой спросила Линлун.
Цзисян кивнула.
– Хорошо, Цзисян! – Линлун обняла ее, прижавшись подбородком к ее плечу. – Точно, у тебя же сегодня день рождения. Я приготовила тебе подарок…
Глава 30
Воришка
– Ума не приложу, чем ты так приглянулась ее величеству, всего лишь ничтожная служанка-вышивальщица, а так быстро вошла во дворец Чанчунь! – процедила Минъюй, смерив Вэй Инло неприязненным взглядом. Настроена она была недружелюбно.
Это она посылала за ней служанку.
Минъюй восседала на стуле, под рукой у нее стоял поднос со всевозможными кушаньями:
