своего рода одноактным псевдогороскопом, объявляющим и прокламирующим астральное обожествление царя и отождествление его с другими божествами, символически представленными в виде звезд. Фактически перед нами один из элементов «царской пропаганды». О. Гюне считал, что сам Антиох представлял себя в качестве непобедимого, мощного льва, и это нашло отражение в его царском гороскопе[898]. Однако это в некоторой степени противоречит его отождествлению с Регулом, хотя не исключено, что царь одновременно отождествлялся со звездой и со львом. Поэтому можно согласиться с обращением О. Гюне к изображениям львов на армянской тиаре Антиоха I. В целом же, подход турецкого исследователя к гороскопу Антиоха I не вызывает принципиального несогласия. Правда, его утверждение, что лев на гороскопе есть олицетворение царя Коммагены, выглядит слишком смелым. В любом случае, лев играл весьма важную роль в царской идеологии древней Анатолии еще с хеттского времени (см. Глава 2. § 2). Не избежала этого и Коммагена, правда, не исключена связь льва с культом Митры.
Астрологию и обожествление Антиоха Коммагенского I не следует понимать как нечто исключительное. Астральной эпифании после своих побед над птолемеевским Египтом удостоился селевкидский царь Антиох IV, на монетных выпусках которого после 169 г. до н. э. чеканились звезды, а на некоторых монетах даже фигуры греко-египетских божеств[899]. Если согласиться с мнением В. Хаазе, то следует признать, что с 62–61 гг. до н. э. начались работы по установке статуй божеств и барельефов со сценами рукопожатий. Возможно, что статуи и барельефы к этому времени были уже смонтированы[900], хотя мы уже высказывали свои сомнения по этому поводу (см. Глава 2. § 1). Позиция Х. Дерри во многом согласуется с мнением В. Хаазе, за исключением даты о начале работ на Нимруд-Даге. В. Хаазе полагает, что они начались после 7 июля 62–61 г. до н. э., а Х. Дерри настаивает на 62 г. до н. э. как дате гороскопа.
В то же время нельзя согласиться с попыткой В. Хаазе сравнить так называемую астральную эпифанию Деметрия Полиоркета и астральное обожествление Антиоха I Коммагенского[901]. Г.С. Самохина, посвятившая культу в Афинах Деметрия Полиоркета и его отца Антигона Монофтальма специальную статью, доказала, что сравнение Деметрия и его друзей с Солнцем (Гелиосом) среди звезд в афинском гимне является метафорическим преувеличением. Это же относится и к плащу Деметрия, украшенному звездами[902].
Небезынтересно отметить, что лев, схожий с изображением на стеле с царским гороскопом, появляется на аверсе медных халков Антиоха I[903]. Возникает вопрос: не прокламировал ли царь таким способом свое астральное обожествление? Плохое качество чекана не позволяет разобрать какие-либо астральные символы на монете, будь то звезды или полумесяц. Однако возможность того, что Антиох представил на них свой «львиный гороскоп», исключить нельзя.
Лев на стеле с царским гороскопом может быть связан с домитраистскими или протомитраистскими практиками¸ вошедшими впоследствии в канон этой религии. При раскопках некрополя древнеалбанского Мингечаура была обнаружена небольшая подвеска I в. до н. э. – I в. н. э. из желтого стекла с изображением шагающего льва, над которым лунный серп и семиконечная звезда. А.А. Карахмедова считает, что на подвеске изображен Митра в образе льва или его огненная ипостась[904]. По-видимому, не случайно, что Антиох I Коммагенский, который воплощал собой Аполлона-Митру-Гелиоса-Гермеса, поместил на стеле с царским гороскопом именно символическое олицетворение созвездия Льва. В позднейшем римском митраизме созвездие Льва связывалось с летним солнцестоянием[905], а дата его гороскопа – 7 июля 62 или 61 г. до н. э. – была связана именно с этим явлением.
Алтарь огня на горе Нимруд-Даг
С доктриной царского культа Антиоха I связан монументальный четырехугольный пятиступенчатый алтарь огня 13 × 13 м и высотой 1,5 м, расположенный поодаль от изваяний богов на Восточной террасе святилища в Нимруд-Даге[906](см. Глава 2. § 1). С севера и юга его фланкировали четыре скульптуры: два изваяния львов и два изваяния орлов. Хорошо сохранилась скульптура одного из львов, фланкировавшая алтарь с севера[907]. От трех остальных дошли лишь фрагменты[908]. В иранской религиозной доктрине культ огня (atār – авест.) во многом являлся отражением культа Солнца (т. е. Митры), изливающего божественную благодать (хварно) на земных властителей. Во многом это касалось и Ахура-Мазды, которому также посвящались алтари огня[909]. Вообще, алтари огня играли очень большую роль в иранской царской идеологии с эпохи Ахеменидов и до арабского завоевания[910].
Рис. 35. Остатки монументального алтаря огня с Восточной террасы Нимруд-Дага
(фото автора)
Как уже говорилось, вечный огонь имитировал пожар Вселенной и ее вечное обновление, поэтому царь, выступавший в роли космократора, приобретал черты бессмертного владыки. В постахеменидский период в Иране эта идея развилась до прямого обожествления царя, фактически отождествлявшегося с солнечным божеством (под греческим влиянием). По сообщению Исидора Харакского (I в. н. э.), в парфянском городе Асааке хранился вечный царский огонь (Isid. Mans. 11), видимо, имеющий связь с обожествлением парфянских владык начиная со II в. до н. э. Правда, видеть в этом свидетельстве указание на его существование уже в III в. до н. э. и доказывать на этой основе факт официального обожествления парфянских владык уже с Аршака I, как это делал Г.А. Кошеленко[911], вряд ли возможно. Как показал А.С. Балахванцев, Г.А. Кошеленко неверно интерпретировал это свидетельство Исидора Харакского, который лишь сообщал, что в его время (I в. н. э.) в Асааке находился вечный царский огонь. Что касается Аршака, то он, вообще, не имел царского титула[912].
Алтарь огня был и в Сурх-Хотале – центре царского и династического культов кушанского царя Канишки в древней Бактрии (I–II вв. н. э.)[913], так как Канишка, по-видимому, был обожествлен. Мы пытались выше доказать, что Антиох I Коммагенский являл себя перед подданными в качестве эманации Ахура-Митры. В свою очередь, царский огонь, выступая своеобразным отражением этих божеств и имитируя вечное обновление Вселенной, олицетворял царя как эманацию Ахура-Митры. Что же касается статуй львов и орлов к северу и югу от алтаря, то кроме апотропеических функций, они символизировали слияние двух божеств Аполлона-Митры-Гелиоса-Гермеса (лев) и Зевса-Оромазда (орел), с которыми отождествлялся Антиох I Коммагенский. Этим он еще ярче подчеркивал свой божественный статус.
Дионисийская составляющая образа Антиоха I Коммагенского
Отдельного рассмотрения требует «дионисийская» составляющая образа Антиоха I[914]. Для этого обратимся вновь к фрагментарному барельефу Западной террасы Нимруд-Дага со сценой рукопожатия царя и богини Тюхе Коммагенской (см. Глава 2. § 3). Представленный на нем царь держит в правой руке большую кисть винограда[915], чего не наблюдается на других барельефах, где представлены царь и божества его пантеона. Кисть винограда может быть связана с передачей властителю функции гаранта плодородия и материального процветания подданных. Есть все основания
