заглубляешься на штык лопаты, потом всё глубже — процесс идет своим чередом, труд свой видишь сразу. Не надо что-то ждать, когда поспеет, высохнет или сварится, или детали все к сборке готовы, или того хуже: моешь, моешь, а оно опять грязным становится.
Рытьё окопа — другое дело. Здесь сразу всё видно: копнул — и земли в окопе на одну лопату меньше стало. Конечно, если грунт тяжелый, то попотеть придется, а если земля прямо ждала, когда ее разроют, то тогда одно удовольствие получается.
Отрыли они окопчики, укрепили стенки досками, а командир (не самый главный) решил благоустроить инженерное сооружение — устроить крышу над окопом. Подумалось ему, что воевать так удобнее будет плюс маскировка.
Приказ есть приказ. Заложили окопы сверху досками, дерна поверх натаскали. Туннели темные с амбразурами получились. Работу закончили — отдыхают бойцы, труд великий сотворив, ждут машину на заставу ехать, уж вечер наступил.
Пришла машина, а с ней и главный начальник прибыл работу принимать. Обозрел он окопное произведение и нахмурился, рассуждает вслух:
— Как по туннелям этим лазить в темноте? А если сверху заряд жахнет — засыплет окоп и бойца основательно.
Прохаживается он поверх окопов и выводы делает:
— Оно и так: если жахнет, то засыплет. А у вас и досками сверху накроет, словно гробиком недоделанным.
Стоят бойцы, слушают. Им-то что — приказы исполнять. Вот он и приказал: раскрыть окопчики, крыши разобрать. Конечно, ломать свое же произведение — это не очень хорошо, не душевно. Разобрали они всё это хозяйство довольно быстро — к ужину хотелось добраться вовремя. Завершили всё по-быстрому и на ужин успели. После того случая стимулы творить новизну у всех поубавились.
А всё-таки окопы копать — это вам не ерундой заниматься; работа ясная, если с умом ее делать.
Он уже минут десять стоял в центре сквера. Дама в черном не появлялась. Он задал себе вопрос:
«Зачем я сюда пришел? — и ответил сам себе: — Любопытен ты, брат-рифмовщик. Хочешь узнать, для чего понадобились твои женские стихи? Только ли это тебя сюда привело? Небось эмоцию хочешь подхватить для вдохновения, чтобы рифмовать эдак», — и он прошептал:
Любопытство — не порок.
Знаний набираться впрок
Всем алкающим полезно,
В знанье сила — всем известно.
Дама появилась неожиданно и, не говоря ни слова, удивленно посмотрела на него. Она ждала объяснений.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он. — Извините, но вы в прошлый раз не ответили на мой вопрос.
— Вы меня вызвали только за этим? — спросила она.
Он не знал, что ответить, — стоял и просто молчал.
— Как же я могу доверять вам, если вы обманули меня? — посетовала она.
— Еще раз простите, — сказал он. — Я могу прочитать еще одно женское стихотворение.
На лице у нее появились сомнения: стоит ли его слушать или уйти? А он решительно, стараясь опередить ее возможный отказ, принялся читать:
— Одиночество мое,
Не бросай мое жильё
Без тебя я пропаду,
Без тебя кого найду?
В горе, в счастье ты придешь,
Ты меня не подведешь.
Ты меня не предаешь?
Что ответишь? Ты скажи,
Честно, прямо доложи:
Я права иль неправа?
Остальное — трын-трава…
Он замолчал. Она опустила голову и слушала.
— Может быть, присядем? — сказал он.
Она вскинула голову и повторила вопрос:
— Может быть, присядем? — и добавила: — Очень сыро и ветер. У вас всё?
— Нет, — ответил он и продолжил чтение:
Одиночество молчит.
Тихо-тихо — не кричит,
Не тревожит. Не стучит
Сердца пульс в моих висках.
Одиночество — не страх.
Не перечит мне оно —
С ним всегда я заодно.
Что ж, пусть будет это так:
Мне не нужен здесь чужак.
Одиночество мое
Мне милей чужих давно.
Почему же я молчу
И ему я не кричу?
А зачем? Не знаю я —
Такова судьба моя…
— Спасибо, — сказала она. — Сегодня очень холодно. Мне пора.
— Я могу еще раз позвонить? — спросил он.
— Да, только не говорите, что вы от дяди. Скажите просто: «Рифмовщик».
— Вам что-нибудь еще зарифмовать? — спросил он.
— Если хотите… Может быть, что-нибудь оптимистичное, — ответила она.
— Я постараюсь, — сказал он.
— Прощайте, — сказала она и торопливо удалилась тем же путем, что и в прошлый раз. Он смотрел ей вслед, пока ее фигура не скрылась в вокзальной арке.
«Действительно холодно, — подумал он, кутаясь в теплый шарф. — Вот-вот наступит зима, и здесь встречаться станет неудобно. А будем ли мы встречаться?»
Ответа у него он было.
* * *
Весь столик был заставлен аптечными склянками, коробками с лекарствами и прочей лечебной мелочью. Он полоскал воспаленное горло и про себя рифмовал:
«Горло у меня болит.
Я пока не инвалид.
Вот была б больна нога —
То тогда была б беда.
Горло не дает мне жить —
Как мне это пережить?
Больно мне глотать еду,
Никуда я не пойду.
Горло буду я лечить,
Ткань больную всю мочить,
То есть полоскать ее,
Чтоб скорее повезло:
Перестало там першить
И дало хоть как-то жить…»
Заверещал телефон.
— Кто сделал такой противный звук? — спросил он сам себя и вспомнил, что вчера сам же изменил вызов с мелодичного колокольчика, под который он умудрялся засыпать, на эту визжал-ку. — Алё! — прохрипел он в трубку.
— Слава богу, вы дома, — донесся до него встревоженный молодой голос хозяина. — Срочный заказ, ответственный! Вы слышите меня?
— Да, слышу, — откашлявшись, ответил он.
— Вы что, больны? — спросил хозяин.
— Да, — выдавил он из себя. — Горло.
— Ну, голова-то работать может? — услышал он в ответ.
— Может, — снова прохрипел он.
— Для медицинского центра нужны рифмы без ограничения количества.
— Оплата? — хрипло спросил он.
— Какие вы, поэты, меркантильные! — недовольно ответил хозяин. — Не беспокойтесь: как обычно, повышенный тариф.
— Сколько? — спросил он снова.
— Хорошо, хорошо. По тридцать вас устроит? — ответил хозяин.
Он с трудом просипел:
— Тридцать пять.
— М-да, вы цените себя! — ответил хозяин.
Автор молчал. Хозяин тоже держал паузу, а затем сухо произнес:
— Согласен. Завтра с утра жду вас, — и прервал разговор.
«Срочно лечиться!» — подумал он и зарядил аэрозольку.
Целый день он полоскал горло, чем-то дышал, глотал таблетки
