стать или, может быть, форма носа – чуть более крупного, чем предписывали идеалы красоты, но смотревшегося удивительно гармонично. Скорее всего, все вместе.
К приходу художников женщина принарядилась – на ней был праздничный чепец и нарядное платье: бирюзового оттенка, с широкими рукавами. Дамы нередко подпоясывались высоко, под самую грудь – такой намек на беременность считался весьма красивым. Так же поступила и мефрау Лебедь (так Йерун успел прозвать ее про себя), однако высоко поднятый пояс лишний раз подчеркнул не живот, а высокую, весьма внушительного размера грудь хозяйки.
«Как же сильно раздосадован Петер, если не любуется ею!» – подумалось Йеруну. Он и сам, пожалуй, залюбовался бы и испытал все мыслимые восторги, но только не теперь, когда любой помысел о женской красоте мгновенно будил воспоминания о любви Белой дамы. Впрочем, взглянув на наброски, сделанные Петером, Йерун убедился, что его товарищ потрудился на совесть, весьма похоже изобразив лицо хозяйки с нескольких ракурсов. Были изображения и в полный рост, и по пояс. Проще сказать, для фантазии Йеруна после всего этого множества рисунков простора не оставалось. «Чего же ей еще желать?» – спросил себя юноша. И тут же вспомнил слова, когда-то услышанные от отца: «Предоставь женщине выбор, и познаешь вечность». Тогда юноше невдомек было, что они значат.
Он решился спросить хозяйку о ее пожеланиях или предпочтениях – и вскоре начал понимать, отчего сердится Петер. Оказалось, что мефрау Лебедь – или Анна, как звали ее на самом деле, – говорит гораздо больше, чем хотелось бы ее собеседнику. И говорит большей частью о своей особе.
– Ах, уныние – мой тяжкий грех, – щебетала она. – Вы и представить себе не можете, господа живописцы, как мне не по нраву собственная внешность! Ну что, что красивого люди находят в этих пухлых щеках? В этом торчащем вперед носе? В этих глупых светлых кудряшках? Знали бы вы, как угнетает видеть все это каждый день! – Она указала рукой на овальное зеркало в резной раме, перед которым не забывала вертеться.
Йерун открыл было рот, чтобы возразить, но Петер, поняв его без слов, приложил палец к губам и сделал страшные глаза.
– Молчи! – шепнул он, улучив мгновение, когда Йерун оказался с ним наедине. – Не переспоришь! Все ей нравится, даже слишком!
– Вот я и говорю, господа, что моя внешность – мой тяжкий крест! – Мефрау Анна говорила и говорила, ее голос, не в пример словам, вовсе не казался огорченным. Если только Йерун верно понимал фламандский язык – а в этом сомнений быть не могло – уныние проявлялось несколько иначе. – Я совсем, совсем нехороша собой!
С этими словами она снова прошлась перед зеркалом, на ходу поправив чепец.
– Но мой муж убежден в обратном, – не унималась хозяйка. – Ах, старый чудак! Он даже захотел изобразить меня на портрете! Не спросив, хочу ли этого я! Что поделать, я всего лишь слабая женщина, слово супруга – для меня закон!
– Может быть, вы бы хотели увидеть себя изображенную особым образом? – Йерун осторожно напомнил о том, с чего начался разговор.
– Ох, мастер, вы, верно, не расслышали меня! – с досадой в голосе воскликнула мефрау Анна. – Я не рада видеть себя в зеркале, а вы говорите о пожеланиях! Вы же владеете искусством изображения всего, что видите! Неужели вы не поможете мне решить эту задачу! Ведь для меня это – сущее испытание!
Йерун глядел то на хозяйку, то на наброски, сделанные Петером. Незаметно было, чтобы мефрау Анна не одобряла их – все как один рисунки были любовно развешаны на стене – не всякий художник, взявшись оценивать работы ученика или подмастерья, уделил бы им столько внимания. «Нет, – подумал Йерун. – Тебя не тяготит твоя внешность. Тебе не хватает восхвалений. И никогда не хватит, такова твоя натура!» Йерун понял, отчего Петер так недоволен обществом хозяйки. Стоило только послушать откровения этой самовлюбленной женщины, как ее лебяжья красота переставала вдохновлять и даже просто радовать глаз. Она раздражала, подобно излишне яркому свету, за которым не было ничего. Красота такого рода была подобна наведенному колдовством мороку, гламуру, как называли это явление французы. Позже Йерун не раз раздумывал о том, что, может статься, только пустую красоту и знали те люди, которые спешили уличить в грехе все прекрасное и яркое.
Внезапно Йерун нашел решение.
– Я помогу вам, сударыня! – сказал он. – Будьте уверены, и вы, и ваш супруг останетесь довольны.
Часа не прошло, как грифельный набросок был готов. В самых точных линиях Йерун изобразил мефрау Анну, стоявшую перед зеркалом. Она поднимала руки, поправляя чепец – и была обращена спиной к зрителю.
– Что это значит? – Хозяйка явно не ожидала такого поворота.
– Я родом из Босха. Мы в Брабанте обожаем загадки, – ответил Йерун. – И полагаем, что загадка есть в настоящей красоте! Пусть тот, кто взглянет на портрет, написанный таким образом, попробует разгадать ее!
– Как занятно! – ахнула мефрау Анна. – А ведь… вам удалось сделать то, чего хотелось мне! Ведь ни одну даму еще ни разу не написали со спины, и настолько точно! Правда, у меня от природы слишком широкие плечи, это, скорее плечи солдата, чем плечи красавицы, ну да ничего!
Йерун завершил набросок, далее за работу принялся Петер – он перенес рисунок товарища на доску, Йерун тем временем приготовил краски.
– Йерун, – сказал довольный Петер спустя пару дней, когда портрет был готов. – А ведь я разгадал твою загадку.
– Это какую же?
– На твоем рисунке из-за шкафа выглядывает длинный и худой черт и услужливо держит зеркало.
– Все-то ты заметишь, дружище! – улыбнулся Йерун.
– Я не стал выписывать его красками. Но повеселился знатно!
Черный Бальтазар
Гильдия художников Брюгге считала купца Герарда Баутса своим другом и покровителем. Баутс был весьма знаменит и среди торговых людей города – ему принадлежали и обозы, доставлявшие товар сушей, и суда, ходившие в море. Он часто делал заказы живописцам или же помогал получить их от кого-то еще, случалось, даже привозил издалека.
В тот день в доме Баутса гостил сам мастер Ян ван Акен – давний приятель купца. С собой живописец взял подмастерьев – Петера с Йеруном. За разговором мастер Ян поведал и о том, какие наблюдения ведут его подмастерья за горожанами. Купец, выслушав, хитро усмехнулся.
– Что ж, господа художники, если вы человеческой натуры ищете, найдется у меня для вас кое-что особенное! Бальтазар! – позвал он, подойдя к двери.
В первый миг Йеруну показалось, что из темноты за дверью сами собой выплывают по воздуху белые
